Тень (СИ) - Шмыров Виктор Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT, .FB2) 📗
Налетевший внезапно порыв теплого ветра взметнул и тут же рассеял облачко невесомой пыли, щедро устилавшей дорогу, закружил растерянные неряшливыми курами перья, высушенные зноем травинки, невесть откуда взявшиеся клочки выгоревшей бумаги и прочий сор, что извечно копится обочинами дорог, скомкал все в заряд и, словно рассердясь, бросил в одиноко сидящего в машине человека. Вадим Николаевич поднял стекло.
Машина была удачной. Взяли ее на этот раз заранее, в Свердловске, занимался Филин, а он толк знает. Видно, и хозяин не новичок в автоделе: приемистый мотор легко вытаскивал машину на подъемах, стремительно разгонял с места. И хозяева в отъезде, хватятся еще когда, все будет кончено. Видно, Филин для себя пас, но без согласия взять боялся. Филин — и тут Филин — успел за сутки перекрасить, нацепить всякой ерунды, страхуется... Что ж, правильно, за угон ему сидеть, Вадим Николаевич тут ни при чем — так, пассажир.
В машинах Филин, конечно, мастак. А в остальном? Композитор был бы тут больше к месту. Некстати он сел, некстати... Хотя кто садится кстати? Но тут особенно. Причем ведь на ерунде. Хоть бы узнать, где прокол. И контакт на этот раз никак установить не удается. Ничего, передадут в суд, возможность будет. Неужели все же тот фрайер выдал? Да нет, его бы не отпустили за кордон, а он улетел, в Москве проводили. Теперь надо новый канал искать, барахлит хваленая фирменная аппаратура, а без связи как без рук. Воистину, пришла беда — отворяй ворота. Пора на дно...
Солнечный луч, ослепительный и радостный, внезапно ударив в ветровое стекло, рассыпался тысячами веселых слепящих брызг, облил все кругом ярким светом. Поликарпов распахнул дверцу и высунулся. Грозовые тучи, развернувшись над городом, уходили на северо-восток, к Печоре и хребту, дотягивались щупальцами грязных облаков до темневших вдали отрогов, гасили сполохи над почерневшим Полюдом. Сквозь рваную их ткань, как через сито, косо и мощно били вниз на город и тайгу прожекторные снопы солнечного света.
Где застрял Филин? Нужно-то увести геолога и доставить сюда, к машине. Был бы Композитор — вмиг бы спроворил. С ним вообще можно было бы сюда не ехать, а так — как знать, чем все обернется, решение самому принимать надо. Трудно стало последнее время, мало ребят вроде Композитора, а без них какая работа? А хороши были: злые, умные, ловкие — не то что громилы послевоенные, жлобы, — все с лету схватывают, в зону, не моргнув глазом, знают — пока цел шеф, вытащит, на ноги поставит. Куда только делись все? На дно, на дно пора...
От церкви Иоанна Богослова поднималась группа людей. Человек пятнадцать. У отцовской усадьбы остановились, и вперед вышла невысокая тонкая молодая женщина с указкой в руке.
Экскурсия.
— Мы с вами, — долетел до машины через дорогу голос, — находимся у усадьбы купцов Олиных, богатейшей династии чердынского купечества, о которых я говорила вам в музее. Старшие Олины контролировали всю пушную торговлю не только по Колве и Вишере, но и на Печоре, содержали магазины по продаже мехов и дичи в Перми, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде и обеих столицах.
Та́к вот! Не графья, не дворяне, купчики — черная кость, а в крепостной России какой край в руках держали, в половину приличного европейского государства. Да и только ли пушнина? Отец рассказывал — рябчиков в Питер обозами отправляли. И хлеб, и соль, и золото — все было! Могучие были предки...
Тут только сообразил Вадим Николаевич, что оставил машину у отцовского дома. Почему? Кровь говорит, к гнезду, к пепелищу тянет? Усмехнулся. Вспомнил, как первый раз после войны заехал сюда. Не ностальгия — любопытство привело посмотреть, как, где издавна жили Олины. Сутки трясся в завшивленном вагоне, потом сутки плыл вверх по Вишере на переполненном пароходике, с одышкой и стонами подгребавшем под себя воду стертыми плицами.
