Диамат (Роман) - Дуленцов Максим (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Что за Артамон?
— Да я сам толком не знаю, ептыть. Появился тут, бабки грят, леший. Жил тут один леший, Васька, типа Екатерины царицы сын — дак, мол, это евойный сын. Мужиков запутывает, охотиться не дает, сети рвет. Я его не видел сам, но батя говорил: не связывайся. Ну вот, ептыть, туда пойдете — и до Васюков дойдете. Там и рыбалка знатная, и косачи сидят в достатке. А я домой.
— А бомбу где рванули? — осторожно спросил Витя, от растерянности из-за потери проводника чуть не забыв самое главное, зачем они сюда ехали.
— Так там, у Васюков, и рванули. Там малое озеро, вода чистая, как слеза, батя был, рассказывал. Рядом где-то, я-то не был, но найдете, от Васюков километра три, ептыть. Но я бы не ходил туда, там Артамон все время и появляется, страшный, как черт. Порыбальте в Васюках, там избушка осталась, перекантуетесь. А то сгинете вы на взрыве у Артамона на мушке. Тута власти нет — тайга, ептыть.
С этими словами челдон Валера оттолкнулся от берега шестом, помахал рукой и, не заводя мотора, поплыл вниз по чистой и быстрой Ларевке, по пути распутывая удочку — видимо, в надежде порыбачить. Друзья остались на диком берегу, имея в наличии дробовик, восемь банок тушенки, пару пачек макарон с гречкой и складной нож.
— Ну, что делать будем? — обреченно спросил Леха окружающую природу. Из всего многообразия растений, насекомых и невидимых млекопитающих ответить ему мог только Витя, который изучал карту, положив рядом компас.
— Видимо, мы здесь, — ткнул он нерешительно пальцем в обширный зеленый цвет на карте, — значит, нам надо идти на север.
И они пошли. Лодку бросили примерно через два километра, тащить ее было очень тяжело. К вечеру, еле волоча ноги, вышли к огромному водному пространству, противоположный берег был виден, но на север воде не было конца и края.
— Озеро, — переводя дух, предположил Витя. Леха упал на траву навзничь, не снимая рюкзака.
— Озеро не озеро, жрать охота и полежать. А если лежать, то нечего будет жрать. Дилемма, однако! Давай: кто готовит, а кто за дровами?
Бросили монетку. Вите выпало идти за дровами, Леха с удовольствием разлегся на траве. Топор был только маленький, но Витя сумел нарубить сучьев и приволок сушинку. С грехом пополам развели костер, изведя на это зажигалку и полкоробка спичек. Но огонь потихоньку отозвался на изможденное дыхание походников и весело затрещал сосновыми сучками. Леха уже принял водки, был бодр и весел, шутил невпопад, отвлекая Витю от мыслей о ночлеге. Палатку никто из них ставить не умел. Вскоре макароны с тушенкой были готовы, парни взялись за ложки, уплетая то, что в городе никогда бы даже не понюхали.
Неожиданно в ивняке что-то затрещало. Витя, перепугавшись, уронил ложку, Леха схватился за дробовик, от которого было мало толку, потому что он его не только не зарядил, но и из чехла не достал. Раздвигая ветки молодой ивы, к ним двигалось что-то черное, большое и страшное. Витя нащупал позади себя топорик, сжал рукоять так же крепко, как сжалось его яростно стучащее сердце. Из кустов вышел человек в черной хламиде в виде длинного платья, в черной шапке и с черной бороденкой, с большими черными глазами на осунувшемся лице. Глаза эти дико сверкали в языках костра, пальцы рук сжимались и разжимались. Человек был похож на жертву скуратовской опричнины времен Ивана Грозного, пока что не посаженную на кол. Он вышел к костру, упал на колени, отбил поклон выставившему перед собой топорик Вите и молвил:
— Простите, люди добрые, что потревожил, мало тут кого бывает. Просьба у меня к вам: не прогоните, не откажите, мне бы хлеба кусочек малый. Мне да братьям моим и сестре. Давно не ели уж. Не откажите!
Человек снова бухнулся лбом в землю. На шее у него Витя заметил деревянный, грубо вырезанный крест.
— Вы кто? Монах?
— Истинно, монашествую здесь. Храм строить намечаем. Благословения нету, конечно, ну да Господь сподобит владыку, обратит на нас взор, подождем. Дайте хлебушка. Может, и сахар у вас есть?
