Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (книги без регистрации TXT) 📗
Только мертвецу в нем не сгореть.
Прокатился огненный шар по долине, разлетаясь душными клочьями. И поникли крайние цветы, самые крупные, самые спелые. Лопались они, выбрасывая недозревшее семя, а оно сгорало, до земли не долетев.
Жалко!
Страшно.
Коснулось пламя и Брунмиги. Сплавило кольца кольчужные в панцирь, выжгло волосы и заглянуло в глаза, но отступило… Крик Нагльфара оглушал.
— Стой! — закричал Брунмиги и, отбросив щит, кинулся к драугру. — Стой же!
Он побежал изо всех сил, кроша обломки стеблей и мертвые лепестки малахитника, перепрыгивая через куски камня и норовя догнать ускользающий поводок.
Не успеет!
Брунмиги выхватил флягу, снял крышку и, отхлебнув крови, снова закричал:
— Стой! Нельзя!
И драугр услышал. Он остановился, упав на все четыре лапы.
— Стой! Ко мне! Ко мне иди… — Брунмиги плеснул из фляги на руки, на лицо. — Кровь! Вот кровь! Дай им уйти. Слышишь?
Вывернув шею, драугр зашипел. И в этом звуке слышалось предупреждение.
— Ко мне, — повторил Брунмиги, чувствуя, как пересыхает в горле. — Иди ко мне… а то больно будет.
Нагльфар, извиваясь, полз. Тень его, опережая хозяина, накрывала землю, она стремилась к мертвецу едва ли не быстрее ветра. И драугр отступил.
Он приподнялся на раскоряченных задних лапах, уже утративших всякое сходство с человечьими ногами, и выгнулся, оценивая нового соперника.
И шипение переросло в свист, который мог бы показаться жалобным. И вправду грозен Нагльфар. Острый киль взрезал камни, что нож масло. И быстрее, быстрее становилось скольжение. Крыльями уже летали весла. В широко распахнутой пасти клокотало пламя.
— Сюда… ко мне… — Брунмиги, пригнувшись, кинулся к драугру, ухватил за поводок и дернул, едва не опрокинув на спину. В последний миг нежить перевернулась и приземлилась по-кошачьи, на четыре ноги. Верхняя губа драугра поднялась, оголив бесцветные десны с кривыми зубами, которые уже успели почернеть. Кончик языка просунулся меж клыков, и на нем повисла капля слюны.
— Ну что ты… ну посмотри, какой он огромный. Тебе не справится.
— Справится, — возразил драугр, лапой накрывая поводок.
— Он тебя убьет.
— Убьет.
— На вот лучше. Крови много. Хватит.
Брунмиги потряс флягой.
— Идем же. Идем. Налью тебе. Хороший…
Не шелохнулся мертвец. Сухие губы облизал и попятился. Он отступал, выпятив зад, и шоркая растертыми ладонями по камню. Натягивался поводок, не оставляя выбора.
Отпустить?
Удержать?
Не выйдет держать. Не хватит силенок. И что тогда?
Взревел Нагльфар, хлыстом огня ударив воздух. И драугр рванулся, но бросился он не на дракона. Брунмиги не успел испугаться. Его ударило по ногам, опрокинуло на спину, а сверху, невыносимо тяжелая, зловонная, навалилась туша драугра. Острые локти твари впились в плечи, колени ее прижали ноги тролля к камню. Грудь ходила ходуном, и трескалась под нажимом ребер кожа, оползая синими гнилыми лоскутами. Сочилась сукровица, капала дождем на лицо Брунмиги.
Но стоило шевельнуться, как драугр зарычал. Оскаленная рожа его прижалась к носу тролля, дыхнула смрадом. Язык коснулся лица, скребанул щеку, сдирая пленку крови.
— Больно! — сказал мертвец, выгибая шею.
Камень вздрагивал. Подползал разгневанный Нагльфар, и море спешило на его голос.
— Жри! — Брунмиги рванулся, что было сил, пытаясь стряхнуть нежить. Но разве способен одолеть он драугра? Тот перекувыркнулся и вновь ударил, сбрасывая на землю.
Зарычал сердито, упреждающе.
— Больно! Больно!
Потом вдруг вывернулся и выдернул Брунмиги.
— Опусти!
— Отпусти? — Драугр вновь бросил взгляд на приближающийся корабль и затряс головой, как если бы в ней скреблись мозговые черви. — Отпусти…
Он ловко забросил Брунмиги на спину и, вывернув руки, прижал к хребту. Сам же распрямился, сколь было возможно, и неуклюжими тряскими скачками помчался прочь.
