Вам — задание - Чергинец Николай Иванович (лучшие книги .TXT) 📗
— Что ты хочешь, сынок?
— Тетя Дуся, что с Алексеем Ивановичем?
Женщина отвела глаза.
— Все в порядке, немного ранен он...
Она не могла сказать правду этому пареньку. У него самого жизнь висела на волоске. Славин спросил:
— А моя мама жива?
— Жива, жива. Ты лежи спокойно, тебе нельзя разговаривать.
Владимиру действительно было тяжело говорить, но он собрался с силами и снова спросил:
— Что со мной?
— Ранен. Пуля тебя немножко зацепила... в живот попала... Но ты не волнуйся. Все будет хорошо.
— Немцев из деревни выбили?
— Да-да. Дали мы им в кости как надо.
— Куда меня везут?
— К доктору. Он тебя в другой деревне ждет.
Парень замолчал. Он лежал, сжав зубы и закрыв глаза, — сильно болел живот. Казалось, что он опять впал в беспамятство. По после некоторой паузы Владимир чуть слышно спросил:
— Тетя Дуся, буду я жить?
Слезы покатились по щекам женщины. Для нее, потерявшей уже сына и мужа, слово «жить» приобрело особый смысл. Она была санитаркой и хорошо знала, что значит ранение в живот, да еще в создавшейся ситуации. Торопливо глотая слова, Панченкова проговорила:
— Что ты говоришь, сынок! Конечно, будешь жить! Подумаешь, ранение. Бывало и похуже, однако ничего, выживали люди. Ты только поменьше разговаривай, силы береги, — она ткнула ездового в спину: — Поторапливай лошадь! Быстрее нужно!
Вскоре они въехали в деревню, где в помещении школы уже находился врач. Его специально вызвали из соседнего отряда. Плотный приземистый мужчина, лет пятидесяти, наклонился над раной. Густые черные брови сдвинулись к переносице, минут через десять он выпрямился и тихо сказал находившемуся в дальнем углу Тамкову:
— Ранение слепое, операцию делать нельзя, да и нечем, надо надеяться и ждать...
Минуло несколько дней. Славин лежал в хате, глядя в низкий потолок, стараясь понять, что с ним, где находится. В сознании проплыли последние события, бой, езда на санях, тетя Дуся... Вспомнил врача с густыми черными бровями. «Интересно, сделали мне операцию или нет?» — он взглянул в сторону и увидел Панченкову. Она сидела на табуретке, грустно смотрела в окно. Владимир понимал, как ей тяжело. Потеряла сына, муж ранен, а руки не опустила, старается всем помочь.
А Панченкова как раз в эту минуту думала о нем. В душе она сомневалась, что парень выживет, и, часто глядя на него, невольно вспоминала своего Сергея. Ведь они были почти ровесниками, дружили.
Почувствовав на себе взгляд раненого, Панченкова резко обернулась. Увидев, что он пришел в себя, улыбнулась:
— Что, сынок, проснулся? Это хорошо. Значит на поправку идет.
Он тоже чуть заметно улыбнулся:
— Тетя Дуся, где я?
— В хате, Вовочка, в хате, в деревне Дуничи.
— Дуничи! — удивился Славин. — Как же далеко завезли! Наверно, немцы наседают, — и тут же спросил: — Маме моей передали, что я ранен?
— Нет, сыночек. Командир узнал, что она болеет. Приказал не волновать. А сестра знает. Она была тут. Сегодня утром в свой отряд отправилась. У нее какое-то срочное задание. Сказала, что через пару дней опять придет. Так что лежи спокойно, сил набирайся.
Но так случилось, что Женя не пришла. Крупные силы немцев все больше и больше теснили партизан, и на следующий день Славина снова уложили в сани, запряженные парой лошадей. Предстоял дальний путь, в самую глубь партизанской зоны...
35
СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ КУПРЕЙЧИК
Зима сорок четвертого года была суровой. Морозы, снежные метели усложняли борьбу, но Красная Армия уверенно гнала врага на запад.
