Поединок. Выпуск 3 - Авдеенко Юрий Николаевич (мир бесплатных книг .txt) 📗
В мастерской он расчищал древние иконы. Это требовало виртуозных навыков и специальных знаний. Но и то и другое доступно изучению.
В некоторых собственных работах Казанский переплавил церковные мотивы, и ему показалось, что сделал открытие в искусстве, обогатил современность древними национальными мотивами. Скользнув лишь по поверхности явления, он утвердился в праве считать себя хранителем национальных традиций...
Художники права этого за ним не признали, легко отличив подражание от настоящего искусства.
«Непонятый» художниками Казанский искал сочувствия за границей.
К нему в мастерскую, которую он разместил в сарайчике — в гараже своего друга на окраине Москвы, привели однажды корреспондента одной буржуазной газеты господина Нейхольда.
Нейхольд, конечно, сразу понял, с кем имеет дело. Церковные сюжеты живописи Казанского подсказали ему, что здесь можно заработать.
Прежде всего, как корреспондент газеты, он имел возможность открыть русского художника, которого не принимает «официоз».
Очередная скандальная корреспонденция в газету. А дальше? Дальше видно будет. Как на все это отреагирует Казанский? Через реставратора что-нибудь купить... Русские иконы сделались модой.
Опять же все это осталось бы мелкой авантюрой, и только.
Черный рынок, какой бы там товар ни шел, всегда привлекал внимание разведок. Торговля иконами из-под полы, сопутствующие этому валютные сделки и есть та самая мутная водица, в которой можно ловить рыбку.
Статья на Западе обрадовала Казанского. Аплодисменты врагов он принял за международное признание. Его понесло...
Нейхольд купил у него несколько картин. Расплатился щедро. Сделка была совершена без нарушения закона. Нейхольд заплатил советскими деньгами. Казанский купил кооперативную квартиру и оборудовал ее под мастерскую.
Нейхольд привел к нему в дом своих коллег. Казанский быстро усвоил, что производит впечатление на западного человека. Ему и невдомек было, что «впечатление» наигрывалось, у иных заморских гостей он вызывал оскомину и презрение.
Он расставил по стенам огромные иконы в сияющих бронзовых ризах, которые за полной ненадобностью отказывались брать музеи, расписал потолки сюжетами на тему Страшного суда. В большой комнате с потолка на посетителей глядел огромный немигающий синий глаз, в зрачке отражался искаженный человек без головы. Голова была прилеплена на место живота. В прихожей создал он что-то похожее на алтарь, разрушив стилевое единство дубовым столом, на который выставил самовары, начищенные до блеска. С потолка в прихожей свешивались расписные прялки. Словом, в полном ассортименте развесистая клюква «русского духа». Россия поповская в какой-то степени у него получилась. И аналой стоял, и бронзовый крест лежал на аналое, и кадило висело. Для большей «туземности» он разжигал иной раз кадило, и вся квартира наполнялась ароматом ладана.
Примерно к этому времени он отпустил густую черную бороду и наползающие на скулы бакенбарды. Острый с горбинкой нос и бакенбарды придали его лицу диковатость.
Довершала его облик трость из самшита с ручкой, отделанной серебряной чеканкой.
Дальше все шло по схеме, и до него отчетливо разработанной. Нейхольд изъявил желание купить у него новую картину. Казанский уже входил во вкус своей славы на Западе. За картину он заломил несуразную сумму. Нейхольд замялся. Казанский решил не уступать. Тогда Нейхольд объяснил «сомнения». Он купил бы. Но сумма велика! Она и невелика, но... словом, Нейхольд разъяснил, что на эту сумму он должен обменять доллары в банке. По официальному курсу. Если бы Казанский согласился взять долларами, ему, Нейхольду, было бы легче.
Сделка была для Казанского фантастически выгодной. Он взял доллары и этим впервые нарушил закон о валютных операциях.
К тому времени, через Нейхольда, в одном из выставочных залов Европы появились картины Казанского. Как всегда в таких случаях, на стенде, где они демонстрировались, висела табличка с надписью, что картины выставлены без ведома и согласия автора.
