В исключительных обстоятельствах 1979 - Воробьев Борис Никитович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
— Подымай руки, не то стрелять буду!
Перед нами вырос солдат с винтовкой. Глаза у него были испуганные, голос дрожал. Его оставили на всякий случай сторожить баню. Малинин, приглядевшись, зашептал:
— Солдат, али ты меня не узнаешь? Помнишь, водочкой тебя угощал? Что тебе корысти в нас? Отпусти, спаси души человеческие! Вот этот парень за правду стоит, за нее и терпит! Неужто ты нам врагом будешь?
— За прокламации, что ли? — быстро спросил меня солдат.
Я молча кивнул.
Солдат заколебался, потом махнул рукой:
— Бегите, ребята! Я ничего не видел, ничего не слышал!
Егор шагнул вперед и вдруг сильным движением вырвал у солдата винтовку и, размахнувшись, сделал выпад штыком. Послышался сдавленный стон:
— Братец, за что? О-ох! — Часовой упал.
— Что делаешь? — бросился я к Малинину. — Он же отпустил нас! Но Егор, презрительно покосившись на меня, подошел к упавшему и хладнокровно воткнул штык ему в грудь. Мне пришла в голову страшная мысль: он так же спокойно может убить и меня! Я бросился за угол и побежал через пустырь.
— Стой! — услышал я голос Малинина. — Куда ты?
Но я не остановился. Перемахнул через какой-то забор, пробежал проходным двором, долго сидел, тяжело дыша, на чьем-то крыльце. Наконец пришел в себя. Впервые до меня дошло, что я свободен. Свободен! Я с жалостью вспоминал несчастного солдата и давал себе клятву, что никогда в жизни не свяжусь с людьми, подобными Егору Малинину. Тогда я не знал, что не пройдет и трех лет, как мы встретимся.
О дальнейшей своей жизни расскажу в двух словах и перейду к главному, ради чего начал эти записки.
Революцию я встретил в Крайске на Алтае. Этот город в восемнадцатом и девятнадцатом годах несколько раз переходил из рук в руки. В здании бывшего купеческого собрания заседали то эсеры, то офицеры белогвардейских штабов, то рабочие и крестьянские депутаты. Город кишмя кишел спекулянтами, скупщиками- краденого, анархистами и просто бандитами. Коренное население жило в страхе, терроризированное бесконечными сменами власти, облавами и бандитскими налетами.
После одной такой смены власти, когда город захватили белоказаки генерал-лейтенанта Соболевского, я по заданию партизанского штаба остался в Крайске, чтобы проводить агитационную работу среди солдат белогвардейских частей. Не буду распространяться о том, как я это делал, скажу только, что в один далеко не прекрасный день меня схватили в казарме, когда я читал листовку, судили военно-полевым судом и приговорили к смертной казни через повешение. Казнь должна была состояться утром. На ночь меня посадили в подвал купеческого собрания.
Первые полчаса после того, как меня, избитого и раздетого, в одном белье, бросили в подвал, я припоминал сытые физиономии членов полевого суда, монотонный голос председателя, тощего есаула с казачьими лампасами, и белые, заваленные первым снегом улицы Крайска, по которым меня вели. А через час я так продрог, что даже мысли о предстоящей казни вылетели у меня из головы. Похожий на привидение, в одном белье, босиком я бегал по просторному подвалу. Цементные стены и пол были покрыты мохнатым инеем. Изо рта у меня валил пар. Пятки жгло, словно раскаленным железом. Я готов был свалиться и тогда, конечно, замерз бы, не дождавшись утра. И в этот момент... Прежде я думал, что такие вещи случаются только в романах. От стены вдруг отделилась человеческая фигура. Передо мной вырос паренек лет шестнадцати в черной гимназической шинели. У него было пухлое румяное лицо. Мальчишка стряхнул варежкой пыль с шинели и как-то обыденно, словно мы находились в гостиной, спросил:
— Вы, очевидно, большевик? Будем знакомы. Меня зовут Лешка Кольцов. А проник я в это помещение через трубы.
— Какие трубы?
