Люди, горы, небо - Пасенюк Леонид Михайлович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Станислав и Витька с любопытством прислушивались к неожиданному диалогу.
– Ага, так, так, – как будто обрадованно сказал шеф. – Только не держите ее подобным образом, вам трудно будет в ней разобраться. Она у вас кверху ногами.
Не краснея и не волнуясь, Егорчик перевернул книгу.
– Хотя у вас и высшее образование, – сказал шеф, и в голосе его помимо желания пробилась досада, – этот труд покажется вам в кое-каких местах непонятным и скучноватым. Не стесняйтесь спрашивать, Миша. Егорчик молчал.
– И знаете, мне все-таки не нравится ваше лицо. Я что-то не пойму, похудели вы или поправились. В любом случае кожа у вас как-то болезненно блестит.
– Ничего она не блестит, я здоров, – сказал Егорчик.
– Было бы скверно, если бы вы заболели. Я не уверен, что в нашей аптечке остался хотя бы кальцекс, не говоря уже о пенициллине. Станислав без зазрения совести безответственно использует все белые таблетки в качестве мыла. Он пижон, конечно, да нам от этого ничуть не легче.
Впервые за многие дни Станислав засмеялся.
– Даю слово, шеф, я больше не трону ни одного вашего снадобья, кроме синестрола. Синестрол нам ни к чему. И вообще, достаточно трепа. Пойдем устанавливать палатку.
Шеф между тем продолжал размышлять о Егорчике. Что за человек такой? И чего от него можно ожидать впоследствии? Аморфность Егорчика шефа огорчала. Не лицо, конечно. Ничуть оно болезненно не блестело, скорее лоснилось от жира: Егорчик отъедался на сивучах. Но, между прочим, и для сивучей писаны законы: они хоть и не совершают длительных миграций, но с острова могут уйти. Охотой к перемене мест бог их все же не обидел.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ночью Витька плохо спал – мешали песчаные блохи, которых под каждым камнем на берегу гнездилось бессчетно. Они проникали в палатку, в спальные мешки, их пружинистые комочки льдисто касались лица, рук…
Витька проснулся рано.
В лагере не было мяса, которым только и живы были сейчас все, да и стоило бы сходить в гору за питьевой водой: запас иссяк… Потому Витька встал затемно.
Умылся на берегу. Старательно почистил пальцем зубы: признаться, он побаивался цинги; на других островах, которые поюжнее, растет хоть шиповник, здесь же водянистая шикша и та не вызревает. Разжег костер.
Тем временем поднялись Станислав и шеф.
Витька возвратился в палатку, чтобы взять у Егорчика ружье, и долго с чувством застарелой неприязни смотрел на него на спящего: по лицу Егорчика шустро семенили студенистые блохи. Вот еще, между прочим, одна из статей пропитания. Тот же Егорчик рассказывал, что студентом ходил однажды с ребятами в ресторан «Пекин» отведать китайской стряпни. Им подали в числе других блюд также и вареных песчаных блох. Они имели вкус раков.
– Миша, ты, наконец, поднимешь кости свои?
– Чего тебе? – хрипло спросил тот.
– Подними кости, говорю. Довольно валяться. Сходим на лежбище, что ли. А то мне одному не управиться.
Егорчик никогда не спорил с Юрием Викентьевичем, и вид у него был униженный, когда тот его отчитывал. Егорчик побаивался Станислава, и вид у него был злобно-затаенный, когда тот обрушивался на горе-коллектора со всей силой своего ехидного сарказма. Но Егорчик презирал Витьку.
Егорчик знал, что презирать его безопасно, что Витька физически угрожать ему не может, и пользовался этим преимуществом. Недаром Витька инстинктивно чувствовал в нем своего врага. На всякий случай, в целях самозащиты, он говорил с ним грубо.
Егорчик отвернулся и тут же всхрапнул. Мясо он любил. Но на промысел мог пойти только из-под палки.
Отказавшись от первоначального намерения спуститься на лежбище, Витька пошел бродить куда глаза глядят.
К полудню, пройдя по берегу далеко за японскую шхуну, Витька уткнулся в непропуск – такой высокий, что на него не хотелось взбираться. Он наклонился, заметив в воде, мелкой после отлива, кое-какую фауну и флору, как сказал бы Станислав. Пленка воды над дремуче-зелеными тюрбанчика-ми ежей, над гуттаперчевыми ярко-оранжевыми розетками актиний, как добрая оптика, увеличивала подробности – иголочки, и щупальца, и крошечные зевы балянусов.
