Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Лондон Джек (книги онлайн .txt) 📗

Одного из полицейских я списал прямо с натуры; не забыл упомянуть и некоего Сола Гленхарта, самого гнусного полицейского судью на всем нашем материке (этот вывод я сделал на основании обширного материала). Он был хорошо известен всем местным бродягам, а его гражданские «доблести» были не только небезызвестны, но вызывали бурное негодование в массах городского населения. Конечно, я не называл ни имен, ни мест и портрет судьи нарисовал в безличной, «собирательной» манере, однако не могло возникнуть никаких сомнений в конкретности его, ибо я сумел сохранить «местный колорит».

Естественно, поскольку я сам был бродягой, моя статья в основном явилась горячим протестом против бесчеловечного обращения с нашим братом. Поразив налогоплательщиков до глубины души, или, вернее, до глубины их кошельков, я подготовил почву, а затем уже принялся бить на чувства. Поверьте мне, статья была написана прекрасно. А красноречие какое! Вот послушайте заключительную часть:

«Скитаясь по дорогам под недремлющим оком Закона, мы никогда не забываем, что находимся за бортом, что наши пути никогда не сходятся с путями общества, что Закон относится к нам далеко не так, как он относится к другим людям. Бедные, заблудшие души, молящие о корке хлеба, мы сознаем нашу беспомощность и наше ничтожество. И вслед за одним многострадальным собратом по ту сторону океана мы можем лишь сказать: „Мы горды тем, что гордости не знаем“. Мы забыты людьми, забыты богом. О нас помнят только гарпии правосудия, которые превращают наши слезы и вздохи в блестящие, сверкающие доллары».

Надо вам сказать, портрет судьи Сола Гленхарта вышел на славу. Сходство было поразительное, несомненное, и я не жалел фраз вроде: «эта жирная гарпия с крючковатым носом»; «этот греховодник, грабитель с большой дороги, одетый в судейский мундир»; «человек, зараженный нравами Тендерлойна, [6] человек, у которого чувства чести меньше, чем у воров», «он обделывает темные делишки вместе с акулами-стряпчими и заточает в вонючие камеры несчастных, которые не могут подкупить его», и прочее и прочее. Моя статья была написана слогом студента-второкурсника, слог этот никак не подошел бы для диссертации на тему «Прибавочная стоимость» или «Ошибки марксизма», но это то, что именно любит наша публика.

– Гм! – буркнул Спарго, когда я сунул ему в руки мою статью. – Ну и быстрота. Вы работали, видно, бешеным аллюром, приятель.

Я устремил гипнотизирующий взгляд на его жилетный карман, и он немедленно дал мне одну из своих превосходных сигар, которую я закурил, пока он пробегал мою статью. Два или три раза он бросил на меня испытующий взгляд, но ничего не сказал до тех пор, пока не кончил читать.

– Бойкое у вас перо! Где вы работали раньше? – спросил он.

– Это мой первый опыт. – Я притворно улыбнулся, дрыгая ногой и разыгрывая смущение.

– Не врите. Какое жалованье вы потребуете?

– Нет, нет, – Ответил я, – мне не нужно жалованья, сэр, благодарю покорно. Я свободный и обездоленный американский гражданин, и никогда никто не посмеет утверждать, что мое время принадлежит ему.

– Кроме Закона, – хихикнул он.

– Кроме Закона, – согласился я.

– Откуда вы узнали, что я веду кампанию против местной полиции? – спросил он отрывисто.

– Я этого не знал, но мне известно, что вы готовитесь к ней. Вчера утром одна сердобольная женщина подала мне три сухаря, огрызок сыра и кусок черствого шоколадного торта, причем все это было завернуто в последний номер «Клариона», где я заметил нечестивое ликование по поводу того, что кандидат в начальники полиции, которого поддерживает ваша газета «Каубелл», провалился. Из того же источника я узнал, что муниципальные выборы на носу, и сделал выводы. Появление нового и порядочного мэра повлечет за собой перемены в полиции, а значит, и появление нового начальника полиции, то есть кандидата «Каубелла». Следовательно, вашей газете пора выступить на сцену.

Он встал, пожал мне руку и опустошил свой набитый сигарами жилетный карман. Я спрятал сигары, продолжая курить полученную прежде.

