Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Слова не скажи, — заметил Джил.
— Они об этом предпочитают помалкивать, — сказал Кэнби. — Разве что с самыми близкими друзьями пошушукаются.
— Здесь ведь поблизости никакой границы не проходит, — продолжал он через минуту. — Стоило бы появиться кому-нибудь постороннему, и все в долине моментально узнали бы об этом.
— И никто не появлялся? — спросил я.
— Никто из тех, кто соображает что-то по части скота, — сказал Кэнби, снова усаживаясь на залавок. — Кроме вас двоих.
— Не вижу тут ничего смешного! — сказал Джил и беззвучно поставил стакан на стойку.
— Кому это, выходит, слова сказать нельзя? — спросил Кэнби. На этот раз он улыбался во весь рот.
— Чем в мои дела нос совать, ты лучше свои обязанности выполняй!
— Я просто подумал, что лучше вам знать, как обстоят дела…
— Слушай, ты! — Джил убрал руки со стойки.
— Выпей воды, Джил, — сказал я и прибавил, обращаясь к Кэнби: — Он пять порций виски вылакал, а тут еще с Роуз так получилось. — Я не думал, что Джил затеет драку с Кэнби, но все-таки немного опасался — очень уж он огорчился. Когда Джил впадает в меланхолию или заходит в тупик, ему, чтоб прийти в равновесие, необходимо подраться. Победит он или нет — дело не в этом, хорошая драка всегда приводит его в отличное расположение духа. Еще бы, ведь победа остается за ним!
— А насчет Роуз помалкивай, понятно тебе? — Джил повернулся ко мне лицом, и по глазам было видно, что его уже разбирает хмель.
— Ладно, Джил, — успокоил я его. — Ладно! Пошутить с тобой нельзя, что ли? На лучших друзей кидаешься. Неужели ты шуток не понимаешь, Джил?
— Шутки-то я понимаю, — возразил он. — Кто это сказал, что я шуток не понимаю, — он продолжал в упор смотреть на нас. Мы молчали. — Шутки я понимаю, — повторил он и снова взялся за свой стакан. — Только шутка шутке рознь. — Он сделал глоток, потом еще один и резко поставил стакан.
Я посмотрел на Кэнби и сделал движение в сторону Джила. Кэнби кивнул.
— Я не хотел тебя обидеть, Картер, — он снова налил Джилу — наливал он медленно и осторожно, как-то уважительно.
Кэнби поставил на стойку две тарелки, достал из-под прилавка несколько ломтей черствого хлеба, вяленое мясо и положил в тарелки. Джил уставился на мясо.
— И объедков твоих мне тоже не надо, чтобы протрезветь!
— Как угодно. С завтрака прошло много времени, я думал, вы успели проголодаться. — Кэнби подложил на тарелки несколько кусочков острого сыра, а сам взял бутылку и сыр, и пошел к столику, за которым сидел Мур. Постоял возле Мура, и они о чем-то поговорили. Хорошо еще, что никто из них не засмеялся.
Я поел сухого хлеба с мясом и сыра. Теперь, после того как я промочил горло, еда показалась мне вкусной. Ехали мы долго, а ели в последний раз еще до рассвета. Наконец и Джил принялся за еду, сперва вроде бы машинально, с рассеянным видом отщипывая кусочки, но потом отбросил церемонии.
— Они уверены насчет угона? — спросил я Кэнби, когда тот вернулся.
— Вполне, — ответил он. — Им еще прошлой осенью показалось, что у них недочет, но поскольку пастбища окружены со всех сторон горами, счет велся кое-как и полной уверенности у них не было. Один только Бартлет не сомневался. У него скота не так уж много, и, по его подсчетам, нехватка была голов в сто. Он, как водится, стал пускать молву, от которой всем тут могло не поздоровиться. Спасибо, Дрю нашелся: предложил всем заняться пересчетом, причем, на этот раз делалось все уж на совесть. Они даже проверили поголовье стельных коров. Ну, вот, а недели три назад — нет, больше, с месяц, пожалуй, будет — у Кинкэйда, который работает зимним объездчиком у Дрю, возникли кое-какие подозрения. Ему казалось, что одно стадо, зимовавшее на южной окраине, поредело так, что уж никакой оттепелью не объяснишь. Они с Фернли установили слежку. Даже по ночам выезжали. И вот незадолго до начала отгона наткнулись на следы небольшого гурта и отпечатки подкованных копыт в южной части долины. На Антилопе они их потеряли — там незадолго до того снег прошел — но на той же Антилопе, в ложбине, в западной части долины, обнаружили небольшой шалаш и золу от нескольких костров, под выступом скалы, чтобы не видно было дыма. На их взгляд, побывало там голов тридцать скота и четверо верховых.