Витька залюбовался этим естественным аквариумом, но вскоре его отвлекло нечто другое – ржаво-беловатая жила, рассекающая под водой плиту скальной породы.
В жиле что-то привлекательно для сердца, щекотно для глаз поблескивало – сердцу сразу стало беспокойно, а глазам горячо.
«Золото! – решил он тут же. – Золото! Ведь Юрий Викентьевич говорил, что именно в кварцевых жилах… Ах, он говорил совсем не то. Он говорил, что… Нет, вполне может быть, что это золото!»
Витька кое-как сумел отбить заостренной галькой кусок тускло блеснувшей на изломе жилы.
Окрыленный находкой, он добрался в лагерь, едва ли не с разбегу преодолевая непропуски. Он чуть было шею не свернул себе, наступив вместо каменной приступки на чаячье гнездо. Хорошо, что, сорвавшись, он смог удержаться на руках и подтянуться до зазубрины в скале.
Юрий Викентьевич долго изучал сколок.
– Где вы обнаружили жилу?
– Там, далеко за шхуной.
– Угу. Мне знакомы те места. Но я не встречал… нет, я не встречал ничего подобного. Поди же ты… жила!
Подошел Станислав.
– Никак золото? -- спросил он, не скрывая ехидства.
– Нет, не золото, – ответил шеф. – Золотом и не пахнет. Это кварцевая жила с включениями пирита. Лучше сказать, кварцево-пиритовая жила. Сам по себе пирит не представляет ценности, но в таких жилах может быть касситерит, то есть олово, его невооруженным глазом не различишь: нужно соответствующее увеличение.
«Все-таки может быть олово! – возликовал Витька. – Эти камни не совсем бесполезны: в них что-то таится!»
Он с удовлетворением проследил за тем, как Юрий Викентьевич прячет образец в кармашек рюкзака.
– Спасибо, Виктор. Мы это дело выясним в Петропавловске – насчет олова.
Но вечером Витьке захотелось еще раз взглянуть на сколок, он тайком, чтобы не заметил шеф, открыл кармашек рюкзака и… и увидел рядом со своей находкой точно такой же образец покрупнее, отбитый молотком более искусно: на нем белела этикетка с поисковыми данными.
У Витьки опустились руки: Юрий Викентьевич не захотел его огорчать, а у него уже давно был образец той жилы. Наверное, она ничем не примечательна, иначе Юрий Викентьевич сам заговорил бы о ней.
Первым побуждением Витьки было выбросить свой сколок, швырнуть его куда подальше – в море, чтобы и следов не найти. Но, уже подняв было руку, он медленно опустил ее. Не стоило выбрасывать сколок. Пусть шеф не догадывается. Пусть он думает, что у Витьки прекрасное настроение, что он прямо «цветет и пахнет» и мечтает о разработках, которые здесь вскоре начнутся, о поселке, который назовут его, Витьки, именем. Пусть Юрий Викентьевич потешится и посмеется над его неопытностью и наивностью.
Хотя Юрий Викентьевич мог бы ему и прямо сказать – пусть не золото, пусть не олово. Витька и не такое перенес бы. За кого в конечном счете они все его здесь принимают?
Однако неудача его не обескуражила. Уже на следующее утро он опять пошел бродить по берегу: если и не олово, то что-то всегда можно найти. Какие-то обломки. Даже вот шхуну с пробитым корпусом. Или плот: шесть бочек из-под горючего, скрепленных бревнами, – неужели кто-то на таком неуютном сооружении спасался в беду?..
Витька долго рассматривал вросшие в берег, засосанные мелкой галькой бочки. Давно прибило сюда этот плот.
Витька не терял еще надежды обнаружить на острове хоть какой-нибудь ягодник. Он стал подниматься в гору, к горловине кратера, укутанного низкой облачностью. В тундре в зачаточном состоянии выпрастывались из-под земли лопушистые листья шеломайника, росла высокая трава с осыпающимися метелками, прогибались под ногами влажные мшисто-лишайниковые пласты, похожие на войлок.
Идиотским криком дурила над Витькой чайка, не отставая и не уставая вопить, едва не касаясь его крыльями.
