Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Тебе легко говорить, дорогой, ты так не обжигался, тебе, верно, отказа не было.
— Это точно, я своего всегда добьюсь. У меня вон была одна трудная, в моей конторе работала. Тоже долго ломалась. Разожгла так, что я даже с собственной супругой снова стал спать. И чего только не применял к ней: и кнут, и пряник! Премий лишал, на овощную базу чаще других посылал, сынишке путевку в лагерь зажимал, оклад обещался прибавить, уволил наконец… Ну, никак не давалась! Мужа, говорит, люблю, а вас нет. Нужна мне ее любовь!
Молодой человек выключил телевизор.
— Так и отступился?
— Еще чего! До сих пор пользуюсь, как охота придет. Случай помог. Но, как говорил в таких случаях французский поэт Мопассан, удача лишь за тех, кто не плошает сам.
— Подпоил?
— Больно надо — с пьяной чуркой возиться. Муж помог. С ихней любовью. Он у ней псих какой-то, с придурью, все по горам лазает, ископаемых ищет, ну и доискался — подцепил в тайге какую-то редкую болезнь. Импортное лекарство надо. Кто может в нашей глуши достать? Один я! Ну, прибежала — в слезах, чуть на колени не падает — хороша, слов нет! Слюнки текут, руки дрожат! Ладно, говорю, я зла не помню, помогу, спасу твоего любимого мужа. Но за этот подвиг прямо сейчас со мной ляжешь, здесь, в кабинете. Если тебе твой муж дорог и ты не врешь, что его любишь. Побледнела, пошатнулась, замахнулась было. Но легла. Разделась даже сама. Понял, как надо?
Молодой человек с таким восхищением смотрел на снабженца, что даже его хороший загар, который он получил, видимо, где-то в горах, под синим небом, бесследно исчез с лица и побелели костяшки пальцев, которыми он вцепился в подлокотники кресла.
— Ну, это что, — сказал он, тяжело дыша. — Одна раз своего добился…
— Не скажи. После этого она у меня в руках. Чуть приспичит — вызываю и, если упрямится, напоминаю, что ее любимый может случайно узнать, какой ценой она спасла его жизнь. Но, скажу тебе, червоточинка в ней оказалась. На вид — огонь, а в деле — холодна.
Молодой человек зачем-то поменял бокалы и снова валил вина. Они выпили за прекрасных дам.
— Слушай, — попросил молодой человек, — поедем сейчас к моей соседке, может, поможешь мне, а? С твоим-то опытом, с твоей хваткой? Поедем, дорогой?
— А что? Я для друга — сам первый друг. Только не обижайся, если отобью! — и снова заржал.
— Ну, хоп, я ей сейчас позвоню.
Молодой человек вышел и набрал по автомату номер:
— Это шестой. Доложи — проверка проведена, факты подтвердились, выезжаю с ответчиком на третью точку для исполнения акции.
Когда он вернулся, снабженец клевал носом и жмурил глаза, засыпая.
В маленькой комнатке, похожей на приемную частного доктора, сидел наш загорелый молодой человек, курил и поглядывал на круглые стенные часы. Зазвонил телефон, он снял трубку:
— Здесь шестой, слушаю.
— Это четвертый, — сказали ему, — Операционная не занята?
— Сейчас освободится.
— А что там?
— Кастрация.
— А, это быстро. Тогда мы тоже сейчас своих пациентов готовим и доставляем. Тоже ненадолго — совратитель малолетней и групповое изнасилование.
— Хорошо. Доложи первому, пусть на восемьдесят второй карточке отметят исполнение. И клиенту сообщат.
11
Д в а д ц а т ь п е р в о е а п р е л я.
— Вы понимаете, — взволнованно говорила молодая женщина, — они фактически терроризируют весь наш район. Мы специально даем деньги нашим детям, чтобы их не избивали.
— А к участковому вы обращались?
— И к участковому, и в отделение милиции. Участковый ждет не дождется заслуженного отдыха, бережется, а в милиции говорят, что это просто мальчишеские шалости, болезнь роста, не надо драматизировать и нагнетать, сами разберутся. На моем сынишке места живого нет, потому что он не сдается, а вчера пришел домой весь мокрый. Они хотели заставить его кричать какой-то нацистский лозунг, он отказался, сказал, что его дедушка погиб в борьбе с фашистами. Тогда они его оплевали с головы до ног. Вы понимаете, за него некому заступиться, я весь день на работе, да и не справиться мне с ними, я сама их боюсь.
