Мир “Искателя” (сборник) - Аккуратов Валентин (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Человек глядел на него вопросительно, и Мартин внимательно посмотрел ему в лицо.
— Знаете, какая штука, — сказал Мартин, — ваше лицо мне знакомо. Не встречал ли я вас раньше?
Продавец пожал плечами и улыбнулся.
— Самое обычное лицо…
— Давно было все, — сказал Мартин. — Восемнадцать, а то и двадцать лет назад. Вон когда я отсюда уехал, — и он рассмеялся пестрой череде потаенных мыслей, которые быстрой стайкой пронеслись у него в голове. — Хотел бы я, — продолжал он, — чтобы мне дали по доллару за каждый час, который я провел у этой стойки. От приготовительной школы до третьего года в средней. — Он повернулся на табурете, чтобы посмотреть в окно на солнечную, яркую улицу. — И город выглядит так же, как тогда. — Он снова обратился к человечку: — Вы знаете, это в самом деле поразительно. Через двадцать лет выглядеть до такой степени тем же самым…
Человечек в очках тем временем приготовил и подвинул ему мороженое.
— Десять центов.
Мартин сунул было руку в карман, но затем внезапно замер.
— Десять центов? — недоверчиво переспросил он и поднял огромный, до краев наполненный темной жидкостью бокал. — Три шарика?
Продавец засмеялся.
— Так уж мы их делаем, — сказал он.
У Мартина снова вырвался смех.
— Вы так проторгуетесь до последней рубашки. Кто же теперь продает мороженое с содовой за десять центов!
Воцарилось короткое молчание.
— Не продают? — спросил Мартина человечек. — Да откуда вы?
Мартин принялся ложкой топить шарик мороженого.
— Из Нью-Йорка, — сказал он между двумя глотками, — Слушайте-ка, мороженое у вас первый сорт!
Человечек оперся локтями о стойку.
— Как на вкус? — спросил он.
— Замечательно! — Мартин прикончил мороженое и выпил остатки содовой. — Словно я и не уезжал отсюда, — улыбнулся он. — Просто прекрасно. — Он повернулся и обвел взглядом комнату. — Смешно, — сказал он, — сколько воспоминаний связано у человека С каким-нибудь местом! Я всегда считал, что, если я когда-нибудь и вернусь сюда, здесь все переменится.
Аптека тоже смотрела на него. Смотрели стойки, и полки, и плакаты, и лампы. Смотрели электрические вентиляторы. Они смотрели на него, как старые друзья.
— Все так… — задумчиво сказал Мартин, — как если бы я уехал отсюда только вчера. — Он встал с табурета и стоял, вращая сиденье. — Как будто не был здесь всего один вечерок. — Он улыбнулся продавцу. — Я почти уверен, что и мистер Уилсон сидит там, наверху, в кабинетике и посапывает себе после обеда, как он всегда делал прямо до самой смерти.
Он не заметил, что, услышав это, продавец вздрогнул.
— Одна из картин детства, — продолжал Мартин. — Старина Уилсон, спящий наверху в своем большом, удобном кресле. Старина Уилсон — да упокоится душа его в мире…
Он сунул руку в карман, вытащил бумажный доллар и положил его на стойку. Продавец в удивлении воззрился на бумажку.
— Да ведь это доллар!
Мартин улыбнулся и пальцем легонько постучал по бокалу.
— Эта штука… — он оглядел комнату, — и все это, все это дороже доллара.
Он вышел под горячее летнее солнце. Продавец облокотился о стойку, размышляя о посетителе, затем поднял крышку банки с шоколадным сиропом и заглянул внутрь. Снова опустив крышку на место, он обошел стойку, поднялся по лестнице и раз-другой негромко стукнул в дверь.
— Да? — отозвался сонный старческий голос. Продавец приоткрыл дверь на несколько дюймов.
— Мистер Уилсон, — сказал он, обращаясь к седовласому старику, покоившемуся в тяжелом кожаном кресле; один глаз у старика был закрыт, — мистер Уилсон, нам нужно прикупить шоколадного сиропу.
Старик мигнул, кивнул и снова смежил веки.
— Закажу сегодня же. — И тотчас уснул.
Продавец вернулся к стойке. Он взял бокал Мартина Слоуна и принялся его мыть. “Смешной какой парень!” — подумалось ему.