– Вы мне подойдете! – сказал он восторженно. – Ваш материал будет нашим первым выстрелом. И вы еще немало таких выстрелов сделаете! Сколько лет я ищу такого человека, как вы! Поступайте к нам в редакцию.

Но я отрицательно покачал головой.

– Соглашайтесь! – энергично убеждал он меня. – Не ломайтесь! Для моей газеты вы нужный человек. Она жаждет вас, домогается, не может обойтись без вас. Ну как, решено?

Так он долго наседал на меня, но я был тверд, как скала, и через полчаса Спарго сдался.

– Помните, – сказал он, – если вы перемените свое решение, я всегда готов вас принять. Где бы вы ни были тогда – телеграфируйте, и я немедленно вышлю вам деньги на проезд.

Я поблагодарил его и попросил уплатить за статью.

– О, у нас существует строгий порядок, – сказал он. – Вы получите гонорар в первый четверг после того, как статья будет напечатана.

– В таком случае мне придется пока попросить у вас…

Он взглянул на меня и улыбнулся.

– Лучше выдать сразу, а?

– Конечно, – ответил я. – Предпочитаю получить наличными без всяких формальностей.

Я получил тридцать долларов и отчалил, то есть удалился.

– Бледнолицый юноша, – сказал я церберу, – вот теперь меня действительно вытурили. (Он слабо усмехнулся.) И, в знак моего искреннего уважения к тебе, получай… (его глаза сверкнули, и он торопливо поднял руку, чтобы предохранить голову от ожидаемого удара)… этот маленький подарок, на память.

Я хотел сунуть ему в руку пятидолларовую монету, но он, как ни был ошеломлен, сумел проворно отдернуть руку.

– Не надо мне этого дерьма! – огрызнулся он.

– Теперь ты мне нравишься еще больше, – сказал я, добавляя еще пять долларов. – Ты просто молодец! Но тебе непременно придется принять деньги.

Он отступил, ворча, но я обхватил его за шею и сунул десять долларов ему в карман. Однако едва лифт тронулся, обе монеты звякнули о крышу кабины и скатились в пролет. К счастью, дверь лифта не была закрыта, и я, протянув руку, успел поймать их. Мальчишка-лифтер выпучил глаза.

– Это у меня такая привычка, – сказал я, кладя деньги в карман.

– Какой-то тип уронил их сверху, – шепнул он, все еще не оправившись от изумления.

– Возможно, – согласился я.

– Давайте я верну их ему, – предложил он.

– Глупости!

– Лучше отдайте, – пригрозил он, – или я остановлю лифт.

– Еще чего!

Тут он действительно остановил лифт между этажами.

– Молодой человек, – сказал я, – у тебя есть мать? (Он сразу стал серьезен, словно жалея о своей выходке; и тогда, чтобы окончательно убедить его, я с величайшей старательностью начал засучивать правый рукав.) Ты приготовился к смерти? (Я пригнулся, как бы готовясь к нападению.) Мгновение, одно короткое мгновение, отделяет тебя от вечности. (При этом я сжал правую руку в кулак и приподнял ногу.) Молодой человек, молодой человек, через тридцать секунд я вырву твое сердце из груди и услышу, как ты будешь вопить в аду.

Это подействовало. Мальчишка быстро нажал кнопку, лифт полетел вниз, и я вмиг очутился на улице. Вы видите, Анак, я никак не могу отделаться от привычки везде оставлять о себе яркое воспоминание. Меня никогда не забывают…

Не успел я дойти до угла, как услышал за собой знакомый голос.

– Здорово, Пепел! Ты куда?

Это был Чикаго Хват, – нас с ним вместе когда-то сняли с товарного поезда в Джеконсвилле. «Глаза пеплом засыпало, вот мы и не видали, как они подобрались», – объяснял он потом, и после этого случая за мной осталась кличка «Пепел».

– На юг, – ответил я. – Как поживаешь, Хват?

– Паршиво. Быки ощерились.

– А где ребята?

– В малине. Я провожу тебя.

– Кто хозяин?

– Я. И ты это запомни.

Слова жаргона сыпались с губ Лейта, и мне пришлось прервать его.

– Переведите, пожалуйста. Не забудьте, что я иностранец.