Люди, горы, небо - Пасенюк Леонид Михайлович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Только в затхлом трюме наткнулся он на горку серого риса. Крупа безнадежно протухла и припахивала.
Витьку передернуло, и он поспешно выбрался на палубу. Он было уже совсем вознамерился спрыгнуть на риф, но тут глаза ему светло-жестяным блеском резанула опорожненная банка.
– Опять «Kikuchi brand», – ошеломленно проговорил он вслух. – Опять мандариновый компот!
Банка не была ржавой, ее донце кто-то небрежно взрезал ножом не дальше, чем на днях, скорее всего сегодня утром, даже час назад, потому что затаилась в пазах оранжевая жижа, не смытая почти постоянным здесь дождем.
Витька постоял на палубе с этой банкой в руках неподвижно, будто у него отключилось соображение. Внезапно он сорвался с места, загромыхал по трапу в кубрик, сгреб в охапку все банки, но они тут же вывалились стуча по рундукам и по полу глухо, наполненно. Тогда Витька расстегнул рюкзак… Он вздохнул посвободней, когда спрятал компот далеко от шхуны под навалом камней.
«Вот теперь попробуй найди его, – удовлетворенно подумал он. – Даже с ищейкой не найдешь, потому что дождь все следы смоет. Но неужели же здесь живет еще кто-то? И приходит лакомиться мандаринами? Фу, черт, но, может быть, это Станислав?.. Ну конечно, почему же кто-то другой, а не Станислав?.. Ведь он в какую рань ушел шастать по острову!»
Ему стало немного обидно, что именно Станислав, а не он, первым порадует шефа этим, вероятно, небывало вкусным мандариновым компотом.
Из-за компота он не обратил сразу внимания на добротные мотки сизальского троса, разбросанные по трюму вместе с тресковыми кружками-переметами, сплетенными из желтой бамбуковой коры. Он даже не подумал тогда в счастливом отупении, что с помощью сизальского троса без хлопот можно будет спуститься на сивучье лежбище.
Но ничего: он еще возвратится за тросом.
Подойдя к палатке, Витька с замиранием сердца прислушался, о чем идет разговор. Неужели об этой же шхуне? Но нет, Станислав рассказывал шефу о повадках морских ежей, голотурий, азартно и со вкусом рисовал образ жизни кишечнополостных…
«Не был он на шхуне, – облегченно решил Витька и тут же наморщил лоб, задумался. – А если он не был, то кто же тогда был?.. Фу ты, ерундовина какая! Ну ничего, сейчас все расскажу, сообща разберемся».
Первое, что он увидел, когда глаза немного привыкли к темноте, были все те же «кикуши» в сочно раскрашенных банках, возлежащие на спальном мешке. От волнения Витька даже не сосчитал, сколько их там лежало.
– Ну чего глаза вытаращил? – добродушно-важно сказал Станислав. – Каковы пузанчики, а?.. Цитрусы! Солнце! Лимонные корки… Ха! «Гастроном» на острове Эн.
Он воркующе, со всхлипами засмеялся, а глаза, обычно глядящие жестко, были как-то сладостно умаслены.
– Живем, Виктор, – пробасил Юрий Викентьевич. – Пока живем. Станислав каким-то чудом обнаружил здесь натуральную японскую шхуну. Беда, что нас мало, а то бы мы ее залатали и столкнули на воду…
У Юрия Викентьевича поднялось – нет, не поднялось, а подскочило настроение.
Еще бы! Егорчик и тот вон щурится на банки, как мышь на крупу. Томится в предвкушении.
Злясь и от этого страдая, Витька молча полез в рюкзак, извлек оттуда банку с компотом и бросил в общую кучу. Она тупо звякнула.
Юрий Викентьевич исподлобья на него посмотрел.
Егорчик напряженно облизнул губы.
Станислав от неожиданности приподнялся на цыпочки.
– Ты был на той шхуне?
– Я был там еще ранним утром, – сказал Витька. – Я там был раньше вас!
– Ну да, – ухмыльнулся Станислав. – Я, правда, не настаиваю на первооткрывательстве, но чем ты это докажешь?
– Ничем, – сказал Витька. – Да, ничем, – вдруг ожесточился он, – потому что там уже была свежевскрытая банка точно такого же компота. Не дальше чем за час до меня кто-то на шхуне уже похозяйничал.
– Гм… – бормотнул Станислав, темнея лицом. – Это я… это я, так сказать, по праву первооткрывателя.
