И грянул гром (Раскаты грома) - Смит Уилбур (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
— Сука! — прорычал Син, придя в ярость от боли, и перешел в контрнаступление.
Канди сопротивлялась, обнаженная и визжащая, но он поднял ее на плечи к швырнул на кровать.
— А теперь, моя девочка, — ворчал он, хлопая ее по мягкому месту с такой силой, что оставались розовые следы, — мы поучим тебя хорошим манерам.
Следующий удар оставил точный отпечаток его руки на ее милой щечке. Она поняла, что сопротивляться бесполезно. Потом удар послабее и последний — просто в назидание.
В очередной раз занеся руку, Син с раскаянием подумал, что впервые в жизни бьет женщину.
— Канди, — неуверенно произнес он и очень обрадовался, когда она села к нему на колени, обняла за шею и повернулась горящей щекой. Ему очень хотелось извиниться, более того, он был готов вымаливать прощение, но, преодолев себя, резко произнес: — Ты хочешь извиниться за свое поведение?
Канди вздохнула и кивнула:
— Пожалуйста, прости меня, дорогой. Я заслужила этот урок. — И она дотронулась пальцами до его губ. — Пожалуйста, прости меня. Я так виновата. Мне так жаль.
В тот вечер, они ужинали в кровати. Рано утром, когда Син лениво нежился в пенной ванне и горячая вода лилась ему на спину, сказал:
— Сегодня утром я уезжаю домой. Хочу поспеть к Рождеству.
— О, Син! Разве ты не можешь остаться? Хотя бы на несколько дней?
— Нет.
— Когда ты вернешься?
— Не знаю.
После долгой паузы она сказала насмешливо:
— Похоже, я не вхожу в твои планы?
— Ты же мой друг, Канди! — запротестовал он.
— Ну что же, хоть на этом спасибо. — Она встала. — Я прикажу подать завтрак.
В спальне она остановилась у зеркала в полный рост. Голубой шелк пеньюара очень шел к ее глазам. Но сейчас ей было не до этого.
«Я богата, — думала она, — и не хочу быть одна». Канди отошла от зеркала.
Глава 59
Син медленно брел по гравийной дорожке к особняку Голдберга. Он прошел между деревьями, зелеными газонами и оказался у фасада дома, выстроенного в стиле рококо. Это утро навевало дремоту, и голуби, сидящие на деревьях, сонно ворковали.
Вдруг из-за аллеи, обсаженной кустарником, до него донесся звонкий смех. Он остановился и прислушался. Вдруг он испугался — возможно, она откажется встретиться с ним, ведь она не отвечала на письма.
Он поборол страх и пошел дальше, ступая по ковру газона, пока не оказался у амфитеатра. Вокруг стояли вазы с изображением Парфенона. Белые мраморные колонны отражались в пруду. Он видел карпов, которые лениво плавали среди зеленых водорослей и лилий. Цветы были белыми, золотыми и пурпурными.
Рут сидела на мраморном бордюре. Вся в черном — от платья до туфелек. Правда, руки были обнажены, она размахивала ими, крича:
— Иди, Темпест. Иди ко мне.
В десяти шагах от нее, удобно устроившись на газоне, сидела Темпест Фридман и качала головой, отказываясь подойти.
— Иди сюда, детка, — настаивала Рут, и ребенок очень медленно наклонился вперед, высоко подняв ручонки, короткая юбочка задралась, открыв краешек панталон. Она оставалась в такой позе несколько секунд, потом с трудом поднялась и стояла, покачиваясь на пухлых, розовых ножках. Рут радостно развела руками, радуясь успеху дочери, которая улыбнулась ей в ответ, обнажив четыре белых зуба. — Иди к маме, — со смехом позвала Рут, и Темпест сделала несколько неуверенных шагов. Потом, опустившись на четвереньки, поползла. — Ты — маленькая плутовка! — обвинила ее Рут и, подхватив под мышки, подбросила вверх. Темпест радостно засмеялась.
— Еще, — требовала она — еще.
Сину хотелось смеяться вместе с ними. Ему хотелось подбежать и схватить их обеих на руки. Неожиданно он понял, что именно в этом и заключается смысл жизни. Женщина и ребенок. Его женщина и его ребенок.
Рут подняла глаза и увидела его. Она застыла, прижав дочку к груди, и маска безразличия скрыла лицо. — Здравствуй. — Он стоял рядом с ними, теребя в руках шляпу.
— Здравствуй, Син. — Ее лицо озарила слабая, неуверенная улыбка. — Тебя так долго не было. Я думала, ты вообще не придешь.
