Кодекс - Престон Дуглас (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗

При упоминании об их товарище по путешествию Том ощутил укол щемящей грусти.

— Понимаю, — кивнула Сэлли. — Я по нему тоже скучаю.

— Никогда не забуду старика и его удивительную мудрость. Трудно поверить, что его не стало.

Они смотрели, как Бораби рубит и отрезает кусочки мяса, складывает в кастрюлю и при этом напевает что-то наподобие песенки — мотив то взлетал, то падал в унисон с ветром.

— Он упоминал о Хаузере и о том, что происходит на Серро-Асуль? — спросил Том.

— Нет, ничего не говорил. — Сэлли посмотрела на него и замялась. — Совсем недавно я не сомневалась, что нам не выкарабкаться.

— Еще бы.

— Ты помнишь, что я тогда говорила?

— Помню.

Сэлли густо покраснела.

— Хочешь взять свои слова обратно? — покосился на нее Том. Она помотала головой, и ее волосы взвились в золотом вихре.

— Никогда.

— Вот и хорошо. — Он взял ее за руку. Переживания последних дней каким-то образом благоприятно повлияли на ее красоту. Том не мог объяснить почему, но Сэлли стала задушевнее. Исчезла ее защитная ершистость. Впрочем, близость к смерти изменила каждого из них.

Подошел Бораби с завернутыми в лист обрезками мяса.

— Эй, Волосатик! — позвал он и причмокнул губами, совсем как это делают обезьяны.

Волосатик высунул голову у Тома из кармана. Индеец протянул угощение, обезьянка состроила опасливую гримасу, пискнула, но мясо взяла. Запихнула в рот и тут же потянулась за вторым и за третьим кусками. Она набивала рот обеими руками и при этом довольно мычала.

— Волосатик и я теперь друзья, — улыбнулся Бораби.

Ночью у Вернона наступил кризис. И наутро он проснулся хотя и слабый, но с ясной головой. Бораби хлопотал возле него, заставлял пить травяные настои и еще какое-то целебное варево. Выздоравливающие остались отдыхать в лагере, а индеец отправился добывать еду. Он возвратился после обеда с мешком из пальмовых листьев, в котором оказались фрукты, коренья, орехи и свежая рыба. Остаток дня он провел у костра: жарил и вялил мясо, солил рыбу и все это заворачивал в сухие листья и перевязывал травой.

— Мы куда-нибудь собираемся? — спросил его Том. — Да.

— Куда?

— Поговорим потом, — отмахнулся индеец.

Из хижины, хромая, вышел Филипп. Его нога все еще была перебинтована, во рту он держал трубку. Он доковылял до костра и сел у огня. И, наливая в кружку заваренный Бораби чай, заметил:

— Нашего индейца стоило бы поместить на обложку «Нэшнл джиографик».

К ним присоединился Вернон и неуверенно устроился на бревне.

— Вернон, кушать! — тут же засуетился Бораби и сунул ему в дрожащие руки кружку с супом. Вернон принял еду и пробормотал благодарность.

— Добро пожаловать в страну живых, — рассмеялся Филипп.

Брат не ответил. Он был еще очень слаб и бледен. Смахнул пот со лба и проглотил очередную ложку супа.

— Итак, вот мы и собрались, — буркнул Филипп. — Трое его сыновей.

Том заметил, что в голосе брата появилось раздражение. В костре рассыпалось искрами полено.

— И во что же такое мы втравились по его милости? По милости нашего старика. Предлагаю за него тост! — Филипп осушил кружку с чаем.

Том присмотрелся к нему — Филипп поправлялся на удивление быстро. Еще недавно мертвые глаза ожили, но ожили злостью.

Он огляделся.

— И что теперь, братья мои?

Вернон пожал плечами. Его лицо посерело и осунулось, вокруг глаз обозначались темные круги. Он влил в рот новую ложку супа.

— Уберемся восвояси, поджав хвосты, и позволим Хаузеру присвоить Липпи, Моне, Брака и все остальное? Или пойдем на Серро-Асуль, где, не исключено, кончим тем, что наши кишки развесят по кустам? — Филипп помолчал и снова раскурил трубку. — Такой выбор стоит перед нами.

Никто не ответил, и он окинул взглядом каждого по очереди.

— Я задаю серьезный вопрос, — продолжал Филипп. — Собираетесь ли вы закрыть глаза на то, как распоясался этот жирный Кортес, который вот-вот завладеет нашим имуществом?

Первым поднял глаза Вернон. Болезнь оставила на его лице отпечаток, голос звучал слабо:

— Ответь на свой вопрос сам. Это ведь ты привел сюда Хаузера.

Филипп холодно посмотрел на брата:

— Я полагал, что эпоха взаимных упреков прошла.

— А на мой взгляд, только начинается.

— Перестаньте, — оборвал их Том, — здесь не время и не место ссориться.

