Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав (полные книги .txt) 📗
К концу обеда капитан попросил Дубль-Эпе рассказать ему все подробности экспедиции.
Дубль-Эпе повиновался. Его рассказ был выслушан с большим интересом и даже не раз прерывался взрывами смеха, но когда молодой человек дошел до исчезновения Барбошона, веселое до тех пор лицо авантюриста вдруг омрачилось, и брови нахмурились.
— Вот это уж скверно! — объявил он. — А дело шло как по маслу. Черт побери и мошенника, и тех идиотов, которые его выпустили! Не потому чтоб я опасался чего-нибудь важного; объездная команда из-за таких пустяков не волнуется. Однако надо все предусматривать, чтоб не попасть в ловушку, которую нам могут подставить.
— Разве вы полагаете, крестный?..
— Крестник, когда я в экспедиции, так имею привычку взвешивать все шансы и рассчитывать на все худшее. Купцы вообще от природы люди крикливые; не дадим же захватить себя здесь, как в каком-нибудь логовище. Я жалею, что ты не сказал мне об этом раньше.
— Dame! Крестный, вы ни о чем меня и не спрашивали.
— Верно, дитя мое, потому и не упрекаю тебя; только ты сделаешь мне удовольствие, сейчас же отправившись за Макромбишем и Бонкорбо; это самые лучшие сыщики; впрочем, они же и сделали глупость, значит, по всей справедливости, им и исправлять ее.
— Что им сказать, крестный?
— Вели им сесть на коней и при тебе отправиться в Сен-Жермен разузнать, нет ли там чего нового. При малейшем сколько-нибудь подозрительном движении они должны спешить обратно и предупредить нас, чтоб мы могли удалиться, не подвергаясь опасности.
— Иду!
— Скорее, нам нельзя терять ни минуты. Дубль-Эпе поспешно вышел.
— Разве вы серьезно чего-нибудь опасаетесь, капитан? — спросил Клер-де-Люнь.
— Да, — отвечал он задумчиво. — Времена нехорошие, неспокойные; этот арест может показаться политическим делом, и за нами погонятся по пятам все помощники господина Дефонкти. Ты знаешь по опыту, что он любит шутить, не правда ли, молодец?
— Да, и если когда-нибудь он попадет в мои руки…
— Прежде всего надо подумать о том, чтобы ты к нему не попал. Я не хочу скрывать от тебя, Клер-де-Люнь, что в эту минуту мы в очень дурном положении.
— Ба! Как-нибудь вывернемся, капитан, — беспечно проговорил он.
— Разумеется, вывернемся, только, дай Бог, чтоб без огромных прорех на наших кафтанах.
— Сегодня я нахожу, капитан, что вы особенно мрачны.
— Я всегда таков, когда обстоятельства становятся важными.
— В таком случае, весьма благодарен, это совсем не забавно.
— Что ж, мой милый! Себя не переделаешь, — сказал капитан и задумчиво опорожнил стакан.
В эту минуту вернулся Дубль-Эпе и сообщил, что посланные отправились.
— Ладно! Теперь довольно пировать! Расставь вокруг дома несколько человек, чтобы предупредить нас в случае опасности, а затем мы приступим к допросу наших трех узников.
— С кого начнем?
— С мадмуазель Дианы де Сент-Ирем, она для нас главная, потом перейдем к ее брату, к этому изящному франту, которому ты отвесил такую щегольскую пощечину клинком своей шпаги.
— А со слугой как мы поступим?
— Да что поделаешь с этим олухом? Он арестован только для того, чтоб мы были гарантированы от его болтовни. Когда мы узнаем, что надо, от графини и ее брата, если успеем в этом намерении… Ну, тогда он разделит их участь, — насмешливо заключил капитан. — Однако ж к делу!
Они встали, надели опять свои маски и перешли в ту самую залу, где сидели прежде.
ГЛАВА XVI. Где доказано, что дом Дубль-Эпе был годен для самой разнообразной ловли
Графиня де Сент-Ирем находилась в состоянии особенного изнеможения. Прошло уже много часов, как она лежала на жалкой кровати, предоставленная своим размышлениям и измученная тяжелой неизвестностью. Приехав в Париж несколько месяцев тому назад, живя в одиночестве, не имея знакомства, она не знала, что у нее были враги, и потому не могла понять ничего изо всего с ней случившегося.