– Вбили заявочный столб, да?
Станислав повернулся к шефу, как бы ища у него поддержки.
– Что ж, это понятно, – снисходительно согласился Юрий Викентьевич. – Первым все достается в первую очередь. И лавровые венки и материальные поощрения – за физические издержки.
– А я не догадался, – с наигранной обидой, но внутренне отвердев, проговорил Витька. – Я ведь тоже сразу-то, сгоряча, посчитал себя не вторым. Но мне и в голову не стукнуло, что можно в счет этого кое-чем попользоваться. Что можно выпить втихаря банку компота…
– Брось дурака валять! – резко сказал Станислав. – Имей в конце концов соображение, о чем мелешь!
Витька осекся. Стащил сапоги, прилег на свой мешок.
– Остальные я спрятал там под камнями, – тускло сказал он. – Я спрятал их от того человека, который опорожнил банку компота. Я испугался, что он придет и заберет все остальные. Я же не знал, что это Станислав.
Витька лежал, закинув руки за голову, и ни о чем не думал. Какой-то он был весь опустошенный.
Он был обидчив. Но он и возмутился.
Где-то около костра Юрий Викентьевич чуть не упал, наверное споткнулся либо о ящик с жженым клеймом «Станислав», либо о бочку с таким же горелым личным знаком.
– Черт бы побрал эти частнособственнические инстинкты! – воскликнул он с непроизвольно прорвавшимся наружу негодованием; его нет-нет да и донимали то эгоизм Станислава, то нерасторопность Егорчика. Юрий Викентьевич презирал себя, если почему-либо ему не удавалось сохранить ровное состояние духа.
Иногда он казался таким смешным из-за этого. Но иногда во гневе он забывал думать о хороших манерах, и тогда бывал уже не смешным, а скрыто грозным…
Там, у костра, Станислав пожаловался шефу на Витьку.
Витька не мог слышать Юрия Викентьевича – верный своей натуре, тот говорил не повышая голоса. Зато Станислав выбрасывал слова резко, будто швырял их пращой.
– Раздул кадило… В конце концов ему уже восемнадцать лет. Он должен отвечать за свои поступки.
Юрий Викентьевич что-то сказал.
– Ну да, – возразил Станислав, – он книжек начитался.
Юрий Викентьевич еще что-то сказал.
– Он должен чувствовать благодарность за то, что мы для него сделали… – упрямо отвечал Станислав, – …что мы для него делаем.
Видимо, Юрию Викентьевичу надоело пререкаться, и он отошел от костра, так что в палатку явственно донеслись его последние слова;
– Мы для него делаем сейчас столько же, сколько он для нас. Пожалуй, он даже кое-кого из нас намного превосходит в активности, но не считает это за особую свою заслугу. Кстати, вот что меня в нем радует!
Витька ощутил, как горячо защипало у него глаза, и повернулся спиной к Егорчику: не хватало еще, чтобы тот увидел его слезы. И вообще Витька даже не помнил, когда плакал. Наверное, еще в седьмом классе, когда он, промахнувшись в обидчика, разбил о стенку чернильницу, за что пришлось отвечать.
Поворочавшись с боку на бок, Витька тоже вылез наружу: жалко дрыхнуть в палатке, когда на берегу полыхает такой огонь!
Юрий Викентьевич и Станислав, обсуждая поведение Витьки, скорее всего ни к какому выводу не пришли: оба сидели надутые и красные.
Юрий Викентьевич кипятил в кружке воду – собирался бриться. Он не был таким чистюлей, как Станислав, который даже здесь брился каждый день, но раз в недельку счйтал необходимым привести себя в божеский вид – для примера отряду. Будь Юрий Викентьевич здесь один, он, вероятно, отпустил бы робинзонову бороду. Он не был педантичным и над педантами подшучивал. Посмеивался над Станиславом, но и тот не оставался в долгу: чуть только на щеках у Юрия Викентьевича немного отрастала щетина, он презрительно называл его «престарелым пижоном».
– Лучшие в мире лезвия «Жиллет», – сказал Юрий Викентьевич. – Как раз для нашего бивака. Действительно, великолепные лезвия – кабы знать, купил бы больше. Ах, если бы знать, что плавание наше так затянется!
– Ох-хо-хо! – покряхтел Станислав, поднимаясь. – Вы становитесь суесловным, шеф. Пойду-ка я пришью пуговицу на брюках. Кстати, когда начнем пить компот?
