Чаша гладиатора (с иллюстрациями) - Кассиль Лев Абрамович (бесплатные серии книг TXT) 📗
- Этот, что ли? - спросил Колоброда. - Там оставал-ся. Вот, значит, нашелся.
Мальчики молчали. Они только голову повернули на миг и снова впились в дверь. Она тихо открылась. Показался Богдан Анисимович.
- Ну как? - осведомился Никифор Колоброда.
Богдан Анисимович только головой покачал.
- Тромб! - произнес он короткое, плотное слово, будто налитое тяжким свинцовым значением. - Закупорка сосуда, доктор говорит. От перенапряжения.
Послышался поблизости шум автомобильного мотора с характерным погромыхиванием металлического кузова. Из-за угла выкатил порожний самосвал. Сеня сразу узнал машину отца. На большой скорости самосвал подлетел к лодочной пристани. Обе дверцы кабины распахнулись. На землю легко соскочила Галина Петровна Тулубей. С другой подножки спрыгнул Тарас Андреевич Грачик.
- Что с Артемом? - беспокойно спросила Галина Петровна. - И кто это разрешил тут ребятам оставаться? Всех вывезли, а эти что за особенные?.. Можно к Артему?
Богдан Анисимович остановил ее и незаметно показал себе за спину, на мальчиков.
- Не велел доктор никого пускать… Худо. Вот как в жизни чудно складывается, Галя!.. Гора-Человек, на три жизни хватило бы в нем. А тут вот эдакая, - он отмерил ногтем на пальце, - и проточила мышь гору.
- Может быть, все-таки зайти мне, Богдан? - неуверенно сказала Галина Петровна, которую муж незаметно отводил в сторону от ребят.
- Лучше не надо, Галя. Разбередишь человека. Нельзя ему. Меня и то Левон Ованесович за дверь выставил. Говорит Артему: «Может быть, довольно разговоров на сегодняшний день?» А тот, понимаешь, еле языком ворочает, но боль чуток у него полегчала, как ему укол сделали, так он сразу за свое: «У меня, говорит, может быть, завтрашнего дня и не будет, доктор». Доктор ему: «Хватит разговоров». А Артем на это: «У меня, говорит, доктор, разговоры только-только и начались. Все у меня, говорит, в жизни не о том речь шла, о чем бы надо». Ну, доктор и велел всем выйти. С ним и так уже намучились. Артем все, понимаешь, как у него чуточку отпустит, так ничком лечь норовит: «Не хочу, говорит, понимаешь, чтобы смерть меня тушировала на обе лопатки». Еле-еле его доктор с сестрицей уложили как надо.
Пьер сидел на ступеньках крыльца, упершись локтями в колени и ладонями зажав голову. Ему казалось, что он смотрит на все уже из какой-то дали, куда его насильно уволакивает непоправимое несчастье. Оно тащило его прочь от этих уже ставших ему дорогими людей. Отчаяние, какого он никогда еще не испытывал, било его всего. Опять рушилось все в жизни, все, что с таким трудом было обретено, все, что складывалось во что-то наконец ясное и много впереди обещавшее.
Дед Артем… Если не будет его, ставшего теперь самым родным и необходимым, страшно подумать, какая черная пустота зазияет опять в жизни. Ведь за его широкой спиной входил Пьер в новую, сначала казавшуюся такой непривычной жизнь.
Так когда-то, припав к крыше трамвайного вагона, въезжал Пьер под кров депо, где можно было отогреться и соснуть хоть немного в сухом месте, чтобы утром снова оказаться вышвырнутым на холод, в бездомный долгий день, под слепое, безучастное небо. Неужели же опять гнало его в пустоту, чужую, неприкаянную, где и раньше не найти было мальчишке места, а теперь уже и не хотелось искать…
Он стучал зубами, не справляясь с ознобом. Отчаяние било его всего.
- Ну что ты, Пьерка… Не надо, - пробовал уговаривать его Сеня. Но того продолжало трясти.
Галина Петровна подошла к нему, села рядом на крыльцо:
- Петя… Ты не надо так… Погоди худое думать. Давай лучше надеяться будем, что справится дед Артем. знаешь какой?.. А случись что, о чем и думать не хочется, так ведь не в лесу останешься. Мы разве не с тобой все? Ты уж теперь наш. Что ж, ты по сию пору не разглядеть. Все озираешься волчонком, я смотрю… Ну, вставай, По труша, поехали. Тут тебе сидеть никакого толку. Да: к ребятам тебя отвезу. Ну, вставай…
И он с порывистой готовностью схватился за протяну-тую ему небольшую, но так твердо обнадежившую руку я послушно пошел за Галиной Петровной к грузовику.
