Жди свистка, пацан - Сафронов Виктор Викторович (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Показываю на этого разрисованного синими красками и объясняю, что его тоже надо почикать, пусть берут и тянут туда же. Нет, не соглашаются.
Раз не соглашаетесь… Тогда отказываюсь копаться в их человеке.
Они на меня кричат. Обзывают плохими словами. Плюются. Перед лицом затворами щелкают. Создают невыносимую, нервную обстановку.
Вежливо прошу позвать их старшего, а получается и главного.
Он пришел. Глянул на него твёрдым и храбрым взглядом… А руки-то у него трясутся. Чувствую, что за сыночка шибко волнуется. Вперемешку с гневным взором в своих глазах, объясняю ситуацию.
Он смотрит на своих людей и сперва тоже отказывается. Тогда как могу объясняю, что отказываюсь от денег и прошу жизнь за жизнь.
Он шевелит побелевшими от гнева губами… Ругается по-видимому. После машет рукой. Ну, тогда другое дело. Раз денег не надо платить. Старшой видно купец, прикинул свою выгоду и быстро соглашается… Довольный, потираю руки… Однако зря радуюсь, не ударив по рукам при заключении сделки, она у данного вида этноса считается не заключенной. Об этой особенности очень быстро узнал.
Старшой, что-то отчаянно кричит и через мгновение опять отказывается от своей выгоды.
Что за черт?
Тогда я выкладываю последний козырь. Денег при себе нет, приходиться расплачиваться козырной информацией. Говорю, что знаю о том, что готовиться операция по уничтожению их химзавода. Называю место — Ножай-Мадрас.
Он по настоящему удивлен. Кратковременный шок быстро походит. Придя в себя, уточняет время операции. Я спокойно называю. Он кивает головой, видно мои сведения совпали с его информацией и только после этого соглашается полностью.
По его приказу тушку Терминатора, тянут в ту же комнату и укладывают у окна, в сторонке.
Но свое согласие он пусть упакует в бумагу, положит в унитаз и спустит воду. Вижу, что даже если во славу медицинской науки вытащу их паренька с того света. Все равно и меня, и Стаса, несмотря на то, что он Терминатор — убьют. Предчувствие пока еще меня не обманывало. Ладно, посмотрим.
Когда мы вернулись к столу, паренек был уже совсем плохой. Чтобы не быть убитым прямо у импровизированного операционного стола, следовало предпринять какие-нибудь эффективные меры, при чем — незамедлительно. Надуванием щек и латинскими фразами из Вергилия, здесь вряд ли можно будет отделаться.
Посмотрел я бляху на груди умирающего. У меня была точно такая же. Удивился. Кровь у нас с ним одинаковая по всем позициям. Мне необходимо закрепить свое здесь присутствие. Тем более, что предчувствие было правильное, нехорошее.
Зову его батяню, как бы для помощи. Показываю бляху с груди его сына и свою. Мол, все одинаково…
На его глазах, ложусь рядом с раненым и делаю прямое переливание крови. Показываю лицом, как мне от этого больно. Как капля по капле из меня уходит жизнь. Старик надо мной бьет себя по щекам, чуть не рыдает. В его сыночка, «собака-неверный» вливает свою поганую кровь. Получается, если его дитятко выживет, значит, оно будет до конца своих дней носить в себе кровь неверного, который автоматически становится его сыном?
Возможно, он так не думал. Основная мысль у него была, выживет ли сын? Хотя о чем это я? Почем я знаю, о чем в тот момент мог думать старик? Может, он ругал себя за то, что продешевил с ценой за жизнь своего сына? Мне сие неведомо.
Граммов может двести отдал своей кровищи, вот так, за здорово живешь и без надежды на талоны для калорийного питания. После этой высокогуманной акции морщась и стоная слез со стола, перевязал себе руку. С перевязанной рукой и страдальческим выражением на лице, стал пытаться достать пули и вычерпать кровь из легких…
Но до конца в одиночку работать мне не пришлось. Приехала большая бригада местных врачей. Оказывается, пока мы тряслись с группой бунтовщиков по проселочной дороге, старик успел вызвать своих.