Купрейчик готовил группу разведчиков к очередному походу во вражеский тыл, когда принесли почту. Ему вручили два письма. На одном он сразу же узнал ровный, аккуратный почерк жены. Взглянул на другое — почерк незнакомый, а внизу обратный адрес и фамилия — Мухина. «Так это же жена Кузьмы Андреевича», — догадался Алексей, развернул письмо и начал читать: «Здравствуйте, Алексей Васильевич. Вы извините меня, что беспокою. Но я знаю, что вы крепко дружили с моим мужем. В своих письмах он мне часто рассказывал о вас. Прошло уже немало времени, как я получила сообщение о его гибели, но поверить в это не могу. В мыслях вроде бы все ясно, но сердце не признает этого. Мне часто кажется, что произошла какая-то ошибка и Кузьма жив. Но в то же время я понимаю, что, к сожалению, это не ошибка. Извините меня, но я вас прошу, напишите, пожалуйста, как погиб мой муж».
Купрейчику стало жарко. Он расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и попытался прочитать письмо жены. Но перед глазами всплыл образ погибшего друга, а память с неумолимой жестокостью напомнила тот день.
Через несколько минут после того, как Кузьма Андреевич вышел из блиндажа, послышались оглушительные разрывы вражеских снарядов.
Купрейчик сразу же подумал о капитане. Он выскочил из блиндажа и, не обращая внимания на артналет, бросился искать Мухина. Кузьму Андреевича он нашел метрах в тридцати от блиндажа. Он лежал на сырой, рыхлой земле. Все тело, голова были изрешечены осколками.
Воспоминания о друге были гнетущими, и Купрейчик на время забыл о Надином письме, которое он машинально засунул в карман гимнастерки. Постоянная тревога за нее заставила достать письмо и начать читать. Развернул и нетерпеливо взглянул на последние строки. Увидел слова «люблю», «целую», облегченно вздохнул и начал читать. У Нади пока все шло нормально, и, несколько успокоившись, Купрейчик начал готовиться к походу.
Сегодня с ним пойдут семеро разведчиков. Среди них Семин, тот самый, который был осужден за то, что взял «мешок овса... ну и коня в придачу». Алексей был доволен, что не ошибся тогда в этом человеке. Григорий оказался смелым, ловким и выносливым бойцом.
Кроме Семина, Купрейчик отобрал Губчика, Зайцева, Покатова, Рожнова, Чеботова и Луговца. Все опытные и надежные люди.
Время еще было, и Алексей принялся писать письма. Быстро ответил Надюше, затем с тяжелым сердцем взялся за письмо жене Мухина. Письмо получилось большим. Алексей написал о своей дружбе с Кузьмой Андреевичем и о том, как погиб он.
Отдал письма старшине Гончару, а сам, набросив полушубок, вышел из блиндажа. На душе было тревожно. Вспомнил родителей и близких людей. Из газет и рассказов политработников он знал, что фашисты почти полностью разрушили Минск. Много его жителей, не успевших эвакуироваться или уйти в партизаны, находились в концлагерях или же были убиты. В Минске у Алексея были родственники — семья родного дяди Славина Михаила Ивановича, — о которых он ничего не знал.
Задумавшись, Алексей и не заметил, как быстро прошло время. Он направился в блиндаж. Группа была готова. Старший лейтенант быстро надел белый маскировочный костюм, повесил на шею обмотанный бинтом автомат, проверил, как прикреплены под курткой гранаты, запасной магазин к автомату, и тихо, привычно сказал:
— Пошли, братцы!
Вскоре они уже были в передней траншее, где их ожидали двое одетых в белые маскхалаты саперов. Обоих разведчики знали в лицо. Они уже не первый раз сопровождали их в нейтральной полосе. Поздоровались. Купрейчик весело спросил:
— Не надоело вам с нами возиться, по снегу ползать?
— А у нас служба такая, — усмехнулся пожилой сержант.
Стоявший ближе других к саперам Зайцев протянул им пачку папирос:
— Закуривайте, мужики.
Сержант сразу же взял пачку, попытался рассмотреть название, но было темно. Тогда он достал из нее две папиросы и, поделившись с товарищем, протянул пачку обратно, спросил:
— Трофейные?
— Нет, наши. Но считай, что трофейные, мы их с боем у интендантов добываем.
Зайцев пачку сигарет у сапера не взял, великодушно сказал:
— Дарю.
— Не откажемся, — ответил сержант. Это у него прозвучало как благодарность.
Купрейчик подождал, пока перестанет мерцать последняя папироса, приказал:
— Вперед.
Первыми, вжимаясь в снег, поползли саперы. За ними медленно один за другим двинулись разведчики.
