Осужден пожизненно - Кларк Маркус (читаем книги онлайн txt) 📗
«Неладно получилось с мальчишкой, – признавался он самому себе. – Если бы он не умер, никому до него и дела не было бы!»
Это была печальная истина. Норт, со своей стороны, утешался надеждой, что смерть арестанта под плетями вызовет негодование и повлечет за собой расследование.
«Правда должна выплыть наружу, если они только начнут расследование», – думал он.
Простодушный, доверчивый Норт! Четыре года он был правительственным капелланом и все еще не знал, какими методами пользуются власти, «расследуя» такого рода дела. Искалеченное тело Керкленда съедят черви, прежде чем высохнут чернила на последнем протоколе этого расследования.
Однако мучимый досадой Берджес все же решил опередить священника. Он пошлет рапорт о несчастном случае с тем же кораблем, который увезет его врага, и его версия первой дойдет до ушей губернатора.
Проходя вечером того дня, когда состоялась порка, мимо деревянного барака, где лежало тело Керкленда, Микин увидел Троука, несущего полные ведра с водой какого-то подозрительно темного цвета, и услышал плеск воды, доносившийся из барака.
– Что там такое? – спросил он.
– Доктор вскрывал арестанта, которого сегодня утром пороли, сэр, – сказал Троук, – и мы здесь прибираем.
Микину стало не по себе, и он пошел дальше. Он уже слышал, что злополучный Керкленд страдал, сам того не ведая, болезнью сердца и, к несчастью, умер, не получив до конца положенного ему наказания. Обязанностью священника была забота о душе Керкленда, и ему не было никакого дела до его неприглядной, истерзанной плоти, а потому он отправился прогуляться на пирс, чтобы избавиться от подступившей к горлу тошноты. На пирсе он увидел Норта, беседующего с католическим капелланом отцом Флаэрти. Микин был приучен смотреть на католиков с тем же чувством, с каким пастух смотрит на волков, поэтому он прошел мимо, поклонившись издалека. Они говорили, по-видимому, о произошедшем утром событии, так как он услышал, как отец Флаэрти сказал, пожимая пухлыми плечами:
– Он не был моим прихожанином, мистер Норт, и правительство не разрешило бы мне вмешиваться в дела, касающиеся каторжников-протестантов.
«Значит, тот несчастный был протестантом, – подумал Микин. – По крайней мере, его бессмертная душа не пострадает от веры в пагубные ереси римской церкви». И он прошел, стараясь держаться от добродушного Дениса Флаэрти, сына торговца маслом в Килдерме, на порядочном расстоянии, из страха, что тот может внезапно наброситься на него и силой обратить в свою ересь с помощью иезуитских доводов и медоточивых речей, что, как известно, столь свойственно этим изощренным проповедникам католической веры. Что же касается Норта, он с сожалением расстался с Флаэрти. Он провел с ним много приятных часов и знал его как добросовестного, недалекого, однако веселого, любящего хорошую шутку человека; тот не был ни чревоугодником, ни пьяницей, но любил и поесть, и выпить в должное время дня, а также и во время постов, предписанных религией для умерщвления плоти.
«Этот человек мог бы выполнять долг пастыря в обычном приходе, где люди живут хорошо и если грешат – то немного, но он не способен бороться с сатаной там, куда его заслало британское правительство, – с грустной иронией думал Норт, пока красоты Порт-Артура застилались дымкой за кормой быстро скользящей шхуны. – Да поможет бог этим несчастным преступникам, потому что ни пастор, ни патер этого сделать не могут».
Он был прав. Этот пьяница и самоистязатель Норт был наделен способностью творить добро, которой ни Микин, ни Флаэрти ни в коей мере не обладали. Они были не только бездарны и самодовольны; они просто не могли понять тех мук, что раздирают глубины души каждого грешника и злодея. Они могли долбить скалу самым острым евангельским долотом машинного производства, изготовленным с одобрения великих проповедников всех веков, но вода раскаяния никогда не хлынет из этой скалы. У них не было той хрупкой лозы, которая одна могла бы совершить чудо. У них не было ни сочувствия к людям, ни знаний, ни общечеловеческого опыта. Тот, кто хочет тронуть сердца людей, должен сам носить в груди израненное сердце. Миссионеры всех времен были великими грешниками до того, как заслужили священное право исцелять и озарять счастьем чужие души. Их слабость давала им силу, из их собственных мук раскаяния рождалось знание, делавшее их властелинами и спасателями своих ближних.