Сеня, боясь, как бы и его, чего доброго, не прихватили спрятался за углом домика и вышел оттуда только тогда когда машина с взвывающим урчанием брала уже подъем от берега.
Он вернулся на крыльцо, потоптался тихонько возле двери, не решаясь приоткрыть ее, вздохнул и сел на ступеньку пригорюнившись. Потом он поднял голову, посмотрел на островок вдали, где была школа. Перед его глазами ясно встала заново вся страшная картина, когда в слабеньком свете фонаря Артем Иванович держал на себе валившуюся стену. Он взглянул на кубок, который Никифор Колоброда поставил на доски крыльца, оглядел стоявших чуть поодаль высокого, плечистого Богдана Тулубея и коренастого, приземистого и крепкого Колоброду. На всех как-то по-новому посмотрел Сеня. И так ему стало страшно, что среди этих дорогих, сильных и надежных людей, возможно, уже никогда больше не будет Человека Горы, деда Артема.
Он, должно быть, сам не заметил, что нечаянно всхлипнул. Но Богдан Анисимович вдруг обернулся.
- Ты что? - Богдан Анисимович подошел поближе И увидел мокрую дорожку, которую проторила по щеке мальчика украдкой смахнутая слеза.
- Такой он всегда был… всех в мире сильней… и вдруг сразу…
Богдан Анисимович опустился на крыльцо рядом с Сеней, обхватив его плечи.
- Глупый ты парень! Думаешь, зачем же человеку сила, если все равно придет смерть и разом повалит… Нет, глупый ты еще, я вижу. Человек своей силой, может быть, не с одной, а с десятью тысячами смертей сегодня совла-дал. Ведь не останься он там да не удержи вовремя ту стенку, так что бы тут было?! Вот на что его сила великая сгодилась. Не хватает у тебя, вижу, понятия, чудачок, чтобы сообразить это…
Он помолчал немного, потом тяжелым, задумчивым взглядом обвел далекие берега водохранилища, над которыми уже всходило солнце, и добавил медленно, с силой:
- Гремело по всему свету и долго еще люди повторять будут это имя: Незабудный!
«Б-буд-дный!.. - подобно необъятному эху отдалось вдруг по всему горизонту вдали. - Б-буд-дный… Б-буд-дный!» - еще и еще раз сдвоенно подтвердила даль. Сеня ясно слышал, как вся округа далеко-далеко подхватила и благодарно повторяет это огромное имя.
То саперы подрывали далеко за водохранилищем переправленные туда, в степь, мины и снаряды, которые были извлечены из подвала на островке.
Слышали эти взрывы за десятки километров окрест. Услыхали этот избавительный гром и в районном центре, куда уже ночью донеслась весть о страшном кладе, открытом под школой в Сухоярке.
Затихнув, прислушивались сухоярские ребята, которых увезли на автобусах и грузовиках вместе с другими жителями километра за четыре от поселка - в песчаные карьеры.
Милиционеры и бойцы, стоявшие в оцеплении вокруг опустевшего поселка, поворачивали головы и посматривали в ту сторону, откуда докатывались валы гудящего грома.
И во всей обширной округе, уже встретившей солнце и радовавшейся, что жизнь продолжается, только один человек, вытянувшийся на тесном топчане лодочника, ничего не слышал. Старый доктор, склонившийся над ним опять, чтобы сделать еще один укол, отвел свою руку и, не глядя, отдал уже бесполезный шприц сестре. Потом он медленно повернулся сгорбившейся спиной к ней. И она, неслышно взглатывая, стала осторожно развязывать тесемки белого халата и помогла его стащить с бессильно опущенных плеч.
Доктор, устало переставляя натруженные ноги, вышел на крыльцо. И Сеня, вскочивший было навстречу, глянул в лицо ему и сразу понял, что надеяться больше уже не на что.
Эпилог
Год прошел с той страшной ночи. Целый год.
Давно уже переиграли эстафету. И кубок с серебряным гладиатором и оливиновой чашей стоял теперь на почетном месте в стеклянном шкафу зала новой школы-десятилетки, куда перебрались еще с начала учебного года бывшие островитяне. И, когда кончились занятия последнего весеннего школьного дня, Сеня Грачик и Ксана Тулубей вышли из дверей красивого, нового здания, где им предстояло учиться еще три года, и спустились на берег водохранилища. В некотором отдалении за ними следовали Мила Колобро-да, Сурик Арзумян, Катя Ступина, Юра Брылев, Витя Халилеев. Все верные друзья-товарищи.
