Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Иннес Хэммонд (книги онлайн полные версии TXT) 📗
«Беги, глупая, чего стала!» — хотелось крикнуть Егору. Эта секундная задержка могла стоить волчице жизни. Егор увидел, кал, резко вскинув к плечу ружье, повернулся за деревом охотник, ловя волчицу на мушку. Миг, краткий миг решал все. И тогда, думая только о том, что надо спугнуть волчицу и тем спасти ее, Егор хлопнул в ладоши. Но этот хлопок заглушил грохот выстрела. Волчица с визгом покатилась по снегу, но тут же вскочила и кинулась в кусты. Вдогонку ударил еще один выстрел, уже бесполезный. Но первая пуля попала в цель: на том месте, где только что каталась волчица, снег был покрыт красными пятнами.
Охота, внезапно начавшись, так же внезапно и кончилась.
Выстрелы утихли, послышались людские голоса, и тут же Егор увидел идущего к нему Семена.
— Ну, Егор, все! Шестерых уложили! Ты-то в кого тут бахал? — спросил Семен охотника, который все еще стоял на своем месте.
— Так, кажись, в саму, — неуверенно ответил тот.
— В кого, в саму?
Охотник опасливо посмотрел на Егора.
— Ну в эту самую, в волчиху.
— Так где ж она?
— Ушла, кажись, Ранетая. Вон кровь-то.
— Эх ты, тёпа! Ранил-то хоть куда?
— А я знаю? В башку целил.
Все втроем они подошли к кустам, куда после выстрела метнулась волчица. Везде была кровь — на снегу, на ветках, и Егор сразу понял, что волчица ранена тяжело.
— Ладно, — сказал Семен, — опосля разберемся, сначала тех в кучу стащим.
Егор не стал помогать охотникам. Стоял безучастно в стороне и смотрел, как со всех сторон волокут за хвосты убитых волков. И только когда всех положили в ряд, подошел. И жалость стиснула сердце при виде мертвых зверей. Матерый сразу бросался в глаза своим ростом, молодые были поменьше, и хотя Егор не видел их с раннего лета, ему казалось, что он узнаёт их. Вот этот вывалился в тот раз из конуры, когда он привел к волчатам дочку. А этот любил вцепиться зубками в сапог и, урча, грызть его. А вон тот был самый маленький, но самый настырных!.. Все тут, в одном ряду, и он видит их раны. И это кто-то из них кричал, когда в него попала пуля…
Егор почти с ненавистью посмотрел на сгрудившихся охотников. Они курили и громко обсуждали подробности охоты, вспоминали, кто как стрелял, спорили и все, как один, доказывали, что, если бы не он, охота не была бы такой удачной. И даже охотник, стрелявший в волчицу, обретя перед своими уверенность, выставлял себя почти что героем и клялся, что волчица все равно далеко не уйдет, сдохнет.
— Да заткнись ты! — оборвал охотника Егор.
— А ты не командуй! — огрызнулся тот и хотел что-то добавить, но Егор так люто взглянул на него, что охотник отшатнулся. — Да ну тебя, черт бешеный!..
Покурив, стали готовиться свежевать волков, и тут встал вопрос о волчице. Кто-то сказал, что надо бы пойти по следу и пристрелить ее, но, как выяснилось, идти никому не хотелось. Тем более что мазила-охотник опять побожился, что волчица так и так сдохнет. Ну и черт бы с ней, и нечего зря таскаться.
Егор слушал эти рассуждения усмехаясь. Если бы даже и постановили добить волчицу, он никому бы не дал этого сделать, ибо сразу решил, что пойдет по следу сам. И когда никаких желающих не нашлось, Егор отозвал в сторону председателя.
— Будь другом, Степаныч, зайди к моим, скажи, что, может, запозднюсь сегодня.
Председатель прищурился:
— Никак за волчицей собрался?
— А что ж, бросать ее, что ли?
— Не дури, Егор. Время-то, знаешь, сколько? Через час стемняться начнет. Да и откуда мы знаем, как она ранена. Может, задело только, уведет черт-те куда.
— Не, Степаныч, влепил он ей сильно, сам видел. Далеко не уйдет, это точно.
— Тогда хоть ружье возьми на всякий случай.
— Обойдусь. Топор из саней захвачу. Ты только не забудь к моим зайти.
Как Егор и думал, флажки волчицу не задержали. Гонимая болью и страхом, она перескочила через них и метров полтораста шла на махах, но дальше силы у нее кончились. Дальше вел неровный, вихляющий след — волчицу шатало. Но она упорно уходила все дальше и дальше, пачкая кровью сухой, рассыпчатый снег. А вскорости Егор наткнулся на пролежину в снегу. Тут волчица в первый раз легла и лежала, видно, долго — снег в пролежине был весь пропитан кровью.
