Сердца трех - Лондон Джек (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Тем временем свет становился все ярче. Торрес все ближе подползал к нему. Скоро он заметил, что проход стал спускаться вниз под углом в целых тридцать градусов. Теперь продвигаться было легче. Торрес скользил вниз, сила тяготения увлекала его слабеющее тело вперед, к источнику света. Почти у самого отверстия костей стало больше. Но это не встревожило Торреса — он уже привык к ним, да и слишком был измучен, чтобы думать об этом.
Хотя перед глазами у него все кружилось и пальцы почти утратили чувствительность, он обратил внимание на то, что проход суживается. Торрес продолжал спускаться вниз все под тем же углом в тридцать градусов, и вдруг ему пришло в голову, что проход этот очень похож на крысоловку, а сам он — на крысу, скользящую головой вперед неизвестно куда. Еще прежде, чем он добрался до отверстия во внешний мир, сквозь которое проникал яркий дневной свет, он подумал, что оно слишком узко для его тела. И опасение его оправдалось. Не задумываясь, он переполз через скелет, в котором сразу признал скелет мужчины, и ухитрился, обдирая уши, просунуть голову в узкую щель. Солнце нестерпимо жгло ему лицо, но он не замечал этого, жадно впиваясь глазами в раскинувшиеся перед ним просторы, куда неумолимая скала не желала его пустить.
Можно было помешаться от одного вида ручья, с таким мелодичным журчанием бежавшего всего в каких-нибудь ста ярдах, среди лесистых берегов, куда вел поросший травою склон. А в ручье этом, под тенью деревьев, стояли по колено в воде сонные коровы той карликовой породы, каких он видел в Долине Затерянных Душ; время от времени они лениво помахивали хвостами, отгоняя мух, и переступали с ноги на ногу. Торрес с ненавистью смотрел на них: вот они могут пить, сколько хотят, но, по-видимому, не испытывают никакой жажды. Глупые создания! Как можно не пить, когда вокруг столько лениво журчащей воды!
Вдруг коровы насторожились и повернули головы: из лесной чащи вышел большой олень. Коровы выставили рога и принялись бить копытами по воде так, что до Торреса донесся плеск, но олень, не обращая внимания на их недовольство, нагнул голову и принялся пить. Это было уж слишком: из груди Торреса вырвался безумный крик, — будь он в эту минуту в своем уме, он ни за что не признал бы своего голоса.
Олень отпрянул, а коровы повернулись в ту сторону, откуда раздался этот страшный крик, потом снова впали в дремоту, закрыв глаза и время от времени отгоняя хвостом мух. Резким усилием, едва ли понимая, что он может оторвать себе уши, Торрес втянул назад голову и без сознания упал на скелет.
Часа через два — хотя сам-то он, конечно, понятия не имел о том, сколько прошло времени, — Торрес очнулся и обнаружил, что лежит, прижавшись щекой к черепу скелета. Заходящее солнце бросало косые лучи в узкую щель, и перед Торресом вдруг блеснуло лезвие заржавленного ножа; острие его было выщерблено и сломано, и Торрес сразу понял почему. Это был тот самый нож, которым была нацарапана надпись на скале, у входа в подземный коридор, а скелет, на котором он сейчас лежал, был остовом человека, сделавшего надпись. И тут Альварес Торрес окончательно лишился рассудка.
— А-а, Питер Мак-Гил, так это ты мой враг? — пробормотал он. — Питер Мак-Гил из Глазго, предатель! Ты нарочно заставил меня протащиться по этому проходу до конца! Так вот тебе! Вот! Вот!
С этими словами он всадил тяжелый нож в хрупкий лоб черепа. Пыль от костей, что некогда хранили мозг Питера Мак-Гила, ударила Торресу в ноздри и привела его в еще большую ярость. Он набросился на скелет и руками стал раздирать его на части, кости так и летели вокруг. Это было похоже на сражение, в котором он уничтожил то, что осталось от человека, некогда бывшего жителем города Глазго.
Торрес еще раз просунул голову в узкую щель, чтобы взглянуть на угасающую красоту мира. Точно крыса, пойманная за горло в крысоловке древних майя, он смотрел, как дивный мир погружается во тьму, и вместе с угасающим днем погружалось во тьму смерти его собственное сознание.
