Тонкая нить(изд.1968) - Яковлев Андрей Яковлевич (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Глава 25
Поездки в Москву для Ивана Петровича Семенова были делом привычным. Вагон, в котором он нес свою нехитрую, хотя и хлопотливую службу, постоянно включали в состав московского поезда. Однако на этот раз Семенов уезжал из Крайска в несколько необычном состоянии духа — он был встревожен, нервничал. Причиной тому было последнее свидание с «Ферзем» (под этой кличкой Семенов знал Войцеховскую, ничего, кроме клички, ему известно о ней не было).
Это свидание вызывало тревогу, настораживало. Ферзь определенно волновалась. Правда, она пыталась скрыть от Семенова свою нервозность, но он — стреляный воробей, его на мякине не проведешь.
Что же, однако, могло произойти? Что вывело Ферзя из равновесия, напугало ее? Она, как видно, что-то почуяла, вот и всполошилась. Ну, а он, Семенов, что будет с ним? Его по боку, пусть выкручивается сам как хочет? Что ж, в той игре, которую он уже вел много лет, это было правилом: гибнешь сам, топи другого. Тут о взаимной выручке не думали, куда там! Да, жизнь… Жизнь? Да будь она проклята, такая жизнь!
Будь проклята? Ну, а что делать? Как и что можно изменить? Отказаться от выполнения тех заданий, которые тебе поручают, хотя бы вот от этого, с которым он едет сейчас в Москву? Попробуй откажись! Да что там, отказывайся не отказывайся, а просто не выполни. Потихоньку. Скажи: так, мол, и так, все сделал, а сам — в кусты. Не выйдет. Узнают. Всё «они» про него, Семенова, знают, церемониться не будут. Чуть что — сотрут в порошок, и мокрого места не останется. Такие вот, как эта Ферзь. Знает он их, насмотрелся.
А чекисты? О тех и говорить нечего. Попадись к ним в руки — не выберешься! Так ведь и Ферзь говорила, а она-то уж знает!..
Да, выхода у Семенова не было. Оставалось одно — жить, как он жил раньше, как жил все эти годы. Жить в постоянном страхе, вздрагивая от каждого окрика, от каждого стука в дверь. Жить одной лишь надеждой, которая все-таки, несмотря ни на что, теплилась в его душе: авось пронесет. Авось «они» вспомнят когда-нибудь свои обещания, отпустят его, позволят уехать туда, в ту страну, где в банке на его счет откладываются из года в год доллары, которые позволят ему осуществить давнишнюю мечту: купить где-нибудь дом с небольшим участком и доживать свой век тихо, спокойно…
Только вспомнят ли «они» про эти обещания? Да и есть ли доллары? Как вообще все это произошло? Жил он, Семенов, мирно, никому не делая и не желая зла. Жил в Минске, служил на железной дороге. Была семья: жена, дети… Тут на тебе: война, будь она проклята! Оказался, конечно, в армии, как все. Воевал. Как воевал? Тоже, как все: другие бежали в первые месяцы войны от немецких танков — и он бежал; другие зарывались в землю, били по врагу — и он бил; другие… попадали в плен — и он попал. И в плену, как все… Хотя так ли уж как все? Что перед собой-то лукавить? Нет, Семенов вел себя не как все. Он, наделенный от природы могучим телосложением, недюжинной силой, был трусом. Боялся, когда воевал, испугался до потери разума, очутившись в плену. Больше всего Семенов боялся физической боли, до ужаса боялся. С этого, пожалуй, все и пошло…
Первое время ему везло — его ни разу не ранило, даже не царапнуло. В плен он попал в сорок третьем году летом, а там сразу лагерь, голод, пытки, побои. Тут-то и сказалось, что он не таков, как все. Если другие, куда более хлипкие на вид, держали себя мужественно, не клонили перед врагом головы, то он струсил, да еще как струсил! Лишь бы выжить, выжить любой ценой: лишь бы избегнуть побоев, лишь бы кормили, давали есть, жрать… Жрать! Вот на чем были сосредоточены все помыслы Семенова, когда он очутился в гитлеровском лагере.
В этот же лагерь попал, как нарочно, бывший комиссар их полка, того полка, в котором Семенов начинал войну. В плен он попал давно, в первые месяцы войны, раненным, изменился сильно, только глаза остались прежними. Вот по этим-то глазам, да еще по голосу Семенов его и узнал.
