Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца - Кервуд Джеймс Оливер (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Мак–Табб услышал приглушенный крик, вырвавшийся у Билли. Он не мог сдержать его. Боже, до чего опустеет мир, если она уйдет! Он никогда не увидит ее больше после этих дней ужаса, какие предстоят теперь. Но если она останется жива, если он будет знать, что солнце опять играет в ее золотистых волосах и ее голубые глаза опять смотрят вверх на звезды и она иногда вспоминает о нем, — о, тогда жизнь не будет так пуста для него.
Мак–Табб поравнялся с ним.
— Болит голова? — спросил он.
— Немного, — солгал Билли. — Здесь начинается маленький подъем, Рукки. Подгони–ка собак!
Полчаса спустя сани остановились перед хижиной Круассэ. Билли указал на палатку.
— Маленькая здесь, — сказал он. — Поди–ка, познакомься с ней, Рукки. Я хочу заглянуть туда — все ли там в порядке.
Он спокойно вошел в хижину и тихо притворил за собой дверь. Внутренняя дверь была полуоткрыта, как он оставил ее, и он заглянул туда с безумно бьющимся сердцем. Больше он не мог колебаться. Он вошел и окликнул ее по имени.
— Изабелла!
На кровати что–то задвигалось, и он был поражен внезапностью, с какой Изабелла вскочила на ноги. Она отдернула занавеску на окне и стояла перед ним, озаренная светом. Билли увидел ее голубые глаза, горящие странным огнем и устремленные прямо на него. Щеки ее пылали густым румянцем, и он слышал жесткое дыхание, вырывавшееся из ее полуоткрытых губ.
— Я нашел хижину траппера, Изабелла, — и мы отправим туда малютку, — сказал он. — Там ей будет хорошо. И мы послали за помощью, за женщиной…
Он остановился, ужас сковал его язык. Он ясно видел теперь безумие в глазах Изабеллы. Она опять задернула занавеску, и они остались в полутьме. И слова, которые она шептала, были еще ужаснее горящего в ее глазах безумия:
— Вы не убьете ее? — жалобно бормотала она. — Вы не убьете мое дитя? Вы не убьете ее?..
Она шатаясь добралась до кровати, все снова и снова повторяя те же самые слова. Билли не решался пошевелиться, пока она не легла. Вся кровь в нем застыла. Он на коленях подполз к ней. Его руки погрузились в мягкую волну ее волос, но он не ощущал больше их прикосновения. Он пытался говорить, но слова не сходили у него с языка. Потом вдруг она оттолкнула его, и он увидел в полутьме блеск ее глаз. На минуту она как будто пробудилась от бреда.
— Это вы… вы… вы помогли убить его! — простонала она. — Это — закон… а закон — вы. Он убивает… убивает… убивает… а исправить не может… когда сделает ошибку… Он был невиновен… а закон… и вы… преследовали его, пока он не умер. Вы — убийца!.. Вы убили его!.. Вы убили меня. И вы не будете наказаны… никогда… никогда… ведь вы — закон… а закон может убивать… убивать… убивать…
Она со стоном откинулась назад, а Мак–Вей все стоял перед ней на коленях, не произнося ни звука, не смея пошевелить пальцами, потонувшими в ее волосах. Наконец ее дыхание стало как будто спокойнее. Тело менее напряженным. Он заставил себя встать и выбраться в другую комнату, закрыв за собой дверь.
Несмотря на бред, Изабелла говорила правду. Она навсегда вырыла между ними пропасть. Закон убил Скотти Дина. А закон — это был он сам. А для закона не бывает наказаний, если даже он отнимет жизнь у невинного.
Он вышел на воздух. Мак–Табб был в палатке. Вечерний мрак окутал угрюмый лес. Небо над ним было тяжелое и низкое. И вдруг Мак–Вей с громким криком вскинул руки над головой и проклял этот закон, который не подлежит наказанию, закон, который убил Скотти Дина. Ведь закон это был он сам, а Изабелла назвала его убийцей.
Глава XVII. ИЗАБЕЛЛА ЗАГЛЯДЫВАЕТ В БЕЗДНУ
Неужели это лицо Мак–Вея — старины Мак–Вея — это лицо, которое несколько мгновений спустя увидел Рукки Мак–Табб, отставной констебль? Долгие дни болезни не могли бы положить на него более тяжелую печать, чем несколько минут в полутемной хижине. Лицо это было бледно и искажено. В углах рта появились глубокие морщины, а в глазах — что–то странное, беспокойное. Мак–Табб сразу же заметил это, как только вышел с маленькой Изабеллой из палатки. Он внимательно посмотрел на Билли.
