Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г. - Томан Николай Владимирович (книги онлайн полные txt) 📗
— А вы почему заинтересовались библиотечным абонементом Грачева?
— Услышал случайно, что он много читает, вот и решил посмотреть, что же именно. Но, конечно, так, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. У меня в связи с этим возникла одна идея, но пока маловато достаточно убедительных данных, чтобы вас с нею ознакомить.
— Согласна терпеливо ждать, когда она окончательно созреет. А теперь идемте-ка пить чай с моей мамой. Папа сегодня на каком-то затяжном научном заседании. Кстати, если потребуется консультант по инструментальному, лекальному и даже штамповальному производству, лучшего нам, пожалуй, не найти.
21
У Олега Рудакова завтра политбеседа в цеху, а он никак не может сосредоточиться на составлении конспекта. Не выходят тревожные мысли из головы. Опять Ямщиков пошел к Марине, а Рудакову и Десницыну приказано его не сопровождать. Это за них сделают оперативные работники милиции. И хоть они справятся с этим лучше, конечно, чем он с Андреем, ему все-таки очень неспокойно.
Да еще и с отцом сегодня произошла небольшая стычка.
— Я знаю, ты меня презираешь, — сказал он Олегу.
На это Олег спокойно ответил:
— Нет, я не презираю тебя, отец. Просто не могу уважать, и ты сам знаешь почему…
Да, отец это хорошо знает, но ни ему самому, ни Олегу от этого не легче. Первоклассный слесарь-лекальщик в прошлом, Рудаков-старший окончательно спился. И спился так, без особой причины, по безволию. Своими дрожащими, потерявшими прежнюю силу и точность руками он мог теперь исполнять лишь нехитрую работу водопроводчика при домоуправлении.
В пьяном виде он, правда, сказал как-то сыну:
— Рок это, Олег. Злой рок нашего рода. Отец мой, твой дед, тоже страдал запоем. Наследственное это у нас. Ох, чует мое сердце, и ты не долго выстоишь…
Олег тогда молча хлопнул дверью и ушел из дому. Но тут же устыдился своей раздражительности, взял себя в руки и больше не распускался. Воспитатель профтехнического училища, в котором он учился, познакомил его с системой трех «С» — «Создай себя сам». Эта система требовала не прощать себе ни малейшей ошибки, научиться командовать собой.
А когда Олегу начинало казаться, что он уже научился «властвовать собою», жизнь всякий раз доказывала ему противное, пока он не пришел к убеждению, что курс воспитания по системе трех «С» бессрочен, на всю жизнь.
Одно время он даже хотел уйти от своих стариков. Помогать им деньгами, но жить отдельно. Потом усовестился такого решения и обязал себя остаться с ними навсегда. И не потому вовсе, что мать сказала: «Уйдешь, отец совсем сопьется», просто считал это своим долгом.
Отца отвратить от пьянства так и не удалось, потому что лечиться он не захотел, пить, однако, стал умереннее и вел себя «пристойно», как с радостью сообщала мать своим родственникам и соседям по дому.
Вот сегодня, например, отец хоть и выпил по случаю получки, но сидит в своей комнате тихо, чтобы не мешать сыну готовиться «к лекции». Так торжественно стала называть мать его короткие политбеседы во время обеденных перерывов после того, как прочла о них хвалебный отзыв в заводской многотиражке.
— Подумаешь, — усмехнулся, услышав от нее это сообщение, отец. — У нас в домоуправлении тоже есть свой агитатор, так он нам больше передовицы из газет…
— Да ты вот прочти-ка сам! — возмутилась мать. — Отзыв-то о беседах его знаешь кто написал? Профессор из их заводского университета культуры.
Отец хоть и прочел статью под нажимом матери, но не очень поверил профессорской похвале. «Любят у нас польстить рабочему человеку», — решил он про себя, но на баяне играть перестал, чтобы не мешать сыну.
А Олегу сегодня нелегко. Решил не отделываться завтра общими словами о Герберте Маркузе, а поговорить об этом кумире леворадикальной бунтующей молодежи «свободного мира» пообстоятельнее, тем более что многие ребята уже читали о нем газетные статьи. Кто-то даже спросил: «А правда, буржуазная печать объявляет его «третьим после Маркса и Мао»?»
Олег и сам не сразу во всем разобрался. Маркузе действительно ведь очень популярен среди значительной части западного студенчества и интеллигенции. Его «Одномерный человек» стал на Западе бестселлером — самой ходкой книгой еще в конце шестидесятых годов. Сказать о нем, что он никогда не был марксистом, — это, наверное, мало кого убедит…
Но тут мысли Олега прерывает звонок. А когда он распахивает дверь, то видит на пороге Ямщикова.
