Том 4. Пожиратели огня (с илл.) - Жаколио Луи (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Оливье не мог читать без смеха это послание будущего лорда Воанго. Дик, которому он передал его, также добродушно и искренне рассмеялся.
Затем друзья приступили с расспросами к Виллиго и Коануку относительно истинного положения вещей, и из слов своих туземных друзей узнали, что достопочтенный Джильпинг так очаровал своим пением псалмов и звуками кларнета нготаков, что те, оказывая ему всяческие знаки внимания, в сущности держали его в плену и ни за что не соглашались добровольно отпустить его из своей деревни. То, что наивный англичанин высокопарно именовал Джильпинг-Холлом, то есть замком Джильпинга, было довольно просторным жилищем, сооруженным для него нготаками и окруженным глубоким рвом и валом наподобие крепости, а когда Джильпинг пожаловался, что ему тесно в этой ограде, то ему прирезали еще кусок земли около двух гектаров и обнесли его точно такими же рвом и валом, не с намерением защитить почетного Джильпинга от могущей грозить ему опасности, а исключительно с целью удержать его у себя в плену и воспрепятствовать его бегству. Присоединенное к его жилищу пространство было засажено кустами и деревьями что дало Джильпингу повод называть свое владение Джильпинг-сквером или Джильпинг-парком; в этой крепости он пребывал под строжайшем присмотром постоянно сменявшихся нготакских воинов, как птица в клетке. Простодушные дикари совершенно серьезно считали его кобунгом, то есть добрым гением, явившимся к ним с лупы из страны предков, чтобы принести им счастье, тем более, что старое предсказание относило именно к этому времени появление такого кобунга, а потому нготаки твердо решили ни за что не отпускать от себя своего доброго гения и всеми средствами помешать ему вернуться в страну предков, откуда он пришел. Конечно, Джильпинг не имел ни малейшего желания переселиться на луну, но желал бы быть свободным, чтобы вернуться в Англию. Впрочем, он не сознавал своего положения и приписывал все происходящее исключительно трогательной заботливости об его безопасности. Каждый раз, когда он пытался выйти за ограду Джильпинг-сквера, двое рослых нготаков, постоянно стоящих на часах у входа, с умильными улыбками и гримасами, коленопреклонениями и молящими жестами упрашивали вернуться назад.
— Ах, эти добрые люди! — восклицал Джильпинг, — они опасаются, чтобы со мной не случилось что-нибудь. Но, право, дети мои возлюбленные, мне не грозит ни малейшей опасности!
— Кобунг! Натта кобунг! Натта кобунг! Не надо выходить! Не надо выходить, кобунг! — молили с самыми умильными улыбками темнокожие дикари Австралии, и если он, не внимая их мольбам, все-таки желал перешагнуть за ограду, то рослые нготаки бережно брали его к себе на плечи и относили обратно в жилище, после чего удалялись, облобызав ему ноги.
— Какую любовь я стяжал у этих людей, — думал про себя умиленный Джильпинг, — и какое изумительное рвение к делам веры!
Ежедневно два раза, утром и вечером, чуть не все население деревни — женщины, воины, дети и старцы — приходили в его парк и, рассевшись полукругом на земле, с лицами, обращенными к нему, внимали с детским любопытством и вниманием пению псалмов, затем под аккомпанемент кларнета сами насвистывали мотив или молча слушали музыку Джильпинга. Но однажды, когда после слишком обильного возлияния из своих неистощимых запасов бренди и виски достопочтенный мистер Джильпинг после гнусавого пения псалмов и довольно продолжительного наигрывания на кларнете пустился отплясывать самый отчаянный танец, нготаки, глядя на него, так воодушевились, что также принялись отплясывать кто во что горазд, подражая его жестам и движениям, и с этого времени каждое молитвенное собрание должно было неминуемо оканчиваться танцем. Но ведь и царь Давид тоже плясал перед ковчегом, следовательно, в пляске нет ничего греховного, так как царь Давид, без сомнения, пример, достойный подражания! — думал английский проповедник.
Слух о кобунге нготаков дошел и до нирбоа, и до дундарупов, и счастливые обладатели доброго гения, пришедшего из страны предков, стали еще усерднее сторожить своего кобунга из опасения, чтобы его не похитили у них.
Джильпинг написал Лондонскому Евангелическому обществу о том, что он обратил весьма многочисленное и могучее племя австралийских туземцев и что теперь необходимо прислать сюда настоящего проповедника — священника. Но до сих пор еще не было известно, какие последствия имело в Лондоне его письмо; кроме того, было также неизвестно, пожелают ли нготаки примириться с этим заместителем.