— В этом особняке хотели сделать канализацию, — спокойно объяснил Лешка. — Трубы проложили, но началась революция, и господа дворяне остались без теплой уборной... Хотите, я спасу вам жизнь? — понизил голос Лешка, и его озорные глаза заблестели. — Я проведу вас по трубам к центру города. Там мы вылезем из люка. Ваше счастье, что здесь у меня находится склад продуктов и что я сегодня сюда заглянул!
— Какой склад? Зачем? — Я ничего не понимал.
— Не знаю, что побуждает меня к откровенности, — задумчиво проговорил Лешка. — Дело в том, что я решил эмигрировать в Америку через Китай. Свободный, культурный мужчина не может жить в этой одичавшей стране! — Последнюю фразу он явно у кого-то слышал.
— Ладно! — ответил я. — О России и об Америке мы еще поговорим, а теперь спасай. Это будет очень кстати, ибо только что меня приговорили к смертной казни.
— К смертной казни! — воскликнул Лешка. — Вы не врете?
По его глазам я понял, что мои акция сильно повысились
— Тогда идемте быстрее! Здорово же мы их оставим в дураках! Терпеть не могу казаков!
Лешка подал мне свою шинель и шерстяные варежки, которые я натянул на голые опухшие ноги.
Пригнувшись, мы бежали по трубам. У мальчишки был фонарик, который он зажигал время от времени.
Мы выбрались из люка на Сенатской площади напротив полицейского участка, перелезли через несколько заборов и вошли в маленький домик на окраине. Нас встретил пожилой мужчина в пенсне. Он был одет в форменный сюртук преподавателя гимназии. В жарко натопленной комнате на стенах висели географические карты и портреты Чехова и Максима Горького. Увидев эти портреты, я почему-то сразу успокоился и, взглянув в глаза учителю, твердо сказал:
— Я большевик. Меня приговорили к смертной казни. Ваш сын помог мне бежать. Если меня найдут у вас в доме, по всей вероятности, будем расстреляны все трое.
— Очень хорошо! — ответил учитель. — Леша, принеси господину большевику старые валенки и поставь на плиту чайник.
Так познакомился я со своим будущим помощником Лешкой Кольцовым и его отцом.
Через полтора месяца Красная Армия выбила казаков из Крайска. В городе была восстановлена Советская власть. Я работал в ревкоме, был уполномоченным по продовольствию, затем командовал частью особого назначения. Обстановка в городе продолжала оставаться тревожной. Контрреволюционные элементы поднимали голову. Каждую ночь на улицах находили убитых из-за угла красноармейцев и советских работников. Ревком назначил меня председателем местного отделения Чрезвычайной комиссии. В мое распоряжение передали особняк купеческого собрания, тот самый, из подвала которого меня вывел Лешка.
Расположившись в нетопленом пустом доме с колоннами и амурами, нарисованными на потолке, я стал думать, с чего же мне начинать. Очевидно, с подбора кадров. Вдруг дверь особняка распахнулась. На пороге стоял Лешка Кольцов. На ногах у него были грубые кирзовые сапоги. Он похудел и возмужал. Глаза смотрели строго и требовательно.
— Я к вам! — сказал он ломающимся басом. — Вы не смотрите, что я молод!
— Во-первых, здравствуй! — ответил я. — А во-вторых, садись и рассказывай, что тебя привело сюда.
— Я узнал, что вы назначены председателем этой самой... как ее... комиссии. Я тоже хочу бороться с контрреволюцией. Жребий брошен! — заявил он патетически. — Теперь я с вами до гробовой доски!
— А сколько тебе все-таки лет?
— Скоро девятнадцать! — не моргнув, соврал Лешка.
Что ж, в конце концов кто-то должен был позаботиться о судьбе этого немножко смешного, доброго и честного паренька. Нельзя было допустить, чтобы он сбился с пути. «Возьму его! — решил я. — Пускай возле меня крутится. Там видно будет!» К тому же мне самому недавно исполнилось двадцать два года, и я очень хорошо понимал Лешку.
— Но не воображай, что работа в Чека — это сплошная романтика! — сказал я как можно строже. — Не боишься на руках мозоли натереть?
Его засиявшие глаза ответили: «Нет, не боюсь!»
— Для начала ступай растопи печи на втором этаже. Я напишу бумажку, достань и привези уголь. Пол подмети, расставь в комнатах мебель. Словом, назначаю тебя завхозом. Понял?
