Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур (е книги .TXT) 📗

— Часто, — заверил ее Шон, наклоняясь вперед, чтобы нежно похлопать по руке. — Возможно, даже чаще, чем тебе будет хотеться.

После этого все произошло очень быстро; Сантен скоро поняла, что с Шоном Кортни так всегда и бывало.

Она оставалась в монастыре еще пять дней, но за это время германский прорыв у Морт Омм был остановлен в суровом кровавом сражении. Как только линию фронта стабилизировали и укрепили, у генерала ежедневно находилось несколько часов, которые он проводил с ней.

Они вместе ужинали каждый вечер, и Шон с добродушным терпением отвечал на бесконечные вопросы об Африке, ее народах и животных, о семье Кортни. В основном говорили по-английски, но, затрудняясь в подборе нужного слова, Сантен незаметно для себя переходила на фламандский. В конце ужина она обычно готовила и зажигала ему сигару, а затем устраивалась рядом, продолжая разговаривать до тех пор, пока Анна не приходила за ней или Шона не вызывали на командный пункт. Тогда подходила к нему и так по-детски наивно подставляла лицо для поцелуя, что Шон обнаружил, что страшится приближающегося часа отъезда.

Джон Пирс принес им с Анной форму сестер милосердия. Белые головные уборы в виде покрывала и белый передник с перекрестными лямками надевались поверх голубовато-серых платьев. Женщины подогнали одежду по себе, придав мешковатым, бесформенным нарядам налет чего-то во французском стиле.

Вскоре настало время уезжать. Сангане погрузил их скудный багаж в «роллс-ройс», а Шон Кортни прошел с ними по крытой галерее, неприветливый и суровый, страдая перед расставанием.

— Присматривай за ней, — приказал он Анне, но та сердито поглядела на него, справедливо гневаясь по поводу этого необоснованного совета.

— Я буду встречать вас в порту, когда вы вернетесь домой, — пообещала Сантен. Шон нахмурился от смущения и удовольствия, когда она, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в присутствии подчиненных. Он смотрел, как девушка машет ему через заднее стекло отъезжающего «роллс-ройса», затем очнулся и обрушился на своих офицеров.

— Так, джентльмены, что это мы все рты разинули? Мы ведь здесь сражаемся, а не проводим чертов пикник для учеников воскресной школы!

И затопал обратно по галерее, злясь на себя за то, что уже так болезненно ощущает отсутствие девушки.

Раньше судно «Протеа Касл» было почтовым и принадлежало компании «Юнион Касл Лайн». Этот быстроходный трехтрубный пассажирский лайнер следовал по маршруту от мыса Доброй Надежды до Саутгемптона, прежде чем превратился в судно-госпиталь, перекрашенное в снежно-белый цвет, с алыми крестами на бортах и трубах.

Судно стояло у причала внутренней гавани Кале, принимая на борт пассажиров, направлявшихся на юг, но эти пассажиры разительно отличались от всех тех элегантных богатых путешественников, имена которых заполняли довоенные списки. Пять железнодорожных вагонов были переведены на ветку, ведущую к порту, и поток несчастных людей из вагонов двигался через причал к лайнеру, поднимаясь на борт по носовому и кормовому трапам.

Эти уже никчемные остатки тех, кого собрали с полей сражений, были забракованы медицинской комиссией как непригодные настолько, что их даже нельзя в достаточной степени залатать, чтобы накормить вечно голодного Ваала [96] Британского экспедиционного корпуса.

На юг плыли тысяча двести человек, а на обратном пути на север «Протеа Касл» собирались перекрасить в защитный цвет обычных транспортов, чтобы перевезти на временное пребывание в аду окопов Северной Франции очередную партию рвущихся в бой здоровых молодых людей.

Сантен стояла у «роллс-ройса» на пристани и во все глаза в смятении смотрела на этот загубленный легион, поднимающийся на борт. Здесь были солдаты без руки или ноги, причем более везучим конечности отняли ниже колена или локтя. Они, раскачиваясь, шли через причал на костылях или с аккуратно приколотым рукавом мундира. Были и слепые, которых вели товарищи, и люди с поврежденным позвоночником — их завозили на борт на каталках, и жертвы отравлений боевыми отравляющими веществами, которым хлоргаз сжег слизистую оболочку носа и горла. Были и контуженные, судорожно подергивавшиеся и неудержимо закатывавшие глаза, и обожженные, с чудовищными розовыми блестящими участками рубцующихся тканей, настолько уменьшившихся, что руки и ноги оказались в согнутом положении, а обезображенные головы — притянутыми к груди.

— Ты можешь нам тут помочь, дорогуша. — Один из санитаров обратил внимание на ее униформу, и Сантен вышла из оцепенения. Она быстро обернулась к водителю-зулусу.

— Я найду твоего отца… Мбеджане?..

— Мбеджане! — Сангане счастливо улыбнулся тому, что она запомнила имя.

— И передам ему твое послание.

— Идите с миром, маленькая леди. — Сантен сжала его руку, забрала свой саквояж и вместе с Анной поспешила приступить к своим новым обязанностям.

Погрузка продолжалась всю ночь, и лишь после ее завершения, незадолго до рассвета, женщины освободились и попытались найти выделенное им помещение.

Старший офицер медицинской службы оказался хмуролицым майором; было очевидно, что ему «сверху» о них неофициально сообщили.

— Где вы были? — строго спросил он, когда Сантен явилась к нему с докладом в каюту. — Я жду вас с середины вчерашнего дня. Мы отходим через два часа.

— Я помогала доктору Соломону и нахожусь здесь сегодня с полудня на третьей палубе.

— Вы должны были сразу доложить мне о своем прибытии, — холодно произнес майор. — Вы не можете просто бродить по судну там, где вам заблагорассудится. Я несу ответственность перед генералом… — но тут он заставил себя замолчать и сменил тон. — Кроме того, третья палуба — для прочих чинов.

— Pardon? — Благодаря практике Сантен стала говорить и понимать по-английски неизмеримо лучше, но смысл многих выражений все еще ускользал от нее.

— Для других чинов, то есть не для офицеров. Отныне и впредь вы будете работать только с офицерами. На нижние палубы вам вход запрещен… запрещен, — повторил медленно, словно его собеседница была недоразвитым ребенком. — Я понятно изъясняюсь?