Город тогда не понравился: голодный, ободранный, в облезшей побелке еще купеческой, обнаженной штукатурки, с разоренными грязными церквями без колоколов на звонницах, а порой и без самих звонниц. Этот с почерневшими крышами, ломаными тротуарами и разбитыми дорогами город совсем не был похож на тот кукольно-чистенький городок, что рисовался в памяти. Фамильное гнездо, занятое под госпиталь, совсем заплевано было, и, потолкавшись по улочкам среди местного люда, одетого большей частью в линялые гимнастерки да родительские салопы, выпив в чайной стакан теплой водки, в тот же день на том же инвалиде-пароходике отправился обратно. Считал, что навсегда, что никогда больше не потянет сюда, на крутые колвинские берега. Но располагает господь, и он тут третий, теперь, действительно, последний раз...
Вот ведь, какие фортели выкидывает судьба! Видать, золото кутайское — судьба и крест всех, почитай, Олиных. Прадедовское счастье как ускользало?! Как помнил себя Александр Олин, все разговоры вертелись вокруг таинственного и манящего кутайаского золота. И здесь, в далекой детской Чердыни, и в эмиграции. Даже в войну, когда наезжал Александр к спрятавшемуся от жизни в иночестве «брату Никону», слышал срывающийся шепот об олинском богатстве. Не привечал отец немцев, от фашистов и скрылся в монастыре, но сыну завещал: «Уж коли с ними ты и дойдешь с ними до дому, возьми золото, только сам возьми, для себя, не для них!» Усмехался тогда сын, другое богатство лежало под ногами. Но вот тебе, и оно не минуло!
А ведь вспоминал! Сколько раз за все эти годы, на Урале прожитые, с усмешкой, как самому казалось, вспоминал. Или догадывался, что не разминуться им? Как тогда, когда о трепаче этом, что письма писал, сообщили, о купце чердынском и его сокровищах, сердечко-то дернулось?! А! Не зря, не зря столь лет под спудом лежало... Но и тогда решил поиграть с судьбой, не бросился ведь, сломя голову, счастью своему навстречу, как отец когда-то, а проходимца велел к себе доставить, да его и отрядил — поди, мол, поищи сокровища купецкие.
Но много с судьбой не наиграешь! Не зря она свела их вместе, проходимца безродного, чей отец и вправду, выходит, на его фамильной земле ямы копал, только догадаться-то не мог, ни он, ни кто другой, даже Че-Ка хваленая, что не клады в ямы Николай Васильевич прятал, а сам клад под стеной каменной искал, только вот не знал, под какой искать-то! Открыла судьба проходимцу свои карты, выдала прадедом горшок схороненный, и золото кутайское, и план-рисунок на тряпице грязной, и письмо покаянное — с ума, видимо, сходил пращур от страха, о боге вспомнил, о «злате неправедном». Спрятал все, схоронил сдуру так, что даже отец отыскать не смог, не будь этого проходимца с рукой его легкой, и, как знать, лежало бы все втуне, ждало другого счастливого часа... А и проходимец решил темнить. Но никому не темнить с ним, с Александром Олиным! И другому часу не быть! Он — последний здесь Олин, и золото все его по праву!
— Обратите внимание на планировку усадьбы, — журчал за дорогой тоненький голосок, — по такому типу раньше тут строились почти все купеческие дворы, но позднее большая часть была перестроена, а этот остался без изменений. Господский дом — на углу квартала, рядом с ним другой дом, поменьше и проще, для слуг, домочадцев, родственников разных, а все хозяйственные постройки — конюшни, хлевы, амбары и прочее — внутри двора. Пойдемте со мной, посмотрим на внутреннюю планировку усадьбы.
Экскурсовод нырнула в калитку, подвешенную возле ворот на кованых петлях, и голос ее постепенно стих. По одному втянулись во двор и экскурсанты.
Вадим Николаевич тоже вышел из машины и подошел к дому. Внутрь заходить не стал, остановился возле ворот так, чтобы и слышать и видеть отсюда, с улицы.
— В скупом декоре северных хором, — струился голосок, — и господского дома, и хозяйственных построек, широко использовались народные орнаментальные мотивы...
Громыхнуло. Развернувшись еще раз, тучи сплошным фронтом спускались вдоль уже невидимого хребта с севера, подступали к городу, застилали небо сплошным мраком. Двое мужчин с фотоаппаратами колдовали возле, торопливо снимали резьбу на воротах, кирпичные завитки над окнами, ажурные воронки водостоков.