Потом пролежины стали попадаться все чаще, силы покидали волчицу, и наконец Егор увидел ее. Она лежала возле двух берез на широкой прогалине — на боку, безжизненно вытянув лапы и oткинув пушистый хвост.
Кончилась, подумал Егор. Но когда он подъехал ближе, волчица шевельнулась и попробовала подняться, однако так и не смогла.
— Жива, милая! — обрадовался Егор.
При звуке его голоса веки волчицы дрогнули, она с усилием открыла глаза, и Егору показалось, что в них промелькнул живой интерес.
— Узнала, милая, узнала!
Он снял лыжи и присел над волчицей. Осторожно погладил ее по узкой морде, ощутив ладонью, как затрепетали холодные и влажные ноздри волчицы. Весь ее загривок был в крови, и Егор, потихоньку раздвинув волчицыну шерсть, увидел рану. Пуля попала в шею ниже затылка, виднелись разорванные жилы, и Егор не представлял, как волчица еще живет с такой раной. И как могла пробежать столько.
— Эх, милая… — только и сказал он, разгибаясь. И пожалел, что отказался от ружья: сейчас бы он без колебаний пристрелил волчицу. Она была не жилица на свете, он это видел, а вот сколько ей придется промучиться — кто знал?
Надо было что-то делать. Оставить волчицу и уйти — об этом не было и речи. Тащить, как в прошлый раз, домой? Так ее и трогать-то нельзя. Тронешь — сразу богу душу и отдаст. На ладан дышит. Мало того, что шея перебита, так и крови-то сколько вытекло. Помрет. Не сразу, так через час, а все равно помрет.
Но рядом с этой мыслью жила и другая: а вдруг опять выживет? Бог-то ведь троицу любит! Два-то раза пронесло, может, и сегодня вывезет?
Разгорячившись от ходьбы, Егор сначала не чувствовал холода, но теперь его как бы и зазнобило.
— Костер надо ладить, — сказал он. — Может, до ночи просидишь тут.
Он натаскал к березам хворосту и разжег костер, но потом подумал, что хворосту, сколько его ни таскай, все равно надолго не хватит, горит, как порох. Потолще что-нибудь надо. Он зашел в гущу и, отыскав сухую сосну, свалил ее. Разрубил на части и принес бревна к костру. Бревно пообхватистей положил посередке огня, а над ним шалашом поставил остальные. Пламя быстро схватило их, и они занялись ровным, сухим жаром. Его должно было хватить надолго, но Егор не поленился и про запас срубил еще одну лесину. Подумал и решил, что надо заодно сделать и заслон против ветра. В лесу-то его вроде и нет, а здесь, на прогалине, тянет. Самому-то что, каким хошь боком поворачивайся к огню, а волчица-то? Ей спереди печет, а сзади дует. Здоровому-то все нипочем, а коль уж прихватило, беречься надо, без разницы, человек ли, зверь ли дикий. Эта вон всю жизнь в снегу спала, и ничего, а сейчас кинь — к ночи закоченеет.
Хотелось подстелить что-нибудь волчице, но Егор не решился трогать ее, укрыл только со спины еловыми лапами. Натыкал лап и промеж берез, чтоб не так дуло, постелил себе. Хлеб и сало были, как всегда, в кармане, и он, отогрев хлеб над огнем, поел. А вот попить было нечего. Снегу кругом сколько хочешь, да разве снегом напьешься? Только себя растравишь. Растопить бы, на худой конец, а в чем? Были в санях кружки, забыл взять…
Короткий декабрьский день угасал. Сумерки обкладывали прогалину со всех сторон, изменяли формы деревьев и кустов. Все сделалось другим — затаенным, загадочным.
Прислонившись спиной к березовому стволу, Егор время от времени поправлял палкой костер, сгребал поближе к поленьям откатившиеся уголья и поглядывал на волчицу. Она почти не дышала, и, только присмотревшись, можно было заметить, как еле-еле поднимаются и опускаются подвздошины. Кровь из раны больше не текла, видно, и течь-то было нечему. «Что у нее крови-то, ведро, что ли?» — подумал Егор. И так весь снег заляпала.
Вспомнилось об охотниках. Поди, уже давно в деревне. Разговоров, поди! Как же: шесть волков зараз! Раньше-то за всю зиму столько не брали, а тут за полдня… Председатель, конечно, зайдет к Маше, обскажет все, как есть, но Маша все равно беспокоиться станет. Хоть бы догадался председатель, соврал бы, что дал, мол, Егору ружье, а то ведь Маша знает, что он без ничего утром ушел. Как бы не накричала на председателя. Устроились, скажет, сами приехали, а Егор отдувайся за всех…