В нескольких эмигрантских газетках художника похвалили, пролили слезу над Россией церквей и церквушек. Восторженные рецензии были переданы по одной из западных радиостанций. Нейхольд любезно сообщил Казанскому, когда слушать эти передачи. А для того чтобы было чем слушать, обменял на очередную картину транзисторный приемник с широчайшими диапазонами приема.
Исподволь начались разговоры о туристской поездке Казанского в Европу. Там, дескать, и доллары могли бы пригодиться.
Ненароком Нейхольд внушил и мысль, что «родина» — понятие крайне условное, а для художника, работающего над мировыми сюжетами из библии, — тем более. Родина, дескать, не там, где ты родился, а там, где ты создал свое имя, там, где признали тебя...
Разговоры разговорами, а доллары Казанский пристроил по пять рублей за один.
В один вечер на него свалилось, по его, конечно, масштабам, целое состояние. Он купил «Москвича» по доверенности. Побаивался, что кто-то заинтересуется, на какие деньги купил машину скромный реставратор...
Нейхольд, как нарочно, интереса к его картинам больше не проявлял. Казанский намекнул ему, что они могли бы повторить комбинацию. Нейхольд пожаловался, что терпит затруднение с деньгами... Но вот его друзья, люди очень богатые, хотели бы приобрести старинную икону... Хорошую икону. Не классику, конечно, но чтобы это была работа настоящих мастеров иконописи. Нашлась икона в коллекции Казанского. Сделка состоялась через Нейхольда, Казанский опять сбыл доллары. Еще икона. Еще и еще...
Нейхольд сделал заказ сразу на несколько икон, но поставил условие, чтобы все они были в серебряных окладах. Где их взять? В экспедициях, с которыми он выезжал от музеев собирать иконы, было трудновато. Казанский поехал один. Помогли борода и усы. Пошел по деревням. Представлялся старикам и старухам попом, на грудь повесил серебряный крест и пришептывал, что собирает иконы для вновь открытой церкви. Молодой, черный, как жук, божественные слова в речь вставляет. Ну как не отдать икону? Иногда задаром получал, иногда деньги платил. Какие деньги? Пятерку или десятку за икону, которая стоила сотни рублей даже среди московских коллекционеров, не говоря уж о зарубежных клиентах.
Сделал Нейхольд и особый заказ. Попросил для «особого» клиента, очень богатого человека, миллионера, икону пятнадцатого или шестнадцатого века, из круга больших мастеров. Казанский объяснил, что такого рода иконы большая редкость, что за ними охотятся многие советские музеи, выезжают за ними целые экспедиции. Нейхольд намекал, что за ценой не постоит. Уверял, что ему очень, очень нужно для личной карьеры, а его карьера — это и карьера Казанского на Западе, его слава! Где-то проскользнула даже подсказка... Его, Нейхольда, друг не специалист, а Казанский мастер в реставрации...
Казанский понял, о чем идет речь. Он нашел очень старую доску, изображение на которой было окончательно утрачено. Остальное ему было знакомо.
Нейхольд привез Эдвардса.
Изобразить из себя миллионера Эдвардсу не составило труда. Он осмотрел мастерскую, картины Казанского, иконы.
Казанский, в душе все-таки робея, положил на стол свою подделку.
— О-о-о! — воскликнул Эдвардс и посмотрел выразительно на Нейхольда. Нейхольд на немой вопрос ответил легким кивком головы. Казанский мог оценить, что западный друг блюдет его интересы.
Эдвардс лениво опустил руку в боковой карман и извлек оттуда бумажник. Двумя пальцами вытащил из бумажника пачку стодолларовых купюр и небрежно бросил ее на стол.
Нейхольд подвинул пачку Казанскому.
— Здесь тысяча долларов, господин Казанский! — сказал он. — Мой друг просит вас написать ему точное название сюжета иконы, обозначить школу и время исполнения... Желательно также знать ее происхождение...
— Пишите! — предложил Казанский. — Пишите, я продиктую...
Нейхольд отрицательно покачал головой.
— Моя запись, господин Казанский, ничего не стоит... Нужна ваша запись... И подпись... Это как заключение эксперта.