Может быть, имя графини дю Люк мелькало порой в ее думах, но только мелькало; она знала, что Жанна так изолирована, так слабодушна, так неспособна принять какое бы то ни было решение, что даже мысль, чтобы подруга ее могла быть замешана в таком ужасном событии, не приходила ей в голову. С одной только личностью она имела отношения, и отношения тем более страшные, что они оставались в тайне. Но эта личность постоянно употребляла для переписки с ней посредника.
Эта личность, которой одно имя приводило ее в содрогание, был епископ Люсонский. Она первая, может быть, угадала, каким кровавым и зловещим ореолом будет позднее окружено его имя. Посредник, им избранный, был отец Жозеф дю Трамблэ, поражавший неописуемым ужасом тех, с кем монах приходил в столкновение.
Страшное подозрение кольнуло сердце графини Дианы и сжало его, как в железных тисках. Что, если отец Жозеф, утомленный вечными просьбами без очевидного результата, захочет отделаться от нее? Она была совершенно одна, без друзей, без родных, чтобы защитить или отыскать ее. Ее захватили на проезжей дороге, кто подумает потребовать у монаха отчета в ее таинственной смерти?
Да, так должно оно быть; так оно и есть, без сомнения!
Давно уже, пользуясь доверием агента будущего министра, она проникла в некоторые из страшных тайн его мрачной политики, тайн ужасных, смертельных, открыть которые значило бы погубить епископа Люсонской епархии.
С ней хотели покончить, чтобы могила зажала ей рот! Таковы были мысли, блуждавшие в больном, возбужденном мозгу графини Дианы в ту минуту, когда дверь с шумом раскрылась, и она услыхала шаги нескольких человек, приближавшихся к ее жесткому ложу.
Ей стало страшно; она думала, что это шли убийцы, и ждала последние минуты.
Но она переломила себя и оставалась внешне спокойна. Веревка, которой были связаны ее ноги, немного распустилась; потом с нее сняли повязку; она открыла глаза.
Около нее стояли двое мужчин: один держал факел, другой прилаживал веревки так, чтобы она могла двигаться без большого труда. Эти два человека были в масках. Диана с минуту смотрела на них с ужасом в душе.
— Кто вы и что вам от меня надобно? — спросила она спокойным, нежным, как музыка, голосом.
— Вставайте и идите! — глухо отвечал ей один из тюремщиков.
Сопротивляться было бы нелепо; она это знала и покорилась.
С помощью одного из двух незнакомцев графиня успела спуститься с постели и кое-как встать на ноги. От долгого лежания связанной кровь струилась по ее жилам медленно, и во всем теле она чувствовала какое-то онемение.
Несмотря на нечеловеческие усилия держаться прямее, она пошатнулась, побледнела, как смерть, и непременно бы упала, если б один из двух тюремщиков не поддержал ее.
— Мужайтесь, сударыня! — сказал он.
При этих словах в ее сердце блеснул луч надежды. Через минуту она немного оправилась и с грустной улыбкой произнесла:
— Идите, я пойду за вами.
— Обопритесь на мою руку, — предложил незнакомец.
— Благодарю вас, мой друг, — промолвила графиня, — мне кажется, что если мы пойдем не так скоро, так я найду в себе силы дойти одна за вами.
Они вышли из комнаты.
Минут через десять, пройдя по извилистым коридорам, проводники молодой девушки сделали ей знак остановиться.
Один из них стукнул три раза в дверь рукояткой кинжала.
После двух минут ожидания дверь без шума отворилась, и девушка вошла в залу.
Вид этой комнаты поразил ее ужасом.
Яркий огонь пылал в огромном камине; в конце большого стола три замаскированных человека в широких плащах и в шляпах, надвинутых на лоб, сидели каждый перед высоким железным подсвечником со свечами из желтого воска и смотрели на подходившую Диану сверкающим взором; у всех них под рукой лежало по паре больших заряженных пистолетов.
В этой печальной картине было что-то леденившее сердце.
Графиня почувствовала, что она невольно бледнеет.
— Подайте стул мадмуазель Диане де Сент-Ирем, — приказал сухим тоном президент этого мрачного судилища, напоминавшего испанскую инквизицию.