— И весной обнаружился недочет?
— И еще какой! Почти шестьсот голов, считая телят.
— Шестьсот? — переспросил я, не веря ушам.
— Вот именно. Дважды считали, в присутствии всех.
— Черт знает что! — сказал Джил.
— Вот потому-то никому слова и не скажи, — заметил Кэнби.
— Все внакладе? — спросил я немного погодя.
— Все, а Дрю больше всех. Но и остальным тоже досталось…
— И неудивительно, при таком положении дел, — сердито сказал Джил.
— Что и говорить, — согласился Кэнби.
Теперь мы ясно представили себе, как обстоят дела, и пожалели, что нас сюда не вовремя принесло — у всех давно уже одно на уме.
— А что Ризли здесь делает? Нашли какие-нибудь улики? — спросил Джил.
— Много хочешь знать, — сказал Кэнби. — Приехал на всякий случай: беспорядков они тут опасаются. Это судья Тайлер надумал, не скотоводы…
Я хотел еще кое о чем поспрашивать. И знал, что не надо, а все же хотел… Но тут Мур встал со своего места и снова подошел к стойке с порядком уже опустевшей бутылкой в руках. Он подтолкнул ее к Кэнби и положил рядом еще один доллар.
— Разлей на троих. А у вас потери были? — спросил он нас.
— Нет, — ответил я, — ничего сверх того, что можно списать на морозы и койотов.
— Есть какие-нибудь соображения? — спросил его Джил. Кэнби, протягивавший сдачу Муру, застыл на месте.
— Одно-единственное соображение, что лучше не иметь никаких соображений. — Мур взял сдачу и положил ее в карман. — Сыграем? — предложил он, давая понять, что на наш счет у него сомнений нет.
Кэнби достал для нас колоду карт из дальнего ящика, и мы втроем уселись за передний столик. Мур держал карты у груди и каждый раз перед сдачей смотрел, прищурившись, в потолок. Мы ограничили ставку двадцатью пятью центами, что уже достаточно высоко. Кэнби подсел и оставался у нашего стола, пока не начали приходить посетители. Тогда он опять занял свое место за стойкой, протирая ее и поглядывая на всех — первым разговор он никогда не заводил. Большинство пришедших были объездчики, все наши знакомые. Мне показалось, что они поглядывают на нас с Джилом как-то странно и внимательней обычного, а, может, я и ошибался. Входя, кто кивал, кто поднимал руку в знак приветствия, кто говорил «привет»! — все как всегда. Первым делом направлялись к стойке и выпивали одну-две порции виски. Затем несколько человек уселись за соседний столик играть в карты, а остальные устроились в ряд у стойки, опершись на нее локтями и сдвинув на затылок шляпы. Комната наполнилась глухим гулом басистых голосов. Разговор состоял главным образом из отрывистых коротких фраз и дружелюбной перебранки. Время от времени кто-нибудь закидывал голову, разражаясь громким хохотом, и осушал залпом свой стакан, прежде чем снова нагнуться над стойкой. Все было как всегда и в то же время подспудно чувствовалась какая-то разница. Хотя бы то, что никто, даже самые друзья-приятели не обзывали друг друга конокрадами, вымогателями, шулерами, старыми вралями и вообще избегали эпитетов, заключающих в себе моральные оценки.
Стали появляться и деревенские жители: старый Бартлет, который, собственно, был фермером, но имел тут дом. Владелец лавки Дэвис в сопровождении своего конторщика Джойса — высокого худого мальчишки с бледным прыщеватым лицом, с отвисшей губой, придававшей ему идиотский вид, и с огромными руками, которые он не знал куда девать. Пришел даже священник из единственной нашей церкви, Осгуд.
Правда, от выпивки он нарочито громко отказывался. Осгуд был баптист — лысый, с маленьким носиком и близко посаженными глазками; однако, сложен как борец. Говорил он очень уж восторженно и держался очень уж дружески, так что было в этом что-то фальшивое. Он расхаживал с важным видом среди посетителей, заложив одну руку с крепко сжатым кулаком за спину, — готовая статуя великого человека, погруженного в раздумье; другая рука нервно поигрывала брелоком, болтавшимся на тяжелой золотой цепочке часов. Я обратил внимание, что ребята избегают оставаться с ним наедине, при его приближении становятся или натянутыми, или чересчур развязными. Правда, пить и играть в карты они при этом не прекращали и охотно отвечали на его вопросы, однако упорно именовали его мистером Осгудом.