— Не бойся, — смеется Анатолий, заметив его встревоженный взгляд, — сегодня я трезв и ни в каких драках не участвовал, хотя снова к тебе прямо от Грачева. Понимаю, что поздно, но не зайти не мог…
— Заходи безо всяких извинений и объяснений. Сам знаешь — я тебе всегда рад. Может быть, принести чего-нибудь поесть? У мамы сегодня пироги.
— Нет, не надо, я сыт, Марина накормила. А зашел к тебе вот чего. Снова был у меня разговор с Грачевым о предстоящей встрече с Тузом. «Сколько же можно ждать, — говорю я ему. — Хотите, может быть, чтобы на меня и в самом деле показал кто-нибудь, что видел, как я дрался с Бричкиным?» А он обрывает: «Не говори ерунды! Просто Туз занят сейчас. Вернее, нет в Москве». — «Так, может, спрашиваю, он вообще раздумал?» — «Скажешь тоже!» — ухмыляется Грачев. И тут вдруг меня осенило! — хватает Олега за руку Анатолий. — Только ты не ругайся, что не смог посоветоваться с тобой. Да и когда было…
— Не тяни же ты! — злится Олег.
— Ну, в общем, я ему говорю: «Слушай, Грачев, а что, если мы Рудакова привлечем? Мы с Олегом любую бы идею Туза воплотили не только в металле, но и вообще в чем угодно…»
— Ну, а он? — торопит Анатолия Олег.
— Сначала молчал, а я продолжал развивать свою мысль: «Это можно было бы, говорю, даже у нас в цеху. Мастер, сам знаешь, до сих пор болен, и Рудаков все еще его замещает. Любой инструмент будет, значит, в полном нашем распоряжении. Рудаков и Патера с Мавриным смог бы к этому привлечь. Сам понимаешь, как бы они могли нам пригодиться».
— Патера с Вадимом ты, однако, зря… — недовольно замечает Олег.
— Ничего не зря! Грачеву эта мысль понравилась. Он ведь считает, что Патер с Мавриным тоже у Туза в руках. «Доложу, говорит, ему, когда вернется». Но попросил о разговоре нашем пока никому…
— А Марина прямо-таки возненавидела его теперь за то, что он меня в такое дело вовлекает и не хочет помочь милиции взять Туза. Уж я даже заступаться за него стал. «Как же, говорю, он может помочь милиции, если не имеет с Тузом прямого общения?» Она мне в ответ: «Это он только говорит так, на самом-то деле встречается с ним, наверное…»
— А сам ты как думаешь?
— Права, пожалуй, Марина. Зачем Тузу такая сложная система связи с Грачевым? И потом, чем больше сообщников, тем больше шансов на провал. Мы этот разговор с Мариной в его отсутствие вели. Боюсь я за нее. Как бы босс Грачева с нею не расправился… Я бы взял ее к себе (говорил уже об этом с дедом, он не возражает), но пока не поженимся, она ни за что ведь не согласится ко мне переехать.
— Так женитесь поскорее!
— Заявление в загс уже подали, но нужно еще почти месяц ждать…
22
Нелегким был день сегодня и у Маврина. Он с утра еще заметил, что Грачев присматривается к нему. А в обеденный перерыв отозвал его в сторону и сказал:
— Что-то ты, Вадим, сторонишься меня?
— С чего ты взял?…
— Ни с чего не взял, а так оно и есть. Да ты мне, в общем-то, и ни к чему. В друзья к тебе навязываться не собираюсь. А вот Туз все еще интересуется тобой. Велел, между прочим, напомнить разговор ваш давний о коллекции профессора Кречетова, теперешнего тестя твоего.
— О какой коллекции? — слишком уж усердно наморщил лоб Вадим.
— О коллекции иностранных монет, — напомнил ему Грачев. — Видать, сильное впечатление произвел на Туза твой рассказ об этой коллекции, до сих пор ее помнит. Как же ты-то о ней забыл?
— Ах, об этой, — сделал вид, что вспомнил наконец, о чем идет речь, Вадим. — Так ведь ничего в ней особенного нет. Непонятно даже, чем она Туза заинтересовала. Может быть, он тогда не очень меня понял и решил, что в ней золотые монеты? А там в основном простые железяки, сплавы меди с разными металлами…
