Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗

— Сахиб! Сахиб! Если ты сделаешь это… Рам-Шудор будет твоей тенью, будет смотреть твоими глазами и думать твоей головой… Я буду почитать тебя, как Питре, ибо наш божественный Ману говорит: «Кто умеет прощать, тот близок Богам».

И Рам-Шудор, подняв руку к небу, произнес страшную клятву, которую ни один индус, будь он сто раз изменником, вором и убийцей, ни за что не нарушит, раз она сорвалась у него с языка:

«Во имя великого Брахмы Сваямбхувы, вечная мысль которого живет в золотом яйце, во имя Брахмы, Вишну и Шивы, святой троицы, явленной в Вирадже, вечным сыне, пусть я умру далеко от своих, в самых ужасных мучениях, пусть ни один из моих родных не согласится исполнить на моей могиле погребальных церемоний, которые открывают врата Сварги, [23] пусть тело мое будет брошено на съедение нечистым животным, пусть душа моя возродится в теле ястребов с желтыми ногами и вонючих шакалов в тысяче тысяч поколений людей, если я нарушу клятву служить всем вам и быть преданным до последнего издыхания. Я сказал; пусть дух Индры запишет в книге судеб, чтобы боги-мстители помнили это».

И, закончив эту клятву, Рам-Шудор обошел всех присутствующих, брал у каждого руку и прикладывал ее к своей груди и голове; подойдя к Сердару, он три раза повторил эту формальность, чтобы показать, что своим господином он признает исключительно его и в случае каких-либо разногласий будет повиноваться исключительно ему одному.

— Теперь, — сказал Рама-Модели Сердару, — в какой бы час дня или ночи ты ни нуждался в этом человеке, какова бы ни была вещь, которую ты прикажешь ему, он твой телом и душой и никогда, будь уверен, не изменит этой клятве. Чтобы ты понял всю ее важность… Ты знаешь, Сердар, я люблю тебя и предан тебе, но я не дал бы тебе такой клятвы, потому что в том случае, если я нарушу ее, даже не намеренно, боги-мстители не простят мне этого.

— Тебе этого не нужно, Рама, — сказал Сердар, — чтобы быть преданным и поступать хорошо.

Сердар и Рама обменялись крепким рукопожатием, в котором выразилось все, что они пережили за эти десять лет совместных опасностей и страданий.

— А я? — сказал Нариндра, также подходя к Сердару.

— Ты, — отвечал Сердар, — не есть ли ты, как показывает твое имя (Нара — Дух, Индра — Бог), что ты дух, соединяющий две наши души.

Трудно было, действительно, встретить еще трех таких людей, столь различных по происхождению, традициям и нравам и так тесно соединенных душой и сердцем. Скоро должен пробить час, когда оба индуса дадут своему другу новое доказательство любви и преданности.

Видя, как Сердар, чтобы остаться с Нана-Сахибом, мгновенно отказался от давно лелеемой им мечты восстановить свою репутацию, Рама и Нариндра, которым их друг открылся в тяжелую минуту, были сильно огорчены этим. Сколько раз видели они, как этот гордый и чувствительный человек чуть не падал под тяжестью грустных воспоминаний и готов был покончить с жизнью, чтобы найти покой в вечном сне… Когда окончилась трогательная сцена, прибавившая новое лицо к маленькому обществу Нухурмура, и в ту минуту, когда все прощались с Нана-Сахибом, Нариндра быстро шепнул на ухо Раме:

— Мне нужно по секрету поговорить с тобой, зайди ко мне через минуту.

— Я то же самое хотел сказать тебе, — отвечал заклинатель.

— Смотри только, чтобы никто не догадался о нашем разговоре!

— Даже Сердар?

— Сердар в особенности.

И они расстались. Нариндра под предлогом усталости (он, действительно, после того, как покинул Бомбей, шел сорок восемь часов, день и ночь, не переставая) попросил разрешения уйти на покой и удалился в тот грот, где он располагался вместе с заклинателем.

Несколько минут спустя Рама уже подымал циновку, служившую вместо двери, и входил к своему другу.

— Вот и я, Нариндра, — сказал он.

— Будем говорить шепотом, — сказал маратх, — Сердар не должен знать о нашем плане, который мы осуществим, если ты согласишься. Я знаю его, он не согласится на это.