Корона милосердия – это терновый венец.
По приезде Норт отправился сразу в дом майора Викерса.
– Я приношу вам жалобу, сэр, – сказал он, – и хотел бы формально изложить ее. Одного из заключенных Порт-Артура засекли насмерть. Я был свидетелем этой экзекуции.
Викерс наклонил голову.
– Очень серьезное обвинение, мистер Норт. Я, разумеется, должен выслушать его с уважением, поскольку оно исходит от вас, но я надеюсь, что вы продумали и приняли во внимание все обстоятельства этого дела. Я всегда считал, что капитан Берджес в высшей степени гуманный человек.
Норт покачал головой. Он не собирается обвинять Берджеса. Пусть факты говорят сами за себя.
– Я прошу только произвести расследование, – сказал он.
– Да, мой дорогой сэр, я понимаю. Вы поступаете правильно, если считаете, что была допущена несправедливость. Но учли ли вы, какие издержки, затяжки, бесконечные хлопоты и, в конечном итоге, разочарование может принести нам такое расследование?
– Ни хлопоты, ни издержки, ни разочарование не должны стоять на пути гуманности и справедливости! – воскликнул Норт.
– Ну, разумеется. Но будет ли восстановлена справедливость? Уверены ли вы, что сможете привести доказательства? Имейте в виду, я не приму на веру ни одного слова против капитана Берджеса, которого я всегда ценил как достойного и усердного офицера. Но допустим даже, что ваше обвинение обоснованно. Можете ли вы доказать это?
– Да, если свидетели скажут правду.
– А кто они?
– Я сам, доктор Макливен, констебль и двое арестантов, одного из которых тоже выпороли. Он-то, я думаю, скажет правду. За второго я не ручаюсь.
– Очень хорошо. Значит, пока у вас есть только один арестант и доктор Макливен. Потому что, если тут была нечистая игра, констебль не станет обвинять власти. Кроме того, доктор не согласен с вами.
– Как? – вскричал Норт.
– А так. Видите, дорогой сэр, как важно не торопиться в делах такого рода. Я лично думаю – извините меня за откровенность, – что доброта сбила вас с толку. Капитан Берджес прислал мне рапорт об этом происшествии. Он пишет, что этот человек за свою бессовестную наглость и неподчинение приказу получил в наказание сотню плетей, что доктор присутствовал при наказании, и арестант, получив пятьдесят шесть ударов, был, по его распоряжению, отвязан и некоторое время спустя был найден мертвым; врач сделал вскрытие и установил у него болезнь сердца.
Норт вздрогнул.
– Вскрытие? Я даже не слышал об этом.
– Вот медицинское свидетельство, – сказал Викерс протягивая бумагу. – К нему приложены копия показаний констебля и письмо коменданта.
Ошеломленный Норт взял бумаги и медленно прочел их. Они были достаточно убедительны. Причиной смерти была признана аневризма аорты, и доктор честно признавался, что если бы он знал, что покойный страдал этим заболеванием, он не разрешил бы давать ему больше двадцати пяти плетей.
– Я думаю, что Макливен человек порядочный, – сказал Норт с сомнением в голосе. – Он не посмел бы выдать ложное свидетельство. Однако обстоятельства дела – ужасающее положение арестантов, страшная история этого мальчика и…
– Мистер Норт, я не могу обсуждать эти вопросы. Мое положение обязывает меня по мере сил выполнять требования закона, а не ставить их под сомнение.
Услышав этот упрек, Норт склонил голову. Он почувствовал, что по логике формальной справедливости он этот упрек заслужил. – Я не могу сказать вам ничего больше, сэр. Боюсь, что я оказался беспомощен в этом деле, как и во многих других. Я вижу, что все свидетельствует против меня. Но мой долг – сопротивляться несправедливости, насколько хватает сил, и я буду сопротивляться.
