Ночи нет конца. Остров Медвежий - Маклин Алистер (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
«С физической и геологической точки зрения, — говорилось дальше, — остров Медвежий представляет собой треугольник, вершина которого находится в южной его части. Протяженность острова с севера на юг около двенадцати миль, ширина колеблется до десяти миль в северной части и до двух миль в южной, где берет начало самый крайний к югу полуостров. Вообще говоря, северная и западная части острова представляют собой довольно ровное плато, расположенное на высоте тридцати метров над уровнем моря. Южный и восточный районы острова гористы.
Ледники отсутствуют. Вся территория острова покрыта сетью мелких озер глубиной всего несколько метров, занимающих около одной десятой общей площади, остальную часть внутренних районов острова составляют главным образом ледяные болота и щебенистые осыпи, вследствие чего передвижение по острову крайне затруднено.
Береговая линия Медвежьего по праву считается весьма негостеприимной и унылой на вид, особенно в южной части острова, где с отвесных скал в виде водопадов низвергаются в море ручьи. Особенностью данного участка является наличие отдельных каменных столбов неподалеку от побережья. Они сохранились с того отдаленного времени, когда остров занимал гораздо более значительную площадь, чем теперь. Благодаря таянию льда и снега в период с июня по июль, сильным приливным течениям и активным процессам выветривания, разрушающим прибрежные участки, в море постоянно обрушиваются огромные глыбы горных пород. Высота доломитовых скал Хамбергфьеля составляет свыше четырехсот тридцати метров; у их подножия торчат острые как иглы рифы высотой до семидесяти пяти метров, в то время как скалы Фуглефьеля достигают почти такой же высоты, а близ южной оконечности острова окаймлены рядом причудливых столбов, башен и арок. К востоку от этого мыса, между Капп Булл и Капп Кольтхофф, находится бухта, с трех сторон окруженная крутыми утесами высотой триста метров и более. На этих скалах самые большие птичьи базары во всем северном полушарии и наиболее благоприятные условия для размножения диких птиц».
Тем лучше для птиц, заключил я. На этом справка, представленная Географическим обществом, заканчивалась. Во всяком случае, автор объяснительной записки счел нужным включить именно эти сведения. Я уже внутренне подготовился к тому, чтобы вернуться к нудной прозе Хейсмана, как дверь открылась и в кают–компанию нетвердой походкой вошел Джон Холлидей.
Лучший в студии специалист–фотограф, американец Холлидей был смугл, молчалив и неулыбчив. Но в эту минуту он был мрачнее обыкновенного. Увидев нас с Мэри, он остановился в растерянности.
— Прошу прощения, — сказал он, видно намереваясь уйти. — Я не знал…
— Входите, входите, — произнес я в ответ. — Все обстоит иначе, чем вы себе представляете. У нас отношения, какие возникают между доктором и пациентом, не более того.
Закрыв дверь, Холлидей с мрачным видом сел на кушетку, на которой недавно сидела Мэри Стюарт.
— Бессонница? — поинтересовался я. — Или морская болезнь донимает?
— Бессонница, — ответил Холлидей, жуя черный табак, с которым, видно, никогда не расставался. — Это Сэнди страдает морской болезнью.
Сэнди, я это знал, был его соседом по каюте. Действительно, когда я видел старика в последний раз, вид у Сэнди был аховый, но я приписывал это намерению Хэггерти разделать его как бог черепаху. По крайней мере, сей факт объяснял нежелание Сэнди навестить Герцога после своего бегства с камбуза.
— Его укачало, да?
— Укачало, и еще как. Позеленел, весь ковер испачкал, — поморщился Холлидей. — А запах…
— Мэри, — легонько потряс я девушку, она открыла заспанные глаза. — Прошу прощения, я должен оставить вас на минуту. — Ничего не ответив, она лишь посмотрела с любопытством на Холлидея и снова опустила веки.
— Не думаю, что он так уж плох, — отозвался Холлидей. — Это не отравление или что–нибудь в этом роде. Я уверен.
— Все равно взглянуть не помешает, — возразил я. Очевидно, Холлидей был прав. С другой стороны, зная вороватую натуру Сэнди, можно предположить, что он успел похозяйничать на камбузе до того, как его застукал кок, и что аппетит у него не такой уж птичий. Захватив свой чемоданчик, я покинул кают–компанию.