— Я тоже имею нечто предложить тебе, но ты говори сначала, ты первый подал мысль об этом разговоре.

— Весьма возможно, что у нас с тобой одна и та же мысль… Выслушай меня и отвечай мне откровенно. Что ты думаешь об эгоизме и равнодушии, с какими Нана-Сахиб принимает в жертву привязанности самую дорогую мечту Сердара?

— Я думаю, как и ты, Нариндра, что принцы смотрят на людей как на орудие своей воли и считают важным лишь то, что касается их самих.

— Очень хорошо, я уверен теперь в твоем содействии. Когда я увидел сегодня, как Сердар жертвует собой, забывая даже о восстановлении своей чести, о любви сестры, которая едет в Индию, чтобы вырвать брата из этой полной тяжких испытаний жизни, которую он ведет так давно, — мне показалось на один миг, что мы будем свидетелями одного из тех чудных зрелищ, какие, мой бедный Рама, встречаются только в «Парнасе» или «Састрасе», ибо века героев прошли. Я думал, что Нана-Сахиб не захочет уступить в великодушии и величии души тому, кто столько раз жертвовал собой для него; но мечта моя была непродолжительна, и отвращение наполнило мое сердце, когда я увидел, с какой легкостью он принимает все от других, ничего не давая им взамен. Чем Нана-Сахиб рискует? Он окончит свои дни во дворце, получит изрядную пенсию от англичан, после того, правда, как послужит трофеем во время празднества в честь подавления восстания, тогда как нам угрожает позорная смерть, ибо, будь уверен, если прощают вождю, то лишь для того, чтобы сильнее поразить его приверженцев. Сердара же тем более не пощадят за то, что он пренебрег амнистией королевы, дарованной ему по просьбе его семьи. Ах! Скажи только Нана: «Сердар, я принимаю в жертву твою жизнь, но не могу допустить, чтобы ты жертвовал своей честью. Иди и исполни то, что ты хотел, восстанови свое доброе имя, верни себе всеобщее уважение и любовь семьи, я здесь в безопасности, как при тебе, так и без тебя. Когда ты все это исполнишь и затем пожелаешь устроить мой побег, чтобы доставить меня в свободную страну, где потомку Великих Моголов не грозит никакое унижение, я буду счастлив, если ты именно меня обяжешь такой услугой»… Да! Скажи он это, как бы это было прекрасно, как достойно потомка двадцати царей, которые, продолжая спать в пыли веков, почувствовали бы, что последний их отпрыск далек от малодушия… Нет, он удостоил лишь благодарности людей, которые жертвуют своей честью и жизнью, чтобы гордость его не страдала и на гербе не было ни одного пятна… Так не будет же этого, Рама! Довольно! Я не хочу, чтобы истинный борец за независимость умер, обесчещенный этой куклой, которая играла в цари вместо того, чтобы с мечом в руке гнать англичан до самого океана и закончить начатое дело. Нет, этого не будет, потому что я, воин маратхского племени, т. е. чистой индусской расы, не обязан преклоняться перед этим мусульманином монгольской расы, предки которого еще за шестьсот лет до владычества англичан поработили мою страну. Этого не будет, потому что Сердар ошибается, восхищаясь героизмом принца, бессильного при встрече лицом к лицу с противником и не умеющего добиться успеха. Мы охраняем его, а он все время занят тем, что курит гуку на диване или спит. Да, в лице Нана-Сахиба Сердар чтит знамя независимости, тогда как только он сам может быть символом последней и останется навсегда надеждой и образцом чести для таких патриотов, как мы с тобой. Я не хочу поэтому, чтобы Сердар жертвовал для него собой и выходил с оружием в руках против полка, которым через месяц будет командовать его зять, а знамя нести племянник. Мы, Рама, должны спасти нашего друга помимо его воли, при этом так, чтобы он не подозревал ничего, ибо сам он не согласится на это.

— Я слушал, не перебивая тебя, Нариндра, — отвечал заклинатель, — и каждое твое слово совпадало с моими мыслями. Но к какому средству мы прибегаем, чтобы добиться своей цели? Ты знаешь характер Сердара и непоколебимость его убеждений.

— Я нашел это средство, Рама!