Зеленые листы из красной книги - Пальман Вячеслав Иванович (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Мгновение глубокой тишины. И общий вздох, словно большая человеческая душа охнула. Всхлипнула Лида. Все стояли, опустив головы. Первый егерь заповедника…
— В одночасье помер, — сказал Зарецкий. — Приехал за мной в Майкоп, переночевал, выехали сюда, добрались до его дома. Он вошел, сел у стены, жена налила воды в умывальник, обернулась, а он и голову уронил… Вечная ему память! Одно утешение: удалось ему увидеть зубров на Кавказе.
Утром кишинские зуброводы выехали в Хамышки. Хоронили старого егеря многолюдно и торжественно. Могила его осталась на старом солдатском кладбище через дорогу от поселка.
Не пришлось ему дожить до страшного июня сорок первого.
На пути в Москву Михаил Зарецкий два дня провел в Майкопе.
Его отец, еще более осунувшийся после смерти Алексея Власовича, все более озабоченный сообщениями из Европы, где широко полыхала война, как-то очень невнимательно выслушал планы, которые разворачивал перед ним Михаил. Это не означало, конечно, потерю интереса к заповедным делам и к зубрам на Кавказе. Это была реакция на тревожные и грустные события жизни. Неужели его сыну тоже суждено надеть солдатскую шинель?… Что за век такой, что за ярость человеческая?…
А Михаил не думал о войне и ни о чем другом, связанным с войной. Он всецело продолжал жить заповедником, зубрами, ему было хорошо там, рядом с Лидой, которая на редкость умно и деятельно помогала Зарецкому в его работе. Общее дело заполнило всю их жизнь. И дело это казалось им наиважнейшим среди всех других. Еще бы — восстановить утерянный вид!
— Я хочу, папа, добиться покупки новых зубров, — говорил Михаил. — У Яна Жабинского записано, что в Польше были еще потомки Кавказа, по имени Борус, Бис-кайя и Бизерта, с хорошей долей кавказской крови. Целы они? Или их потомки? На будущий год у нас появятся еще зубрята от Журавля. Опять возникнет угроза близкородственного размножения, мы хотим избежать этого. Из Москвы я думаю выехать в Беловежскую пущу, чтобы ускорить дело. Надо привезти несколько зубров.
Отец посмотрел на карту. Немцы находились всего в двухстах километрах от пущи. Такая опасность!.. Понимает ли он?…
Данута Францевна смотрела на сына, на мужа, опять на мужа и сына, догадывалась, что переживает Андрей Михайлович и о чем не знает их сын. Она не хотела, чтобы отец все это высказал и испортил Мише его боевое настроение.
Андрей Михайлович подошел к карте.
— Посмотри сюда, Миша. Подумай. Вот она, пуща, а вот тут — немцы, их отмобилизованные дивизии. Их танки и штыки. Их многолетняя нацеленность на восток, дранг нах остен.
— Штыки немцев повернуты, кажется, не в нашу сторону.
— Штыки легко повернуть куда угодно. Ни один старый солдат не верит в стабильность положения на нашей западной границе. Затишье перед бурей. Фашисты — и мы. Неодолимая пропасть. Я не уверен, что успеешь отловить быков в Беловежской пуще, что вообще поедешь туда.
— О чем ты, папа?… — Михаил вдруг сел, испуганно посмотрел на отца, потом на карту. Он не был готов к подобному разговору. Война не представлялась ему чем-то очень близким и опасным. Мы достаточно сильны — это он знал, так был воспитан, с верой в победу. — Неужели ты думаешь, что они рискнут напасть?…
— Да, я так думаю. И когда настанет удобный для них момент, штыки повернутся в нашу сторону. Я не знаю, как сложится обстановка, но на душе у меня тяжело. Представь: ты наденешь шинель, все твои друзья — ученые и егеря — тоже. Кто останется в заповеднике? Директор? Это хуже всего. Так вот, если случится самое плохое, заботу о зубрах я возьму на себя. В солдаты не годен, так хоть здесь… Лиде одной не справиться. Дело сложное, без мужчин трудно. Не исключай и такого хода событий.
Михаил подавленно молчал. Ему и в голову не приходило подобное.
— Я тоже буду рядом с Лидой, — тихо сказала Данута Францевна. — Втроем будет легче.