— А отец?
— Отец погиб в Афганистане.
— Где сейчас ваш мальчик?
— Здесь, ждет на улице.
— Позовите его, он поедет с нами. Проверку по этому факту мы проводить не будем, у нас уже есть подобные сигналы. Сегодня же мы прекратим их деятельность, навсегда. Где они чаще всего собираются?
Новенькие «Жигули» без номера свернули в глухую улочку и спрятались под деревьями. Из машины вышли трое загорелых молодых людей (Алесь В., Янис Л., Петро У.) в выгоревших форменных комбинезонах, в беретах и орденах. С ними был мальчик десяти лет.
Район был старый: много деревянных домов, заборов, дворов, засаженных тополями, и подворотен. В одной из них и скрылись приехавшие. Там они задержались, пока один из них производил разведку, изучал обстановку. Вернулся он быстро, обменялся со своими товарищами короткими фразами и сказал мальчику:
— Иди, малыш, не бойся. Мы с тобой.
— Я не боюсь, — ответил мальчик. — Самые главные там — четверо. У них есть ножи и кастеты, они сильные.
— А мы сильнее, — сказал кто-то из молодых людей. — Хотя и без кастетов. Иди.
Мальчуган вошел во двор, из которого доносились магнитофонная музыка, грязная ругань, дикие крики, и с бьющимся сердцем пошел через него к выходу на другую улицу.
— Эй, ты! — сразу же последовал грубый и злой окрик. Так кричат люди, привыкшие к безнаказанности, уверенные в ней. — Иди сюда!
Мальчуган покорно подошел к группе подростков, развалившихся на изрезанных похабщиной скамейках около глухой бревенчатой стены. Опустив голову, он уставился в землю, заплеванную и замусоренную винными пробками, растоптанными пачками от сигарет и окурками.
— Деньги принес? — спросил его самый высокий и крепкий парень, стриженный наголо, в черной кожаной куртке с фашистским орлом на лацкане. — Гони монету.
— А не то мы твою мамочку вечерком встретим! — заржал другой, у которого на голой руке темнела повыше локтя повязка со свастикой. — Она тебе большие сумки таскает, далеко от нас не убежит. Давай, давай, выкладывай марки и эти… как их… пфенниги.
— У меня нет, — прошептал мальчуган упрямо.
— Ах, вот как! Ты бедный? Несчастный? Глупенький? Ну, тогда снимай штаны, побегаешь голеньким, образумишься, — и рука со свастикой потянулась к малышу.
Вопль скотского восторга взорвался во дворе и бросился в открытые окна, которые тут же стали возмущенно захлопываться.
— Мы тебя немножечко нашлепаем, — сказали двое других и стали вытягивать из брюк широкие ремни с пряжками, на которых были готические буквы. — Чтоб ты был послушненьким.
Мальчик сделал шаг назад, а на его месте вдруг оказались двое из приехавших с ним молодых людей.
И странно они себя повели — не стали стыдить и укорять хулиганов, взывать к их совести, напоминать о тех бедах, которые принес нашему народу обыкновенный фашизм, пугать родителями и школой. Они поступили как-то уж ни на что не похоже. И сначала даже непонятно.
Четверо негодяев поочередно, но очень быстро, были с силой брошены спинами в стену дома, но которой они вяло сползли на землю. Тут же их попарно соединили наручниками, и, когда они немного пришли в себя, с ними было добросовестно проделано все то, в чем они изощрялись, издеваясь над слабыми.
При этом каждое действие карателей сопровождалось ссылкой на первопричину — это вам за то, а вот за это — и мастерским, даже виртуозным, неотразимым избиением. Со стороны было похоже, что молодые люди легко и непринужденно показывают ловкий и красивый, спортивный современный танец.
Вся компания и не думала вступаться за идейных главарей: кто-то предусмотрительно брызнул на забор и исчез, а кто-то ошалело взирал на проводимую экзекуцию.
А та между тем шла своим чередом. Одну парочку заставили выпороть друг друга ремнями с готическими пряжками, а другой строго приказали плеваться. Это было очень смешно. Утирая свободными руками сопли и слезы, «белокурые бестии», которым «принадлежит весь мир», старательно и мстительно оплевывали друг друга.