— Ну конечно, вот, — Витя протянул бомжеватому монаху буханку хлеба и банку тушенки. Тот вновь бухнулся оземь и потом продолжал кланяться, но уже пятясь, скрываясь в ивняке.
— Эй, а ты тут все знаешь? Места покажешь?
— Конечно, покажу, Господь с вами, благодарствую, — раздавалось бормотание из кустов.
Леха покачал головой:
— Ты чо ему целую буханку отвалил? У нас хлеба всего три осталось.
— Ну просил же, монах, святой человек…
— Да какой он монах? Бомжара или бесконвойник. Развел он нас.
— Завтра прийти обещал, показать все.
— Ага, жди, — Леха допил водку и лег спать, застегнувшись в спальнике. Видимо, и вторую ночь им придется провести без палатки, сиротливо ютящейся у Вити в рюкзаке.
«Хорошо, что дождя нет», — подумал Витя. Небо вновь было звездное, холод пробирался в щели спальника, с озера доносились странные причмокивания и всплески. Под эту музыку природы Витя провалился в глубокий сон.
Монах пришел утром, когда он кипятил котелок с мутноватой озерной водой.
— Мир вам. Благодарствую, люди добрые. Всей братией молились за вас.
Витя хмыкнул, налил себе кружку, насыпал сахару. Монах чаю не попросил.
— А вот крупы какой нет у вас, люди добрые?
Леха высунул голову из спальника:
— А не пошел бы ты, попрошайка!
— Конечно, конечно, простите, — монах начал кланяться и пятиться.
— Да стой, — сказал Витя, — сядь. Ты нам скажи, как до озера дойти, где взрыв был.
— До взрыва-то? Так просто. Идите вдоль берега, там домик будет, Васюки это. От Васюков уходите от реки, правее держитесь. Там старая дорога, насыпь, по ней идите. А уж потом выйдете, взрыв не маленький.
— А идти сколько?
— Отсюда километров двадцать.
— Спасибо. Вернемся — все, что останется, отдадим. А ты где обитаешь?
Монах оживился, начал размахивать руками:
— Так в Семисоснах, деревня там была, там и ютимся. Четверо нас: я, еще один, сестра да отец Гавриил. Отец Гавриил — бывший игумен, он то приезжает, то уезжает, с Ныроба ему возят продукты, а нам ехать некуда. Мы тут Бога ждем, знака его. Даст Господь знак — мы его увидим и выполним волю его. Есть тут нечего. Отец Гавриил посадил картошки немного, так нам не дает — дармоеды, говорит. Церковь строить будет, мирян зовет на помощь. Вот и голодаем. Господь манны не дает пока, ждем мы.
— А я читал, монахи по отдельности живут, женщин с мужчинами не мешают, — подал голос Леха, уже выпроставшийся из спальника, — а чо у вас за сестра?
— Да не сестра она, не из монастыря, просто девушка, слепа она, юродива, души видит, хочет Бога узреть. Как ей в миру-то быть, ведь запачкает свою ангельскую душу о грехи других, жалко мне ее, вот и забрал сюда. А она сильная, если бы не она, я бы ушел. Тяжело здесь, гнус, еды нет, дом разрушен. Ладно лето сейчас, а как зимой? В дождь крыша течет. А она говорит: давай Бога ждать, я вижу, здесь даже белки светятся душами, хорошее место, он сюда спустится. Вот и ждем.
— А этот, как его, Артамон какой-то, не мешает вам?
— Не знаю я, кто это, не видел. Мы же тут с весны только.
Монах, которого звали Федор, вдруг засобирался, подхватил полы черной мешковатой одежды и, отбив троекратно поклон, скрылся в кустах ивняка.
Где она родилась — никто не помнил, а она, в силу отсутствия памяти у младенцев, не могла знать. Ее нашли на пороге тринадцатой детской больницы в старой коляске, завернутую в полинявшее шерстяное одеяло. Утром, когда сестра-хозяйка вышла на крыльцо распечь нерадивого дворника-студента за плохо убранный вчера снег, коляска уже стояла там. Девочка недель пяти от роду не кричала и не плакала. Она всегда была тихой и незаметной. Сестра-хозяйка взяла ребенка на руки, забыв про дворника, унесла в тепло. Там и провела найденыш первый год своей незаметной жизни, в стационаре больницы, питаясь дешевыми молочными смесями, яблочным пюре от сердобольных мамочек, всегда улыбающаяся всем, кто склонялся над ней, ожидая перевода в дом малютки.
