Слово - Алексеев Сергей Трофимович (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Аналогов не было. Возможно, то был случай последнего варварства на земле…
В самый разгар работы в дверь кто-то постучал, неуверенно, робко, словно стучался ребенок. Никита Евсеевич открыл и впустил первого в этот день гостя. На пороге стояла девушка лет двадцати, смущенная и растерянная. На мгновение Гудошников увидел в ее лице что-то знакомое, давнее, полузабытое, но… очень знакомое! Однако девушка заговорила, и это ощущение ушло, вернее, пропало на какое-то время.
— Я едва разыскала вас, Никита Евсеевич, — выговаривая слова с какой-то особенной правильностью, промолвила она. — Мне дали ваш адрес. Я долго не решалась… И вот пришла. А на улице у вас собаки, много собак. Едва пропустили. Я их так боюсь!
Гудошников был в хорошем расположении духа. То благодушие, с которым он проснулся, еще не прошло.
— Собаки — это не самое страшное, — весело сказал Никита Евсеевич. — Есть твари пострашнее собак.
— Кто же это? — непосредственно удивилась гостья.
— А крысы! — бросил Гудошников. — Крыс боитесь?
— Боюсь, — призналась девушка, зябко дернув плечами, и умолкла.
Гудошников проводил ее в кабинет, машинально поддернул занавеску на двери библиотеки.
— Как зовут-то вас?
— Таня… — проронила она. — Татьяна Васильевна.
— Филолог, учитель литературы. Верно?
— Да, — подтвердила Таня. — Откуда вы…
— У вас на лице написано, — засмеялся Гудошников. — И язык ваш… какой-то словарный. Вы дайте волю своему языку. На русском языке невозможно говорить не правильно. Как ни скажи, все равно будет понятно. А когда дадите волю языку — ваш ум раскрепостится. Вам же приходится думать на одном языке, а говорить — на другом. Зачем этот перевод?.. Ну, это к слову. И что же: вы решились прийти?..
— У меня будет первый урок… через два дня, — ломая пальчики, проговорила она. — Урок литературы, в седьмом классе. Класс выпускной… Я сама после седьмого ничего, кроме Наташи Ростовой и Татьяны Лариной, не знала… Я хотела начать урок со «Слова о полку Игореве». Просто войти в класс и начать им читать… Но не как нам читали… Я знаю, что смогу, я долго готовилась… Я хотела попросить у вас… Ведь это же мало — прочитать. Правда? Я еще хотела им показать, как оно было написано, «Слово»…
— К сожалению, у меня нет «Слова», — улыбнулся Гудошников.
— Нет-нет! — испугалась она. — Я знаю, что нет… Список сгорел, французы… Я хотела им показать и самим дать прочитать рукописное слово, из древних книг… Чтобы они посмотрели, как оно написано было. Чтобы пробудить в них интерес, чтобы они сами.
— Стойте! — Гудошников вновь ощутил, что откуда-то знает эту девчонку, видел ее, разговаривал. — Погодите, я стараюсь вспомнить и не могу… Я где-то вас видел…
— Вы у нас выступали! — с готовностью сказала Таня. — Еще на первом курсе… Вас пригласили рассказать о гражданской войне. У нас был урок гражданского воспитания… А вы про книги рассказывали. Помните?
Гудошников не помнил. Приглашали его в школы и вузы частенько, приглашали как бывшего комиссара полка, героя гражданской войны, однако эта девушка и его выступление не увязывались. Нет, не там он видел ее…
— Я сидела, только далеко от вас… — пробормотала Таня. — На галерке. Думала, неинтересно будет… А потом вперед не смогла пробиться…
— Так… — Никита Евсеевич прохромал от стены до стены. — А со «Словом» вы сами придумали или кто надоумил?
— Сама… — она вскинула на Гудошникова виноватые глаза. — Однажды я сама начала читать и поразилась… Это поэзия!.. Честное слово, я плакала… Читала и плакала — так это было хорошо… Я хочу, чтобы и они почувствовали… Я их настрою, объясню, покажу, и они поймут!
Никита Евсеевич приблизился к ней, заглянул в глаза и неожиданно погладил ее руку.
— Поймут… — проговорил он. — Конечно, поймут… Лицо у вас… какое у вас лицо…
— Что? — испугалась она.
— Я говорю: вы хорошо сделали, что пришли ко мне, — садясь в кресло, сказал он. — И придумали вы хорошо, тем более сами придумали… Это значит, не все потеряно! Живем, значит!
