Квартеронка - Рид Томас Майн (читать книги регистрация .TXT) 📗

Я был очень заинтересован появлением этой дамы. Меня не столько поразила её красота, хотя она была замечательно красива, сколько что-то в её манерах и осанке. Мне трудно передать своё впечатление, но в её обращении сквозила какая-то прямота, говорившая о самообладании и смелости. В её поведении не было ничего вызывающего, но чувствовалось, что это беспечное создание, весёлое, как летний день, способно, если понадобится, проявить редкую силу воли и мужество. Эту женщину назвали бы красавицей в любой стране. С красотой у неё сочеталось изящество манер и одежды, говорившее о том, что она привыкла бывать в светском обществе. К тому же она казалась очень молодой — ей было не больше двадцати лет. Хотя в Луизиане климат способствует раннему созреванию, и креолка в двадцать лет часто выглядит как англичанка на десять лет старше её.

Замужем ли она? Мне казалось это маловероятным; к тому же она вряд ли сказала бы «моя плантация» и «мой управляющий», будь у неё дома кто-то близкий, разве что она его очень мало уважала — вернее, даже если бы этот «кто-то» был для неё просто «никто». Она могла бы быть вдовой, очень молоденькой вдовой, но и это казалось мне малоправдоподобным. На мой взгляд, она совсем не походила на вдову, и не было никаких признаков траура ни в её одежде, ни в выражении лица. Капитан, правда, называл её «мадам», но он, очевидно, незнаком с ней, так же как и с французскими обычаями, иначе в таком неясном случае он назвал бы её «мадемуазель».

Хотя я был в ту пору ещё незрелым, зелёным юнцом, как говорят американцы, я всё же относился к женщинам с некоторым интересом, особенно если находил их красивыми. В данном случае моё любопытство объяснялось многими причинами. Во-первых, дама была на редкость привлекательна; во-вторых, меня заинтересовали её манера говорить и те факты, которые я узнал из её беседы с капитаном; в-третьих, если я не ошибался, она была креолкой.

Мне ещё очень мало приходилось общаться с этими своеобразными людьми и хотелось узнать их поближе. Я слыхал, что они не расположены раскрывать свои двери перед заезжими англосаксами, особенно старая креольская знать, которая и поныне считает своих англо-американских сограждан чем-то вроде захватчиков и узурпаторов. Такая неприязнь укоренилась с давних времён. В наши дни она постепенно отмирает.

Четвёртой причиной, подстегнувшей моё любопытство, был брошенный на меня дамой пристальный взгляд, в котором светилось больше, чем простое внимание.

Не спешите осудить меня за эту догадку. Сначала выслушайте меня. Я ни одной минуты не воображал, будто в этом взгляде сквозило восхищение. Мне это и в голову не приходило! Я был слишком молод в то время, чтобы тешить себя такими выдумками. К тому же я находился в самом плачевном положении. Оставшись с пятью долларами в кармане, я чувствовал себя очень неважно. Мог ли я воображать, что такая блестящая красавица, звезда первой величины, богатая владелица плантации, управляющего и толпы рабов, снизойдёт до меня и станет заглядываться на такого бесприютного бродягу, как я?

Говорю истинную правду: я не обольщал себя подобными надеждами. Я решил, что с её стороны это простое любопытство и больше ничего.

Она заметила, что я иностранец. Моя наружность, светлые глаза, покрой одежды, быть может, какая-то неловкость в моих манерах подсказали ей, что я чужой в этой стране, и возбудили в ней минутный интерес, самый невинный интерес к иностранцу, вот и всё.

Однако её взгляд ещё больше разжёг моё любопытство, и мне захотелось узнать хотя бы имя этого необыкновенного создания.

«Разузнаю у её управляющего», — подумал я и направился к нему.

Это был высокий, худощавый седой француз, хорошо одетый и такой почтенный с виду, что его можно было принять за отца молодой дамы. Он держался с большим достоинством, что свидетельствовало о его долгой службе в знатной семье. Подойдя к нему, я понял, что у меня очень мало надежды на успех. Он был непроницаем, как рак-отшельник. Наш разговор был очень короток, его ответы односложны.

— Мсье, разрешите спросить, кто ваша хозяйка?

— Дама.

— Совершенно верно. Это сказал бы всякий, кто имел удовольствие видеть её. Но я спрашиваю, как её имя.

— Вам незачем знать его.

— Конечно, если у вас есть причина держать его в тайне.

— Чёрт возьми!

Этими словами, которые он пробормотал про себя, закончился наш разговор, и старый слуга отвернулся, наверно называя меня в душе назойливым янки.

Затем я обратился к чёрному кучеру, но и тут потерпел неудачу. Он вводил своих лошадей на пароход и, не желая мне отвечать, ловко увёртывался от моих вопросов, бегая вокруг лошадей и притворяясь, что поглощён своим делом. Я не сумел выведать у него даже имя его госпожи и отошёл совсем обескураженный.

Однако скоро случай помог мне узнать её имя. Я вернулся на пароход и, снова усевшись под тентом, принялся наблюдать за матросами, которые, засучив рукава своих красных рубах и обнажив мускулистые руки, перетаскивали груз на судно. Это был тот самый груз, который только что прибыл на подводах, принадлежащих незнакомой даме. Он состоял главным образом из бочек со свининой и мукой, большого количества копчёных окороков и кулей с кофе.

«Припасы для её большого поместья», — подумал я.

В это время на сходни стали вносить груз совсем иного рода: кожаные чемоданы, портпледы, шкатулки из розового дерева, шляпные картонки и т. д.

«Ага, вот её личный багаж», — решил я, продолжая дымить сигарой. Следя за погрузкой этих вещей, я случайно заметил какую-то надпись на большом кожаном саквояже. Я вскочил с кресла и подошёл поближе. Взглянув на надпись, я прочёл:

«Мадемуазель Эжени Безансон».