Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана - Мориер Джеймс Джастин (книги без регистрации .TXT) 📗
На другой день, вечером, я приплёлся в Тегеран. Чтоб не видеть места, где покоится тело Зейнаб, я поворотил с исфаганской дороги налево и вступил в город через Казвинские ворота. Мне было приятно заметить, что сидящие у ворот ратники не узнали меня под скромною одеждою муллы, тогда как прежде вид мой мгновенно приводил их в движение. В самом деле, можно ли было подумать, чтоб бедный, смиренный, со страдальческим лицом и учёною чалмой, странник был тот же самый грозный, кичливый, деятельный насакчи, который недавно наполнял все рынки и базары важностью своей особы? Так я проехал главнейшие улицы, не обратив на себя ничьего внимания. Мулла Надан был лицо всем известное, и мне тотчас показали дом его. Как уже было слишком поздно, то я не поехал к нему прямо, остановился в небольшом караван-сарае, лежащем поблизости его дому.
Поместив прилично своего лошака и подкинув ему корму, я уснул крепким сном после трудов путешествия. На другой день, поутру, я пошёл в баню, освежил бороду, выкрасил хною ладони и подошвы и отправился к мулле Надану, в лестной надежде, что наружность моя должна ему понравиться.
Дом его находился между шахскою мечетью и казармами верблюжьей артиллерии, у входу в базар, которого один конец примыкает к мечети, а другой к дворцовому валу. Внешний вид его был довольно скудный, но небольшой двор, на который я вошёл, был выметен чисто и хорошо полит водою. Выходящее на него огромное открытое окно указало мне на приёмную комнату муллы. Стены её были только выбелены скромною известью; но ковры и софы, хотя не обнаруживали богатства, доказывали, однако ж, безбедное состояние хозяина.
В комнате сидел кто-то из духовного звания, бледный, лихорадочный мулла, которого принял я за хозяина. Но это был один из домашних или, по крайней мере, приятелей, потому что он с поспешностью объявил мне, что мулла господин ещё в своём андаруне, однако же вскоре пожалует.
Чтобы дать ему уразуметь, что я не слуга, но также некто, я сел без церемоний на софе и вступил с ним в разговор, из которого тотчас приметил, что мой собеседник находится у муллы в каком-то роде услужения. Он хотел непременно узнать, зачем я пришёл к его хозяину, и поддевал меня разными странными вопросами; но, по милости пророка, съел грязь и не добился у меня толку.
– Вы, видно, недавно прибыли в Тегеран?
– Вчера только, к вашим услугам.
– Долго ли вы изволите здесь оставаться?
– Не знаю.
– Не ищете ли места?
– Никак нет.
– Так вы приехали сюда за собственными делами?
– Точно так.
– В Тегеране скучно жить одному, даже неделю, хоть это столица земных наслаждений. Могу ли быть вам полезным? На мой глаз и на мою голову! Я готов услужить вам.
– Да не уменьшится никогда тень ваша! Я пришёл за делом к мулле Надану.
– Мулла Надан или я – это всё равно: мы все дела обделываем вместе. Если хотите, я вам открою к нему путь; но я сам в состоянии услужить вам так, что, буде угодно аллаху, душа ваша будет совершенно довольна. У нас есть товар всех сортов и на всякую цену.
– Я не купец.
– Какая нужда быть непременно купцом? Довольно того, что вы приезжий, притом мужчина молодой, красивый, машаллах! Хотите ли на год, на месяц, на неделю или подённо – в том у нас нет затруднения; а только могу вас уверить, что приятно проведёте время в столице. Клянусь своим глазом, будете благодарны.
Я только что сбирался спросить его, о чём он мне тут толкует, когда сам хозяин вошёл в комнату, и я поспешно вскочил на ноги. Мулла Надан был высокий, миловидный мужчина, лет около сорока, с чёрною, лоснящеюся бородою и прекрасными глазами, которых века и брови натёрты были сурьмою. Огромный тюрбан из белой кисеи украшал его голову; на плечах свободно развевался обширный арабский плащ, с широкими, белыми и чёрными полосами. Судя по крепкому, здоровому его телосложению, он скорее годился бы в солдаты, нежели в толкователи небесного закона. За всем тем, наружность его была чужда той чистосердечной откровенности, свойственной военному знанию, и просто казалась искусным составом притворной набожности и записного плутовства, с примесью некоторой весёлости.
Я подошёл к нему почтительно и вручил записку муджтехида. Он раскрыл её, взглянул на почерк и на меня, как будто желая угадать, что мне нужно, и стал всматриваться в печать, заменяющую подпись руки. Лишь только разобрал на ней имя святого мужа, он вежливо улыбнулся, сказал:
– Добро пожаловать! – и просил меня садиться. – Потом пошли расспросы о здоровье муджтехида и его приятелей, на которые я отвечал с такою достоверностью, как будто был их домашним лекарем. Мулла Надан внимательно прочитал записку и не сказал ни слова об её содержании.
– Извините, что не могу предложить вам кальяна, потому что я не курю табаку, – проговорил он после некоторого молчания. – Мы, строгие блюстители заповедей веры, не употребляем никаких предметов роскоши. Добрый мусульманин не должен искушать свои чувства ни малейшими удовольствиями, чтобы не отвлекать их от славы всевышнего. Аллах запретил правоверным всё, что заключает в себе хмельное начало. На этом основании я отказываю себе в курении табаку, который хотя в общем употреблении на Востоке, но принадлежит к числу веществ, смущающих понятие.
Мулла Надан долго говорил о себе и молитвах, о суровости своей жизни и своих умерщвлениях плоти. Во всех его речах я не замечал никакого соотношения с теми наслаждениями, которые служитель его вызвался доставить мне так же хорошо, как и он сам. Но, сличая румяные щёки муллы со строгою диетою, которую соблюдал он на словах, всяк невольно подумал бы, что испод бороды его должен быть не одного цвета с лицевою стороною и что его образ мыслей построен по общему плану персидских домов, в которых наружное отделение бывает для свету, а внутреннее для личных удовольствий хозяина.
Глава XII
Дружеская беседа с муллою Наданом. Законное средство к предохранению людей от разврату
Лишь только ушёл услужливый «пустодом», с которым беседовал я до прибытия хозяина, мулла Надан вынул из-за пазухи записку муджтехида и сказал, что охотно принимает меня в свою службу по уважительной рекомендации святого мужа, его приятеля. Осведомясь потом о моих способностях и получив удовлетворительный ответ, он продолжал:
– Я давно искал такого, как вы, человека и брал многих на опыт; но все пошли не по руке. Этот, например, который теперь ушёл отсюда, он человек способный и сладил мне кое-какие дела; но, по несчастью, нечист на руку, мне нужно иметь такого, который строго соблюдал бы мои пользы, довольствуясь тем, что ему следует по силе условий.
Я отвечал мулле, что хотя много нагляделся в свете, но буду ему верным слугою и готов насквозь проникнуться его правилами, решась вести жизнь примерную и сделаться зеркалом мусульманской веры.
– О! касательно этого, – возразил мулла Надан, – можете душевно поздравить себя со знакомством со мною: я считаюсь здесь образцом питомцев Мухаммедова закона. Я могу назваться живым Кораном. Никто правильнее меня не совершает пятикратной молитвы; никто чаще не ходит в баню, ни строже бережёт себя от всего, что только может быть признано осквернительным. В одежде моей вы не найдёте ни золота, ни серебра. Мои умовения слывут в столице самыми совершенными, и весьма многие следуют моему образу утирания – в известных канонических случаях. При людях я не курю табаку и не пью вина: в шахматы, в карты и ни в какую игру не играю, чтобы не отвлекать ума от умозрительного созерцания девяноста девяти свойств аллаха. В отношении к постам я верх благочестия и воздержанности и, когда настанет рамазан, не делаю послабления никому в свете: толпы голодных постников не дают мне покою, прося, под разными предлогами, распространить на них законные изъятия; я прогоняю их от себя беспощадно и говорю: «Не смейте ни есть, ни пить, ни курить, ни нюхать табаку, ни даже обонять чего-нибудь благовонного с самого утра до закату солнца. Лучше умереть с голоду, чем хоть немного нарушить благопосланный закон о неедении».