— Я наизусть уже выучила, — призналась Таня. — «Слово», оно само запоминается. Его и учить не нужно… Какое же это великое произведение! И Пушкин восхищался…
— А хотите чаю? — неожиданно предложил Гудошников. — Мы сейчас чай будем пить! У меня сын увлекся народной медициной и выкопал где-то рецепт… Теперь собирает травы и варит. Я тебя сейчас таким чаем угощу — в жизни не пивала! — Неожиданно перешел Гудошников на «ты», словно почуял вдруг в этой девчушке родную, близкую ему душу. Он щелкнул фиксатором протеза и заспешил на кухню.
Таня пошла за ним.
— Я подняла и прочитала всю литературу по «Слову», — продолжала она на ходу. — И как сомневались в подлинности, читала, и как доказывали… А потом я сама доказала, что «Слово» — подлинно! Как только могли усомниться?! И кто — мог?! Вы меня слушаете?
— Слушаю-слушаю, — сказал Гудошников. — Я тебя так слушаю, как давно никого не слушал… Только ты не робей, говори все, что думаешь.
Она помолчала, видимо, собираясь с мыслями и решаясь на что-то. Гудошников поставил чайник на плитку, достал мешочек с травой.
— Тут иван-чай, душица, корень шиповника и еще что-то, — объяснил он. — Степан у меня как колдун стал, зелья варит… Ну, так?..
— Знаете, мне кажется… — с испугом в голосе начала Таня. — «Слово» — великое произведение, но… Какое-то одинокое! Понимаете?! Такое одинокое!.. Мне кажется, автор его был человеком удивительным и тоже… одиноким! Я представляю то время и вижу его… Кругом народ, волнение какое-то, страсти, а он сидит и поет… Гусли на коленях, белая борода… И голос среди шума сильный и одинокий. Я сама пробовала петь его, речитативом, — не получается… Силы не хватает… Но почему «Слово» такое одинокое? Почему нет больше ни одного другого? Почему не сохранилось?
— Нам нужно радоваться, что хоть «Слово» к нам дошло, — проговорил Гудошников. — А и его могло не быть… Ты хорошо заметила: автор — одинокий человек… Я почему-то никогда так не думал, а сейчас и поверить готов… Хочешь, я тебе скажу, почему «Слово» одиноко?..
— Хочу, конечно! — оживилась Таня. — Сама я ответить не могу, я запутываюсь, понимаете? А спросить не у кого…
— Нет-нет, автор не одинокий человек был. Их много тогда на Руси было, таких певцов-поэтов… Это нам сейчас кажется — одинокий. Но то, что я скажу тебе, ты нигде больше не услышишь и не прочитаешь. — Гудошников насыпал в заварник смесь трав, залил кипятком. — Если хочешь знать, это антинаучная точка зрения… Так считается… Пока считается… Или как там еще говорят — псевдонаучная…
— Говорите же, говорите! Я все пойму!
— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Гудошников.
— Мне?.. Двадцать один…
— Рано тебе браться за «Слово», — отрубил он. — Перегоришь скоро, молодость… Для «Слова» сила нужна. Вот ты пробовала, говоришь, петь, а не получается, силы не хватает… В этом вся и соль. Надорвешься, надсадишься… Вокруг «Слова» столько страстей было и еще будет… Угодишь в эту мельницу, и смолотят тебя в муку. Да еще по ветру развеют… Мой тебе совет: не пиши статей и диссертаций по «Слову». Никогда. Думай, храни в душе, но не пиши… А то уж столько написано…
— Но вы скажете! — взмолилась Таня. — Я и не собираюсь писать!
Он глянул на нее в упор, закусил губу: совсем еще девочка, коса, чистый пробор, длинная, как у подростка, шея…
— Что ты еще читала, кроме «Слова»?
— А все! Все, что переведено и опубликовано, — с готовностью сказала она. — Я специально читала, сравнивала… «Задонщина», «Слово о погибели земли Русской», жития, летописи…
— Это хорошо, — похвалил Гудошников. — Хорошо, что сравнивала… Я в молодости тоже начал сравнивать и написал статью. А ее не опубликовали… Ты заметила, что старые песнотворцы Боян и Ходына упоминаются только в «Слове»?
— Заметила, да…
— А помнишь, как начинается «Слово»?
— «Не пристало ли нам, братья, начать старыми словесами печальные повести о походе Игоревом…»