Холлидей оказался прав: лицо у Сэнди имело неестественно зеленый оттенок: его, по–видимому, сильно рвало. Сидя на койке, он держался обеими руками за живот и, когда я вошел, злобно поглядел на меня.
— Помираю, черт меня побери, — прохрипел он и начал браниться на чем свет стоит, проклиная жизнь вообще и Отто Джеррана в частности. — И зачем этот придурок затащил нас на эту вонючую посудину?
Дав ему снотворного, я ушел. Сэнди вызывал у меня все большую неприязнь. Ко всему, решил я, человек, отравившийся аконитином, не станет браниться, да еще так свирепо, как Сэнди.
Мэри Стюарт по–прежнему сидела с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону. Продолжая жевать свой табак, Холлидей рассеянно взглянул на меня.
— Вы правы. Его просто укачало, — сказал я, сев недалеко от Мэри Стюарт. При моем появлении у нее лишь дрогнули закрытые веки. Невольно передернув плечами, я натянул на себя одеяло. — Здесь становится прохладно. Взяли бы плед да прилегли.
— Нет, спасибо. Не думал, что тут такая холодрыга. Лучше захвачу свои одеяла и подушку да устроюсь в салоне. Только бы Лонни не затоптал меня своими коваными башмаками, когда отправится за добычей, — усмехнулся Холлидей. Ни для кого не было секретом, что запасы спиртного, хранившиеся в салоне, притягивали Лонни как магнит. Пожевав табак, Холлидей кивнул в сторону бутылки, торчавшей из гнезда. — Вы же любитель виски, доктор. Выпейте и согрейтесь.
— Это дело. Только я очень привередлив. Что там за пойло?
— «Черная наклейка», — присмотревшись, ответил Холлидей.
— Отличный сорт. Но я предпочитаю солодовые напитки. Вы же озябли, выпейте сами. Оплачено фирмой. Я стащил бутылку у Отто.
— Я тоже не охотник до шотландского виски. Пшеничное — другое дело.
— Оно разрушает пищевод. Говорю вам как врач. Отведайте этот сорт, и вы навсегда откажетесь от своего американского зелья. Только попробуйте.
Холлидей посмотрел на бутылку с какой–то опаской.
— А что же вы? — обратился я к Мэри. — Наперсточек? Вы даже не представляете, как это согревает сердце.
— Нет, спасибо. Я почти не пью. — Безразличным взглядом посмотрела на меня девушка и снова закрыла глаза.
— Бриллиант с изъяном нам еще дороже, — пробормотал я, занятый совсем иным. Холлидей не захотел пить из этой бутылки. Мэри тоже. Но Холлидею, похоже, хотелось, чтобы я выпил. Любопытно, они оставались на своих местах или трудились как пчелки в мое отсутствие, подмешивая в виски вещества, которые ему противопоказаны? Зачем же иначе появился в кают–компании Холлидей? Почему не отправился со своими одеялами прямо в салон, вместо того чтобы сшиваться здесь? Разве он не знал, что тут гораздо холоднее, чем в жилых помещениях? Возможно, прежде чем Мэри Стюарт вошла в кают–компанию, она увидела меня в окно и сообщила Холлидею, что возникли некоторые затруднения, которые можно устранить лишь выманив меня. А тут по счастливой случайности и Сэнди заболел. Если только это действительно случайность. Тут мне в голову пришла мысль: если Холлидей отравитель или заодно с ним, то, добавив немного рвотного порошка в питье Сэнди, он без труда достиг бы желаемого результата. Картина становилась понятной.
С трудом держась на ногах, Холлидей приближался ко мне с бутылкой в одной руке и стаканом в другой. В бутылке оставалось около трети.
Покачнувшись, он остановился и, щедра плеснув в стакан, с поклоном протянул его мне.
— Пожалуй, мы оба заскорузли в своих консервативных привычках, доктор, — улыбнулся Джон. — Как поется в песне, «я выпью, если выпьешь ты».
— Ваша склонность к экспериментам делает вам честь, — улыбнулся я в ответ. — Я же вам сказал, мне этот сорт не нравится. Я уже отведал его. А вы?
— Нет, но я…
— Так как же вы можете рекомендовать зелье другим?