А коровы продолжали стоять в воде и сонно отмахиваться от мух; потом опять появился олень и, не обращая внимания на стадо, наклонился к воде и стал пить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Недаром коллеги называли Ригана Волком Уолл-стрита! Как правило, он очень осторожно играл на бирже, — правда, с большим размахом, — но время от времени он, точно запойный пьяница, вдруг пускался в самые смелые и невероятные авантюры. По крайней мере, пять раз за свою долгую карьеру он вызывал панику на бирже и неизменно клал себе в карман миллионы. Но Риган лишь изредка так буйствовал и никогда не марал рук по пустякам.
Несколько лет подряд он держался спокойно, чтобы усыпить подозрения противников и внушить им, будто Волк, наконец, постарел и утихомирился. И вдруг обрушивался, точно гроза, на тех, кого задумал сокрушить. Но хотя удар разражался как гром среди ясного неба, он никогда не бывал внезапным. Долгие месяцы, а иногда и годы Риган день за днем тщательно готовился к этому удару, терпеливо вынашивая планы будущего генерального сражения.
Так же было разработано и подготовлено неминуемое Ватерлоо для Френсиса Моргана. В основе здесь лежала месть, но месть покойнику: не против Френсиса, а против отца Френсиса был задуман этот удар, хотя он и поражал лежащего в могиле через его живого сына. Восемь лет Риган ждал и искал случая для удара, пока старый Р. Г. М. — Ричард Генри Морган — был еще жив. Но такая возможность не представилась. Хоть Риган и был Волком Уолл-стрита, но ему так и не посчастливилось ни разу напасть на Льва — до самой его смерти.
И вот, неизменно прикрываясь маской доброжелательства, Риган перенес свою ненависть с отца на сына. Однако возникла эта ненависть из неверно понятых действий и побуждений. За восемь лет до смерти Р. Г. М. Риган пытался провести его, но безуспешно. Однако Ригану и в голову не пришло, что Р. Г. М. разгадал его намерения и не только разгадал, а и удостоверился в правильности своей догадки, и тогда быстро и ловко подставил ножку своему вероломному коллеге. Если бы Риган подозревал, что Р. Г. М. известны его вероломные замыслы, он, вероятно, проглотил бы пилюлю и не помышлял бы о мести. Но, будучи уверен, что Р. Г. М. — такой же бесчестный человек, как и он сам, и такой же низкий, Риган воспринял это как очередную, ничем не вызванную и не обоснованную низость и решил поквитаться с дерзким: разорить если не его, так его сына.
И Риган стал ждать своего часа. Сначала Френсис не вмешивался в биржевую игру, довольствуясь доходами от солидных предприятий, в которые были вложены деньги его отца. И только когда Френсис стал одним из заправил компании «Тэмпико петролеум», когда он вложил в это предприятие, сулившее миллионные прибыли, несколько миллионов, Риган увидел возможность уничтожить молодого Моргана. Но уж теперь, раз эта возможность появилась, он не стал терять времени даром, хотя ему и надо было еще немало месяцев, чтобы не спеша и методично подготовиться к атаке. Прежде чем приступить к ней, Риган подробно выяснил, какие акции у Френсиса на онкольном счету и какими он владеет непосредственно.
Ригану потребовалось свыше двух лет, чтобы подготовиться. В нескольких корпорациях, где у Френсиса были вложены значительные суммы, Риган был одним из директоров и пользовался немалым влиянием: в «Фриско консолидэйтед» он был председателем; в компании «Нью-Йорк, Вермонт энд Коннектикут» — вице-председателем; в «Норс-Уэстерн электрик», где сначала ему удалось прибрать к рукам лишь одного из директоров, он постепенно, с помощью закулисных интриг, подчинил себе две трети голосов. И так всюду — прямо или косвенно: через корпорации и банковские филиалы — он сосредоточил в своих руках все тайные пружины и рычаги финансов и коммерции, от которых зависело богатство Френсиса.
Однако все эти предприятия были мелочью по сравнению с самым крупным — «Тэмпико петролеум». Тут, если не считать каких-то жалких двадцати тысяч акций, купленных на бирже, Риган не имел никакой опоры и ничего не контролировал, а между тем близилось время гигантских финансовых манипуляций. «Тэмпико петролеум» фактически была единоличной собственностью Френсиса. Кроме него самого, в этом предприятии были крупно заинтересованы несколько его друзей, в том числе и миссис Каррузерс. Эта беспокойная особа без конца теребила Френсиса и даже, не стесняясь, надоедала ему телефонными звонками. Однако были и такие — вроде Джонни Пасмора, — которые никогда не тревожили его и при встречах лишь вскользь, да и то оптимистически, говорили о состоянии биржи и о финансах вообще. Но Френсиса это удручало куда больше, чем бесконечные приставания миссис Каррузерс.