— Однако этот удар вас здорово перевернул, — сказал он. — Вы совсем больны. Может, мне лучше остаться сегодня с вами здесь?
— Нет, не надо, — ответил Билли, с трудом соображая, о чем говорит тот. — Увозите девочку в свою хижину. Я просплю ночь и буду здоров совершенно. Только перед отъездом я привью ей оспу.
Он вошел в палатку и достал из своего мешка маленькую резиновую сумочку, в которой у него было несколько лекарств и пачка стерилизованной марли. В маленькой коробочке там были оспенные ампулы. Он взял одну из них и марлевый бинт.
— Держите ее крепко, — сказал он, засучивая рукав ребенка. — Я дам вам еще одну ампулу, и если эта не подействует на седьмой или восьмой день, вы повторите ту же инъекцию.
Острием своего ножа он осторожно прорезал нежную розовую кожу ребенка. Он ждал, что она будет плакать. Но она не испугалась. Ее большие голубые глаза с интересом следили за его движениями. Наконец ей стало больно, и губы ее задрожали. Но она не издала ни звука, хотя глаза ее и наполнились слезами. Мак–Вей сложил нож и прижал ее к себе.
— Крошка моя дорогая, — вскричал он, пряча лицо в ее шелковистых кудрях. — Чего только ты не переносила — и боль, и холод, и голод — и никогда–то словечка не сказала, с самого мыса Фелертон! Сердечко мое золотое…
Мак–Табб слушал, как он нашептывал ей разные разности, а она крепко сжимала ручками его шею. Через минуту Билли отдал девочку.
— Больше не будет больно, — сказал он, проводя открытым кончиком ампулы по красной царапинке на ее руке. — Ты ведь не хочешь заболеть? а?.. Ну, а это сохранит тебя от болезни. Вот…
Он забинтовал ее ручку, завязал бинт и остальное отдал Мак–Таббу. Потом он опять взял Изабеллу на руки, расцеловал ее теплое личико и шелковистые кудри, закутал в мех и усадил в санки. Пока Рукки распутывал собак, он тихонько, как вор, отрезал ножом один золотистый локон. Изабелла весело засмеялась, увидев локон у него на пальце. Но прежде чем Мак–Табб обернулся, он уже был в кармане.
— Теперь я больше не увижу ее… скоро, — сказал он, стараясь скрыть дрожь в голосе. — То есть я… я не хочу не то, что видеть ее… а дотрагиваться до нее. Я буду иногда приходить, чтобы взглянуть на нее из–за деревьев. Вы ее вынесете из хижины, но не говорите ей, что я тут. Она не поймет, почему я не подхожу к ней.
Он следил за ними, пока они не скрылись в ночном сумраке, и, когда они исчезли, болезненный стон сорвался с его губ. Он знал, что маленькая Изабелла исчезла из его жизни навсегда. Он будет видеть ее только из–за опушки леса. Но он никогда не будет держать ее в своих объятиях, никогда ее нежные ручки не будут обвивать его шею, никогда ее шелковые локоны не коснутся его лица. А задолго до того, как страшная угроза оспы не будет больше окружать хижину и его самого, он уйдет. Потому что этого потребовала Изабелла — мать — и он сдержит свое обещание. Она никогда не будет знать, что происходило в дни ее беспамятства. Она никогда с ним больше не встретится. Он уже знал, как он исчезнет.
Когда явится помощь, он как–нибудь ночью незаметно ускользнет, и мерзлая пустыня поглотит его. Безо всякого участия его сознания в нем складывались планы на будущее. Он явится в форт Черчилл дать показания против Беки Смита. А потом он выйдет в отставку. Срок его обязательной службы кончается через месяц и он не останется на новый срок. «Его убил закон, а закон — это вы. Он убивает, убивает, убивает и никогда не может исправить, если сделает ошибку…» Эти слова, казалось, никогда не перестанут звучать под темным сводом неба, и с каждой минутой росла его ненависть к тому, частью чего он был долгие годы.
Обвиняющий голос Изабеллы слышался ему в завываниях ночного ветра среди верхушек елей, в безмолвии черного неба, низко нависшего над ним. Эти слова оставили в его душе огненный след.
— Он убивает… убивает… убивает… и никогда не исправляет, если сделает ошибку.