— Могу я сказать о твоем желании в главке? — Миша стоял перед отцом. — Я имею в виду военное время.
— Да. Василию Никитичу Макарову. Он меня помнит. И поспеши-ка ты, сынок, с беловежским пополнением. Там зона опасности. Чем скорее управишься, тем лучше.
Ночью Михаил сел за письмо. Самое длинное и самое, пожалуй, серьезное письмо из всех, написанных им Лиде Шаровой. Он крупно и разборчиво написал, что любит ее. Признание для Лиды, в общем-то, не такое уж неожиданное, но так вот прямо написанное слово о любви, да еще в письме суровом, тревожном, — это слово звучало очень смело и честно. «Люблю. И если все плохое не произойдет слишком скоро, и я успею вернуться к тебе, то хочу услышать твой ответ, чтобы решить наше будущее — сегодня и навсегда».
Утром он отдал письмо маме.
— Отправь, пожалуйста, с первой оказией. Через надежные руки.
Она поняла.
Весенняя Москва встретила Михаила ярким солнцем, последними сильно потемневшими сугробчиками снега и бесчисленными светлыми ручьями. Река вскрылась, по ней важно плыли ноздреватые, хрупкие льдины. Веселые люди заполняли улицы.
Вид сияющей Москвы, спокойный ритм, всегда свойственный ее лику, знакомый высокий дом на Чистых прудах с машинами у подъезда, где помещался главк, — все это никак не вязалось с мрачными предсказаниями отца. Зарецкий повеселел. Мир более устойчив, чем могло казаться из далекого Майкопа. И командировка его, конечно же, увенчается успехом, он привезет зубров из пущи и Аска-нии, словом, без помех продолжит работу, которая так радовала его своей творческой доброй сутью.
Вспоминая о письме Лиде, он озорно краснел. Давно хотел признаться… Когда он вернется на Кишу, у них начнется другая жизнь. В тысячу раз лучше!
Он не нашел Макарова, зато побывал у знакомых зоологов, рассказал, зачем приехал, получил одобрение. Они вместе написали письмо для Совнаркома РСФСР, которому теперь подчинялся главк заповедников, с просьбой разрешить перемещение шести зубров из пущи для кавказского стада.
Вечер Михаил провел у Владимира Георгиевича Гепт-нера, рассказал о поведении зубров, о перспективе роста стада и не без иронии о директорских словах: «Зубры? На мясо? На кожи?»
Профессор даже не улыбнулся. Напротив, как-то поскучнел, походил по комнате, сказал:
— Ваш директор не оригинал, не он один мыслит только хозяйственными категориями. Мы постоянно ведем борьбу за научную чистоту заповедников против попыток использовать их в качестве источника хозяйственной выгоды. Дело не только в отсутствии у людей нужных познаний или просто элементарной этики по отношению к природе и к будущему. Все сложнее. Мы со школы начинаем воспитывать в человеке потребителя, печатаем бравые книги о власти над землей, учим брать и брать. Все это порождено и великими потребностями, и поверхностным оглядом своей земли: вон какая махина, шестая часть мира! На всех хватит! На тысячи лет! А это ведь далеко не так. Совсем не так! Население растет, техника тоже. Проблема…
На другой день Зарецкий сидел в кабинете Макарова. Тот долго вертел в руках письмо директора и бумагу для Совнаркома, потом взялся разговаривать, по одному телефону, по другому и, наконец, протянул бумаги Михаилу, не подписав их.
— На память, — сказал без улыбки. — Храни до лучших времен.
— Я так понимаю, что сейчас плохие времена?
Он не ответил, встал и, как старший Зарецкий, подошел к карте.
— Вот она, Беловежская пуща. Зубры там, на воле, прячутся в глухих уголках. Отловить их трудно. Да и не кому. Все заняты. Чем?… А вот тут, — палец его скользнул
к Висле, — тут, понимаешь ли, стоят чужие танки. Это тебе известно?
— Отец говорил. Еще сказал, что, если я надену солдатскую шинель, сам он пойдет в заповедник.
Макаров задумчиво смотрел на Михаила.
— Вот как! Он мудрый человек! Не дай бог, конечно, войны, но кто знает… Скажи ему, что старик Макаров будет безмерно благодарен ему, если он примет на себя, в случае опасности, заботу о зубрах. На него можно положиться.
— А как же с пущей? Могу я поехать туда?