Син широко улыбнулся и сделал шаг вперед, но в этот момент Темпест, до этого смотревшая на него с любопытством, начала вырываться и кричать:
— Дядя! Дядя! — Она била Рут по животу, потом наклонилась к Сину, собираясь дотронуться до него.
Рут от удивления чуть не уронила девочку. Бросив шляпу на землю, Син подхватил ребенка.
— Еще, еще! — кричала Темпест, требуя, чтобы ее подбрасывали.
Син слабо разбирался в детях, но, вспомнив, что у них мягкая макушка, пришел в ужас оттого, что может уронить девочку и она ударится головой. Наконец Рут перестала смеяться и взяла у него ребенка.
— Пошли в дом. Пора пить чай.
Они медленно шли по газону, держа девочку за ручки, и так как ей нe надо было соблюдать равновесие, то она сосредоточилась на том, какую ножку надо ставить раньше.
— Син, первым делом я хочу кое-что узнать. — Она смотрела на ребенка, а не на него. — Ты… — Она сделала паузу. — Соул… Ты мог предотвратить то, что с ним случилось? Я имею в виду, ты не… — Ее голос дрожал.
— Нет, я не мог, — отрывисто произнес он.
— Поклянись мне, Син. Ради Бога, поклянись!
— Я клянусь тебе. Я клянусь… — Он прервался, решив, что его жизнь — не такая уж важная штука. — Я клянусь жизнью нашей дочери.
Она с облегчением вздохнула:
— Вот почему я не писала тебе. Мне надо было знать наверняка.
Ему захотелось рассказать ей о том, — что он намерен взять ее с собой, о Львином холме и об огромном пустом доме, где она будет хозяйкой. Но он знал, что сейчас — неподходящий момент, ведь только что они говорили о Соуле. Надо было подождать.
Они подошли к дому Голдберга. Рут отдала ребенка няне. И пока они пили чай, Син пытался скрыть то, что можно прочесть во взгляде, обращенном на любимую женщину.
Когда они остались вдвоем на лужайке, Син не удержался:
— Рут, ты поедешь домой со мной.
Она остановилась у розового куста, сорвала цветок, обрывая лепесток за лепестком, бросала на землю и только потом посмотрела в лицо Сину.
— Я? — тихо переспросила она. Син испугался выражения ее глаз.
— Да, — подтвердил он. — Через несколько дней мы сможем пожениться. Нам потребуется время только для того, чтобы расписаться и собрать вещи. Потом мы уедем на Львиный холм. Я еще не рассказывал тебе о нем.
— Черт тебя побери, — тихо произнесла она. — Черт тебя побери с твоим самомнением.
Он с удивлением посмотрел на нее.
— Ты махнул хлыстом и думаешь, что я буду лаять и прыгать через обруч. — Злость завладела ею. — Я не знаю, как ты обращался с другими женщинами, но я не проститутка и не допущу, чтобы со мной обращались подобным образом. Неужели ты не в состоянии вообразить, что я не собираюсь за тебя замуж? Как ты мог забыть о том, что я вдовствую всего три месяца? Как ты мог подумать, что я, не относив траура по мужу, брошусь в объятия другого мужчины?
— Но, Рут, я ведь люблю тебя. — Он пытался успокоить ее, но она продолжала кричать:
— Тогда докажи это, черт тебя побери. Докажи своей нежностью. Разговаривай со мной как с женщиной, а не как с пустым местом. Постарайся понять меня.
И тут его удивление сменилось гневом, и уже он в свою очередь крикнул ей:
— В ночь бури тебя не мучили подобные угрызения, да и впоследствии тоже.
Это был удар хлыстом. Она отступила назад, и смятые розовые лепестки выпали из ее рук.
— Ты — свинья, — прошептала она. — Убирайся и никогда не возвращайся, никогда.
— Всего наилучшего, мадам. — Он надел шляпу, развернулся и быстро пошел по лужайке. Дойдя до гравийной дорожки, он замедлил шаг и остановился, проклиная свою гордость и несдержанность.
Он медленно повернулся. Лужайка была пуста.
По широкой мраморной лестнице Рут добежала до своей спальни и бросилась к окну. С высоты третьего этажа его фигура казалась не такой большой, темная одежда контрастировала со светлым гравием. Он дошел до ворот и остановился. Она высунулась из окна, чтобы он мог заметить ее, когда повернется. Рут видела, как он неторопливо прикурил длинную черную сигару, бросил спичку, постоял, расправил плечи ушел.