“Проторгуетесь, — говорит, — до последней рубашки, если станете давать за десять центов три шарика”. Все время, пока вытирал бокал, продавец ухмылялся. “Никто, — говорит, — больше не продает сто три шарика за десять центов”. Он пожал плечами и отставил бокал в сторону. Кого только не встретишь! Кого угодно, уж это точно. Но этот парень, этот парень какой-то странный. У этого на лице написано что-то такое… Как бы это сказать… Он выглядел таким… таким счастливым. Сидел себе в темной, захудалой аптеке, а вид у него был счастливый…
В аптеку вошла какая-то женщина с рецептом, и продавец в этот день уже больше не вспоминал про Мартина Слоуна.
…Мартин шагал по Дубовой улице — по улице, на которой прошло его детство. Она простерлась перед ним, окаймленная рослыми кленами, уже полностью развернувшими листья. От деревьев в слепящей белизне солнечного света падали четкие черные тени. Большие двухэтажные дома викторианской архитектуры, расположенные позади просторных зеленых лужаек, все были старыми друзьями Мартина.
Медленно шагая мимо них по тротуару, он вслух произносил имена владельцев. Ванберен, Уилкокс, Эбернети. Он перевел взгляд на противоположную сторону улицы. А там дома доктора Брэдбери, Малруни, Грей. Он остановился, огляделся по сторонам. Улица была в точности такой, какой он ее помнил. Сладкая боль ностальгии ужалила его в самое сердце. Ему припомнилось, как на этой самой улице он играл с другими ребятишками. Как разносил газеты Как падал, катаясь на роликовых коньках и велосипеде. Припомнил и люден. Их лица и имена, которые сейчас хлынули в мозг. Его дом стоял на углу, но по какой-то причине Мартину захотелось подойти к нему в самую последнюю очередь. Он видел его впереди, за деревьями — большой, белый, с полукруглой верандой вокруг. Купола. Железный флюгер впереди Господи, чего только не помнит человек! Даже те вещи, которые он давно задвинул в самый дальний сусек памяти и забыл о них. Но затем человек поднимает крышку — и вот они, снова перед ним.
— Привет! — произнес ребячий голос.
Мартин Слоун взглянул вниз и увидел четырехлетнего карапуза с мордахой, измазанной сиропом. Мальчишка играл в шарики.
— Привет, — ответил Мартин и присел рядом с ним на край тротуара. — Как, получается? — Он показал на мальчишкины шарики.
— В шарики играть? — спросил мальчуган. — Я хорошо умею.
Мартин взял один из шариков и прищурился сквозь него.
— Я когда-то тоже играл в шарики. Мы шарикам давали имена. Например, из стали — мы их доставали из старых подшипников, — те мы называли стальками. А через которые можно было смотреть, мы называли ясненькие. А как сейчас — тоже даете им названия?
— Ага, — сказал мальчуган.
Мартин показал рукой через улицу на телефонный столб, изрезанный и истыканный тысячами складных ножей.
— Здесь мы играли в пряталки, — сказал он мальчугану и громко засмеялся, потому что воспоминание это согрело его и пришлось по сердцу. — Вот прямо на этой улице и играли, летом, что ни вечер. А я жил вон в том угловом доме. — Он показал рукой. — В том большом, в белом.
— В доме Слоуна? — спросил мальчуган.
Глаза у Мартина расширились.
— Верно. Вы все еще так его называете?
— Как?
— Дом Слоуна. Это я Слоун. Меня зовут Мартин Слоун. А тебя как?
Он протянул ладонь для рукопожатия, но мальчишка подался назад, нахмурившись.
— Вы не Мартин Слоун, — укоризненно сказал он. — Я знаю Мартина Слоуна, а вы и не он совсем.
Мартин засмеялся.
— Не он, говоришь? Ну-ка посмотрим тогда, что у меня написано в водительских травах.
Он сунул руку в нагрудный карман за бумажником. Когда он поднял взгляд от удостоверения, мальчуган уже улепетывал по улице, а потом свернул с нее на лужайку и помчался к дому напротив дома Слоуна. Мартин медленно встал и двинулся дальше. “Да это же в первый раз, бог знает за какое время, — подумалось Мартину, — что я могу вот так неспешно пройтись”. Дома и лужайки уплывали назад мимо него, а он вбирал их в себя. Он хотел, чтобы это тянулось как можно дольше. Ему хотелось познать это все. Где-то подальше — он слышал — звучал детский смех и тилиньканье колокольчика на фургоне мороженщика. Все подходило одно к одному — и то, что открывалось глазу, и звуки, и общее настроение. Он ощутил, как в горле поднялся и остановился какой-то комок.