Комиссар числился рядовым. Поэтому, скорее всего, и уцелел. Только рядовым считало его лагерное начальство, а пленные признавали за старшого. Во всем слушались. Не тратя времени, Семенов сообщил лагерному капо, что за птица этот «рядовой». Сообщил за лишнюю миску баланды, за пайку прогорклого, вязкого лагерного хлеба…
Тут и пошло: комиссар исчез, а его, Семенова, гестаповцы не обошли своей милостью. Вскоре он и сам стал капо — лагерным надзирателем. Теперь уж не его били, а он бил, бил других. Боялся, а бил…
Там — новый лагерь, на западе, за Эльбой. В лагерь пришли американцы. Так кончилась для Семенова война. Впрочем, не кончилась: кончилась одна, началась другая, тайная. Семенов оказался сначала в лагере для перемещенных лиц, потом «они» (кто «они» — Семенов толком не знал: какие-то боссы, по-видимому, из разведки) вызвали его, напомнили про комиссара, еще кое про какие его дела в гитлеровских лагерях и предложили выполнять их задания. Он, конечно, согласился: куда денешься?! В лагерях он значился номером, как и все: номер и номер, никто из заключенных его подлинного имени не знал. Иван Петрович Семенов числился на родине пропавшим без вести. Но «они» — «они» знали про него всё. Всё знали и всё учитывали. Несколько месяцев в разведывательной школе, и Семенов очутился в Крайске. Задача его была простая: к нему приходили люди, называли пароль, после чего он выполнял их задания. Задания были разные, порой не легкие… Но ему платили, платили щедро, а главное — обещали со временем устроить побег, потом — отпустить на покой. И доллары в банке…
Приходившие с паролем менялись: сначала один, потом другой. Бывали и перерывы, когда по году, по два Семенова вообще не трогали, казалось, забыли. Но нет, вспоминали вновь. Теперь вот уже полгода им командует Ферзь, будь она неладна!
Только к чему эти воспоминания, эти мысли? Что от них проку? Семенов рванул дверь вагона с ожесточением, сплюнул в ночную тьму, захлопнул дверь и, покинув тамбур, вернулся к себе, в купе, проводников, где блаженно похрапывал на верхней полке его напарник, не ведавший ни забот, ни тревог.
Поезд пришел в Москву точно по расписанию. Провозившись с уборкой вагона, со всякими делами часа два, Семенов вышел на обширную привокзальную площадь. Торопиться ему было некуда, время в запасе еще было, и он шел не спеша, внимательно оглядываясь по сторонам. Как, однако, ни изощрен был Семенов в различных уловках, сколь внимательно он ни осматривался, проверяя, не увязался ли за ним «хвост», ничего подозрительного он не заметил. Между тем всю дорогу, как и ранее в Крайске, невдалеке от него находились оперативные работники… Сейчас, в Москве, крайских оперативных работников сменили Миронов и два сотрудника КГБ, выделенные ему в помощь.
Семенов, потолкавшись сначала у газетного киоска, затем у табачного, купил пачку «Казбека» и направился в метро. Возле входа он замешкался, закурил, с минуту постоял и, докурив папиросу, двинулся вниз по лестнице. Затем сел в очередной поезд и, сделав несколько пересадок, сошел на станции «Маяковская». Выйдя наверх, он направился пешком к площади Пушкина. Дойдя до площади, Семенов свернул вправо, на Тверской бульвар, и двинулся по бульвару к Никитским воротам. Миронов и оперативные работники ни на минуту не упускали его из виду.
В конце бульвара, возле памятника Тимирязеву, Семенов круто повернул и пошел обратно, вновь к площади Пушкина. В этот момент один из оперативных работников быстро поравнялся с находившимся невдалеке Мироновым, тронул его за локоть и чуть заметным кивком указал на скамейку, на которой сидело несколько человек.
— В чем дело? — тихо спросил Миронов.
— Заметили на этой скамейке того, в серой шляпе, который читает «Правду»? — шепнул оперативник.
— Видел, — сказал Андрей. — Кто это?
— Да я и сам не знаю, только этот субъект терся возле комиссионного магазина, где работает Макаров. Я там был и еще тогда его приметил. Он дважды заходил в магазин.
— Занятно. А вы не заметили, этот тип обратил внимание на появление Семенова?