— Беги, презренный! — громоподобный голос Нагльфара сдвинул море, и волны, сорвавшись с привязи, хлынули в долину. Они летели наперегонки, стирая камни, круша цветы. Грохот, скрежет и рев заполонили мир, оглушив, как некогда оглушали взрывы…
…снаряды входили в землю отвесно, продавливали верхний мягкий слой, сминали корни и, добравшись до кости, взрывались. Первоцветами распускались воронки, наползая одна на другую, сцепляясь краями, а то и вовсе сливаясь, мешая следы смерти.
Между воронок копошились люди. Они медленно бежали, иногда падали, подрезанные плетью пулеметной очереди. Некоторые так и оставались лежать, другие же ползли, спеша упасть под широкие траки стальных монстров.
Варг сидел на пригорке, положив винтовку на колено. Черная кожаная куртка ярко блестела на солнышке, и еще ярче блестела алая звездочка на фуражке.
Колыхались березы, отгоняли мошкару. Воздух дышал гарью, маслом и раскаленным железом, и от вони этой Брунмиги подташнивало. Однако он не смел явить недовольства, и стоял за плечом Варга смирнехонько, разве что изредка позволяя себе вздыхать.
Землю кромсали. А реку и вовсе раздавили. Красные берега ее оползли, накрыв воду глиняным покрывалом, и теперь его, торопясь друг поперек друга, утюжили танки.
— Ты только погляди на них, — Варг сорвал ромашку и поднес к глазам. — Вокруг жизнь, а они воюют. Им уже незачем, а они воюют…
— Да, хозяин.
— Асы ушли. Распятый еще жив, но ослаб. А кровь все льется.
Ручьями, реками пробивалась в землю, лечила свежие ее раны. Но обессиленная земля уже не умела пить, и кровь стояла на поверхности глянцевыми бурыми лужами, видными издали.
Танк увяз на глине. Он дергался, пытаясь выбраться, как дергается старый зубр, силясь вырваться из плена болота, но и как тот зубр, лишь больше увязал. Клубы черного дыма выкатывались изнутри, крохотные колеса вращались, проворачивая стальную ленту трака, но танк оставался недвижим. А потом он провалился глубже, по самую башню, но вскоре исчезла и она.
— Вот так лучше, — сказал Варг, отбрасывая ромашку, на стебельке которой появилось несколько узлов. — Так правильней.
— Да, Хозяин.
— Скучное ты существо, Брунмиги. Вечно со всем соглашаешься.
Варг вытащил из земли другой цветок и принялся обрывать лепестки.
— Я не понимаю одного. Они избавились от богов, но тут же создали себе новых. Зачем?
Громыхнули, столкнувшись, самолеты и с тоскливым гудением устремились вниз. Они падали как-то очень уж медленно, оставляя за собою дымный след, который гляделся черным шрамом на лике неба.
— Или это шутка такая? Ты же умел шутить, Брунмиги. Нет, я не говорю, что шутки были смешными, как по мне, так мочиться в пиво — это не смешно.
— Он разбавлял его крепко. И потравленное зерно клал.
— Все равно.
Самолеты врезались в сопку и вспыхнули нарядным алым цветком.
— Или вот мельничное колесо водорослями к камням прикрутить… а лошадей обыкновенных на водяных подменить? Или у девки пряжу утащить? Смешно разве?
— Не помню.
— Наверное, смешно, иначе зачем? — еще два лепестка под ноги, еще два самолета ссажены с неба. И новые курганы получают жертвы. — И я вот думаю… сейчас полно дерьмовых пивоваров. И мельников вороватых. И девок развратных. И вообще людишек дрянных. Почему ты с ними шутки не играешь?
Ромашка с оборванными лепестками скрывается за голенищем сапога.
— Не хочется, Хозяин.
— Понимаю. Мне тоже… не хочется, — он ложится на траву и немигающим, злым взглядом свербит небо. А оно, торопясь заслониться, стягивает щиты туч, расплетает гривы ветрам да отвечает предупреждающими раскатами грома.
Не дело беззаконным в выси глядеть, даже когда выси эти пусты.
Бой утихает. В темноте еще долго огрызаются пулеметы, глуша стоны и крики. Слышно становится, как хрипит река, вырываясь из глиняных оков. А на самом рассвете она рождает туман, густой, кисельный. Этот туман пахнет весенними ландышами, липой и ромашкой, той самой, что из голенища перекочевала в котел. И дуло автомата размешивает зелье, тревожит кости, прикипевшие ко дну.