Прибывшая группа, вплотную занялась раненным, а я уже более-менее внимательно, смог осмотреть своего. Осматривал, пальпировал его путем ощупывания пальцами вероятных мест переломов и других поражений. Голова вроде цела, кости тазобедренных суставов переломов не прощупывается. Так — голень и лучевая кость, явные переломы…
Пока пальцы бегают по телу Терминатора, краем уха прислушиваюсь к интонациям и звукам, доносящимся с того места, где бригада колдуют над своим пареньком. Мне было интересно их мнение как-никак, коллеги. Насколько совместимы полученные ранения с жизнью? Поэтому краем глаза я посматривал в их сторону и прислушивался к негромкому говорку. Пока меня из той комнаты не выгнали, можно было и поприсутствовать.
Осмотр Стасика меня озадачил. Ничего на первый поверхностный взгляд у него особо не повреждено. Сломаны рука и нога. Судя по всему сотрясение мозга. Ещё — очень грязный. Кровь на лице, вперемешку с грязью, стали подсыхать и достаточно своеобразно стягивать кожу. Углы губ поползли один вверх, а другой вниз. С одной стороны полуоткрытого рта обнажились зубы. С другой приоткрылся глаз. Получилась жуткая, устрашающая маска. Если бы мы были в Африке, то такой маской не грех бы было украсить хижину вождя. Пусть смотрит. Пугается — любуясь. Чего не сделаешь из любви к прекрасному и для постижения великого?
По восклицаниям своих коллег я понял, что если Аллах смилостивится, то паренек жить будет.
Представил только на мгновение и тут же засомневался, что если в той стране, откуда мы все родом, вернется престиж и уважение к медикам, тогда вернется и радость от обладания научными степенями. А я в этот момент тут как тут, прошу удивляться, у меня уже добротного материала на диссертацию поднакопилось. Название еще не придумал, но уж какую-нибудь околонаучную заумь, всегда можно будет состряпать…
Однако пора плотнее заниматься Стасом… Знаками показал, чтобы его из комнаты, где шла сложная операция вынесли.
В затемненном углу двора я видел старое приспособление, где водой поили скот. Туда раненного выволокли и прямо в воду швырнули. В этом длинном, выдолбленном из целого куска камня корыте, мыть его пришлось довольно долго. Сперва он отмокал, после пришел в себя, ругался. Ему казалось он кричал, что есть мочи, а на самом деле, еле шевелил губами.
Когда я его из воды достал, туда же пришлось кинуть его грязное барахлишко, прополоскать, да кровищу смыть. Здесь же на камнях двора, разложил на просушку.
Всеми этими манипуляциями и банно-прачечными работами пришлось заниматься под насмешливыми взглядами вооруженных небритых людей. Они что-то обидное выкрикивали в нашу сторону, но на их счастье, не знаю я местных диалектов, а-то пришлось бы им показать, насколько они неправы… Своей дутой смелостью, хоть как-то пытался себя успокоить да отвлечь от неприятных мыслей.
По их зверским рожам было видно, что недавно окончившийся бой не удовлетворил их жажду крови. Они ею еще не насытились и чувствовали себя голодными и злыми. Тем более, что перед носом безоружного всегда проще подергать затвором автомата, нежели чем у вооруженного.
— Он… Эта собака, уже сдохла? — на ломаном русском языке спросил меня один из подошедших.
— Да, — говорю. — Осталось его только перевязать. Отмыть от крови твоего брата, которая натекла на него, пока он лежал внизу… И можно будет хоронить.
— Зачем перевязывать? — он был очень удивлен, услышав про кровь его брата.
— У нас обычай такой. Перед смертью привести человека в порядок, чтобы он перед нашим богом предстал чистым и с завязанными ранами.
— Ладно, занимайся, — показываю свою значимость, якобы разрешил он и в недоумении отошел рассказать своим бандитам о том, что услышал.
Но, качая головой, далеко он не ушел, буквально сделав пару неуверенных шагов, вернулся… Быстро приставил Стасику к груди автомат и выстрелил. Посмотрел на меня, оторопевшего потерявшего дар речи и спокойно сказал:
