День пламенеет - Лондон Джек (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
И снова его заявление вызвало бурю насмешек. В те времена на Юконе вся добыча золота не достигала суммы в пять миллионов, и еще ни один человек не напал на жилу в тысячу долларов, не говоря уже о миллионе.
— Слушайте меня, вы все… Вы видели, как Джек Кернс сегодня поймал настоящую игру. Все мы считали его битым до прикупа. Какой толк был от его трех королей? Но он знал, что должен выйти еще один король, — вот где был его козырь — и он его получил. И говорю вам — у меня тоже есть козырь. С верховьев Юкона тянется большая жила; и так оно и должно быть. Я не говорю о какой-нибудь дутой жиле вроде как в Лосиной реке или в Бон-Крике. От этой жилы волосы у вас зашевелятся на головах. Говорю вам, дело чертовски на то похоже. Ничто ее не остановит; ее найдут в верховьях реки. Вот где вы найдете в недалеком будущем следы моих мокасин, если захотите меня разыскать, — я буду в этих краях, буду бродить вдоль всех этих рек: Стюарт, Индейской и Клондайк. Когда вернусь с почтой, я полечу туда так быстро, что вы не разглядите моих саней за облаками неба. Она идет, парни, идет золотая жила, снизу, из-под корней травы — сотни долларов за одну сковороду; и толпы повалят к нам, увидите, что будет, — вам покажется, что ад взорвался.
Он поднес свой стакан к губам.
— Пью за успех и надеюсь, что вы все получите свою долю в этой добыче.
Он выпил, спрыгнул со стула и снова попал в медвежьи объятия Беттлза.
— Будь я на твоем месте, Пламенный, я бы не поехал сегодня, — посоветовал Джо Хайнс, только что выходивший за дверь посмотреть на спиртовой термометр. — Будет резкий поворот к холоду. Сейчас шестьдесят два градуса ниже нуля, и температура все падает; лучше подожди, пока повернет к теплу.
Пламенный громко засмеялся; захохотали и окружающие его ветераны.
— Эх вы, коротконогие олени, — крикнул Беттлз, — боитесь маленького мороза! И чертовски мало вы знаете Пламенного, если думаете, что мороз может его остановить.
— Он застудит себе легкие, если поедет, — последовал ответ.
— Ни черта не застудит! Слушай, Хайнс, ты в этой стране всего только три года. Ты еще не прижился. Я видел, как Пламенный делал по пятидесяти миль в день вверх по Койокуку, когда термометр показывал семьдесят два.
Хайнс горестно покачал головой.
— Вот так-то и отмораживают себе легкие, — вздыхал он. — Если Пламенный поедет раньше, чем спадет мороз, он никогда не пробьется, а ведь он едет без палатки и брезента.
— До Дайя тысяча миль, — объявил Беттлз, влезая на стул и обнимая за шею Пламенного, чтобы поддержать свое колеблющееся тело. — Тысяча миль, я говорю, и дорога почти нигде не проложена, но я готов биться об заклад с любым неженкой, на что угодно — Пламенный приедет в Дайя на тридцатый день.
— В среднем это выходит тридцать три мили в день, — предостерег Док Уотсон, — а мне самому приходилось путешествовать. Метель в Чилкутском проходе задержит его на неделю.
— Да, — сказал Беттлз, — а Пламенный сделает обратный путь в тысячу миль еще в тридцать дней; готов побиться на пятьсот долларов, и к черту метель!
Чтобы подчеркнуть свои слова, он вытащил мешок с золотом, величиной с болонскую колбасу, и бросил его на стойку. Док Уотсон положил рядом свой собственный мешок.
— Держись! — крикнул Пламенный. — Беттлз прав; я тоже буду биться. Ставлю пятьсот, что через шестьдесят дней я остановлюсь у дверей Тиволи с почтой из Дайя.
Послышались недоверчивые возгласы, и человек двенадцать вытащили свои мешки. Джек Кернс пробился вперед и привлек внимание.
— Я принимаю, Пламенный, — крикнул он. — Два против одного, что ты этого не сделаешь… Даже в семьдесят пять дней.
— Не нужно благотворительности, Джек, — был ответ. — Пари по всем правилам, и срок — шестьдесят дней.
— Семьдесят пять, и два против одного, что ты проиграешь, — настаивал Кернс. — Река на Пятидесятой Миле не замерзла — и лед по краям хрупкий.
— Деньги, какие ты у меня выиграл, — твои, — продолжал Пламенный. — И клянусь адом, Джек, тебе не удастся вернуть их мне вот таким манером. Биться с тобой об заклад я не буду. Ты стараешься всучить мне деньги. А я тебе скажу, Джек, у меня — другой козырь. И я отыграю его на этих днях. Вы только подождите этой большой жилы с верховьев реки. Тогда мы сядем за игру еще разок, и тут уж игра у нас пойдет настоящая. Идет?
Они ударили по рукам.
— Конечно, он это сделает, — шепнул Кернс на ухо Беттлзу. — Ставлю пятьсот, что Пламенный вернется через шестьдесят дней, — прибавил он громко.
Билли Роулинс принял пари, а Беттлз восторженно обнял Джека Кернса.
— Клянусь Юпитером, я тоше буду дершать пари, — сказал Олаф Хердерсон, оттаскивая Пламенного от Беттлза и Кернса.
— Победитель платит! — крикнул Пламенный, ударив по рукам. — Я уверен, что победа за мной, а шестьдесят дней — срок большой, чтобы ждать выпивки, и я плачу сейчас. Берите водку, ребята! Пейте все!
Беттлз, со стаканом виски в руке, снова влез на стул и, покачиваясь взад и вперед, запел единственную песню, какую знал:
Толпа подхватила хором:
Кто-то открыл наружную дверь. Смутный серый свет просочился в комнату.
— День уже пламенеет! — крикнул чей-то голос.
Пламенный моментально бросился к дверям, по дороге опуская наушники. Кама стоял снаружи подле длинных узких саней шестнадцати дюймов в ширину и семи с половиной футов в длину; их дно поднималось на шесть дюймов над подбитыми сталью полозьями. К саням были привязаны ремнями из оленьей кожи легкие брезентовые мешки с почтой, кое-какая одежда и припасы для людей и собак. Впереди, впряженные гуськом, лежали, свернувшись в снегу, пять заиндевевших собак. Это были волкодавы, отличающиеся невероятной силой, выносливостью и чутьем, необыкновенно крупные и серые, все как на подбор. Со своими страшными челюстями и пушистыми хвостами — похожие друг на друга, как горошины, — они напоминали волков. Они и были волками — правда, прирученными, но ничем не отличающимися от волков по внешнему виду и повадками. Сверху саней лежали подсунутые под ремни две пары лыж.
Беттлз указал на одежду из шкур полярных зайцев, выглядывавшую из мешка.
— Это его постель, — сказал он. — Шесть фунтов кроличьих шкур. Самое теплое его одеяло — но пусть меня повесят, если я смог бы под ними согреться, а я видывал виды. Пламенный сам пылает, как огонь в аду, — вот каков он.
— Не хотел бы я быть на месте этого индейца, — заметил Док Уотсон.
— Он его убьет, наверняка убьет! — с упоением воскликнул Беттлз. — Я знаю. Я с ним поездил. Этот человек ни разу в своей жизни не чувствовал усталости. Не знает, что это за штука. Я видел, как он ехал весь день в сырых носках при сорока пяти градусах ниже нуля. Не встречалось еще ни одного, кто мог бы это проделать.
Пока шли эти разговоры, Пламенный прощался с теми, кто толпился вокруг него. Мадонна пожелала его поцеловать, и, хотя мозг его был затуманен виски, он нашел способ выпутаться из затруднительного положения, не компрометируя себя завязками передника. Он поцеловал Мадонну, но так же сердечно наделил поцелуями остальных трех женщин. Затем натянул свои длинные рукавицы, поднял на ноги собак и занял свое место у шеста.
— Вперед, красавцы, — крикнул он.
Животные всей тяжестью налегли на грудные ремни, низко припадая к снегу и зарываясь в него когтями. С нетерпеливым видом они рванулись с места. Пламенному и Каме пришлось бежать, чтобы не отстать от саней. Люди и собаки взобрались на возвышенный берег, нырнули вниз, к замершему руслу Юкона, и скрылись из виду в серых сумерках.