Узнав о всем этом от Виллиго и Коанука, наши друзья весело посмеялись, но вместе с тем решили отправиться к нготакам вскоре после празднества и освободить своего друга Джильпинга.
Кроме того, Виллиго сообщил, что они встретили на дороге развозившего европейскую почту курьера, который сказал, что сегодня же прискачет во Франс-Стэшен.
В то время в Австралии еще не существовало регулярной почты, и местные фермеры, скваттеры и владельцы крупных участков нанимали за свой счет курьера, исполнявшего должность почтальона, и содержали специально для этой цели разгонных лошадей.
Прибытие такого курьера считалось настоящим событием в жизни переселенцев из Европы. Не успели Виллиго и его юный спутник докончить свой рассказ о путевых встречах, как раздался рожок курьера, возвещающий о его прибытии. Дик и Оливье бросились навстречу ему и, распорядившись, чтобы почтальона накормили, пока будут седлать для него свежую лошадь, принялись разбирать письма.
Прежде всего были отобраны письма капитанов, механиков и других служащих на прииске и тотчас же отосланы им, затем уже занялись и личной корреспонденцией.
— Мне некому писать: все мои близкие и родные давно умерли, а все, кого я люблю, здесь! — сказал Дик с легким оттенком грусти в голосе.
Для Оливье было около двадцати писем, в том числе одно заказное; заказные письма почему-то обладают свойством привлекать особое внимание получателя, и Оливье, взглянув на него, недоумевал, от кого бы оно могло быть. Разорвав конверт, он пробежал его глазами, и невольное восклицание сорвалось с его губ.
— Что такое? — спросил заинтересованный Дик. — От кого это?
— Люс, бывший барон де Функаль, бывший португальский консул в Мельбурне! — прочел Оливье.
— Тот, кто так предательски обманул нас!
— Но который не захотел, чтобы мы погибли от удушения… не надо забывать и этого, милый Дик: без него этот человек в маске…
— Упокой, Господи, его душу! — прошептал Дик. — Ну что же господин Люс пишет?
— Вот увидим. Слушайте! — сказал Оливье и принялся читать вслух.
Граф!
С того самого дня, как вы и ваш друг пощадили мою жизнь, на что я не имел никакого права рассчитывать, я только и думал о том, чем бы мог быть вам полезен в вашей трудной борьбе не с Обществом Невидимых, как вы полагаете, а с предателем, обманывающим и Общество, и вас, имени которого я, к несчастью, не смею вам назвать, связанный клятвой, но которого вы знаете под именем «человека в маске».
— Он, вероятно, не знает, что негодяй погиб! — заметил канадец. Оливье продолжал:
«Человек в маске», которого вы, вероятно, считаете мертвым, так как он рассказал мне все подробности страшного взрыва в Красных горах, только чудом избежал смерти благодаря тому, что за несколько минут до взрыва, схоронившего под обвалом горы трехсот пятидесяти лесных бродяг, возымел желание осмотреть поближе серное озеро и отошел шагов на двадцать по его берегу, где и находился в момент катастрофы. Несмотря на это, силой сотрясения его сбило с ног и засыпало комьями земли и камнями так, что он на мгновение лишился сознания. Придя в себя, он услышал вблизи голоса и хотел было позвать на помощь, но сдержался, и это спасло его. Вы стояли всего в нескольких шагах от него, и он слышал, как вы рассуждали о его смерти, в которой были вполне уверены.
Сейчас он проехал через Париж, где я с ним виделся, по пути из Петербурга в Австралию; его намерения — страшно мстить всем вам, но какими средствами он рассчитывает на этот раз достигнуть своей цели, он благоразумно умолчал, мне удалось уловить только из его слов, случайно оброненных им в общем разговоре, что он совершенно уверен теперь в своем торжестве… Он говорил, между прочим, об адских машинах и электричестве как средствах вашей гибели, о каких-то новых научных открытиях и новейших изобретениях. Но когда я попытался добиться от него чего-нибудь более определенного, он стал давать уклончивые ответы, видимо, не доверяя мне. Пусть это предостережение послужит вам на пользу и хоть отчасти загладит мою вину по отношению к вам. Меня бы никогда не склонили действовать против вас, если бы не уверили, что вы интриган, старающийся всеми средствами завладеть одним из крупнейших состояний в России!
С того момента как вы получите это письмо, будьте настороже во всякое время дня и ночи, где бы вы ни находились. Это — мой дружеский совет! Будьте настороже и ожидайте тайного или явного нападения!