Вернон повернулся к Тому:

— Филипп притащил сюда этого психопата и должен за это ответить.

— Я действовал с добрыми намерениями. Понятия не имел, что этот Хаузер окажется таким монстром. И я уже ответил за свой поступок. Взгляни на меня!

Вернон покачал головой.

— Раз никто не желает брать вину на себя, значит, истинный виновник — наш отец, — продолжал Филипп. — Неужели никто из присутствующих хотя бы чуточку не злится на него? Это благодаря ему мы чуть не погибли.

— Он хотел испытать нас, — возразил Том.

— Ты его защищаешь?

— Стараюсь понять.

— Я его прекрасно понимаю. Эта идиотская экспедиция на поиски гробницы — очередное испытание из числа многих. Вспомните спортивных тренеров, инструкторов по лыжам, уроки истории искусства и верховой езды, музыки и шахмат, увещевания, назидания и угрозы. Вспомните дни, когда мы приносили из школы отметки. Он всегда считал нас неисправимыми кретинами. Взять хотя бы меня: тридцать семь лет — и все еще преподаватель в колледже. Ты, Том, лечишь лошадей в Юте. Ты, Вернон, потратил лучшие годы жизни, распевая песенки со всякими браминами.

Бораби поднялся на ноги. Он проделал это с такой осмотрительной неторопливостью, что все замолчали.

— Нехороший разговор.

— Тебя, Бораби, это не касается! — отрезал Филипп.

— Прекратить нехороший разговор.

Филипп не обратил на него внимания и продолжал, обращаясь к Тому:

— Отец мог завещать нам свои деньги, как все нормальные люди. Или выбросить их. Отлично, я бы пережил. В конце концов, это его деньги. Но он придумал, как помучить нас ими.

Бораби ожег его взглядом.

— Заткнись, брат! Или я хлестать тебя по заднице.

— Мне все равно, что ты спас нам жизнь, — оборвал его Филипп. — Не лезь в наше семейное дело! — На его лбу запульсировала жилка. Том ни разу не видел брата в таком состоянии.

— Слушать меня, мой маленький брат! — Бораби распрямился во весь свой небольшой рост и сжал кулаки.

Последовала недолгая пауза, и вдруг Филипп расхохотался. Он содрогался, тряс головой, и его тело обмякло.

— Господи! Этот парень не шутит.

— Мы все взвинченны, — начал успокаивать его Том. — Бораби прав: здесь не место спорить.

— Вечером мы говорить об очень важном, — заявил индеец.

— О чем? — спросил Филипп.

Бораби повернулся к кастрюле с супом, и его раскрашенное лицо сделалось непроницаемым.

— Увидите.

48

Льюис Скиба откинулся в кожаном кресле в своем обитом деревянными панелями кабинете и развернул газету на колонке редактора. Попытался читать, но отвлекали доносившиеся из другого конца дома всхлипы и вопли кларнета, на котором учился играть его сын. Со времени последнего звонка Хаузера прошло почти две недели. Он явно с ним играл и держал в неведении. Или что-то случилось? Он… что-то уже сделал?

Глаза Скибы бегали по строкам передовицы, но как он ни пытался справиться с приступом самобичевания, слова проходили мимо сознания, и он не понимал их смысла. Центральный Гондурас считался опасным местом. Не исключено, что Хаузер где-то оступился, совершил ошибку, чего-то недодумал, подцепил лихорадку… Мало ли что могло с ним приключиться. Факт оставался фактом — человек исчез. Две недели — немалый срок. Может быть, братья Бродбенты оказались Хаузеру не по зубам: он попытался разделаться с ними, а в итоге они убили его?

Скиба вопреки всякому здравому смыслу надеялся, что именно так и случилось. В его голове не укладывался факт, что он в самом деле приказал Хаузеру уничтожить этих людей. О чем он только думал? У Скибы вырвался невольный стон. Хоть бы этот Хаузер погиб! Слишком поздно Льюис осознал, что предпочел бы потерять все, чем стать виновником убийства. Он сам преступник. Это у него сорвалось с языка: «Убейте их!» Господи, почему Хаузер так настаивал, чтобы он произнес эти слова? Как могло произойти, что он — звезда школьной футбольной команды, выпускник Стэнфордского университета и Уартона, стипендиат программы Фулбрайта [39] и управляющий компанией из разряда «Форчун-500» [40] — позволил загнать себя в ловушку, поддался помешанному на убийствах дешевому психопату? Скиба всегда считал, что он — человек твердых моральных устоев и высокой нравственности, интеллектуал, то есть хороший человек. Он был заботливым отцом. Не обманывал жену. Постоянно ходил в церковь. Заседал в правлении и отдавал на благотворительность изрядную долю своих доходов. И вдруг какой-то доморощенный шпик срывает с него маску и демонстрирует истинное лицо. Он этого никогда не простит — ни себе, ни Хаузеру.