Байки служивых людей - Константинов Андрей Дмитриевич (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Прошли все возможные сроки нашего возвращения, и мы побрели к нашему плавучему дому. Ко всеобщему удивлению, у трапа не было вахтенного. Поэтому мы торжественно отдали честь флагу и без приключений проскользнули на корабль. В кубрике состоялось оперативное совещание, в повестку которого входили два вопроса:
1. Куда, черт побери, подевался Штырюга?
2. Куда, едрена матрена, распихать все наши шмотки? Ведь они решительно никуда не помещаются.
После недолгих прений было решено не извещать пока что летёху о невозвращенце, дабы успеть достойно подготовиться к карательным мероприятиям, неизбежно последующим за этой неприятной новостью. Поскольку никто не сомневался, что нас ждет жуткий шмон, в течение последующего получаса военные музыканты занимались распихиванием и рассовыванием, а также заталкиванием и утрамбовыванием. В результате кубрик стал выглядеть абсолютно нежилым.
Мы сели передохнуть. Выпитый «Гинесс» требовал задушевной беседы. Разговор сразу зашел о несчастном Штыреве. Мы долго вздыхали при мысли о том, каково ему, бедняге, на чужом неприютном берегу. Мы, чуть не плача, горевали, что Леха еще в Средиземном море вылакал все свои и многие чужие «сувенирные» припасы, а также начисто пропил все денежное довольствие, выданное перед сходом на берег. Поэтому безутешной Лехиной жене мы ничегошеньки не привезем. Некоторые из присутствующих готовы были пожертвовать несколькими покупками, ради несчастных Лехиных деток, которых мы уже считали чуть ли не сиротами.
И только мы приступили к выборам гонца, который принесет нашему начальнику черную весть, — с причала послышался шум. Высунувшись в иллюминаторы, мы принялись наблюдать за происходящим.
Прямо к нашему трапу с невообразимым ревом подъехала целая кавалькада шикарных мотоциклов, которую возглавлял ярко-лимонный «фольксваген», вдоль и поперек покрытый цветными наклейками — этакий потертый чемодан бывалого путешественника. Из микроавтобуса фактически вытек на причал Леха Штырев собственной персоной. Двое дюжих рокеров, шумно галдя, подхватили его под мышки и передали с рук на руки ошеломленной вахте. Третий рокер, в котором мы узнали Джека — нашего собутыльника из давешнего паба, пихал вдогонку Лехе шикарный кожаный чемодан и что-то восторженно кричал.
Через минуту двое вахтенных внесли тело в музыкантский кубрик и, слепив из него некое подобие роденовского «Мыслителя», посадили за стол. Тело неожиданно пришло в себя и, достав из кармана плоскую бутылочку бренди, сделаю несколько шумных глотков. После чего как ни в чем не бывало спросило:
— Че не спим?
— Где ты был, жопа? — вопросом на вопрос ответил Лысый.
Но Леха не знал, где он был. Он ничего не помнил и даже не знал, что лежит в том самом кожаном чемодане, который внесли на корабль вместе с ним. Трубач Чижик отодвинулся от чемодана подальше и заверил присутствующих, что там, разумеется, лежит ядерная бомба, и если она и не тикает, то только потому, что ее часовой механизм, конечно же, электронный. Палыч возразил, что империалистические спецслужбы сделали большую ошибку, если доверили Штыреву диверсионную операцию: «Такому пьяному мудаку, — сказал он, — я бы и детский садик взорвать не доверил».
Леха не обиделся и предложил взять да и посмотреть, что в чемодане. Если, конечно, никто не очкует.
Никто не очковал, поэтому, когда все вышли, скажем, покурить, — Глист от имени и по поручению храбро открыл чемодан. И завыл от восторга: в чемодане лежала новехонькая двухкассетная магнитола «Sharp» со всеми возможными прибамбасами. Вокруг нее валялись десятки студийных аудиокассет с таким выбором музыки, что слюни потекли бы даже у самого искушенного меломана. Пока никого не было, Глист тихо спер парочку самых редких и побежал на ют, звать остальных.
Тем временем мы перекуривали и ждали взрыва, а Леха тщетно пытался восстановить в памяти ход событий:
— «Фак-н-ебтыть» помню. Потом... не помню. Вроде дом какой-то... Пили что-то.. Нет, не могу, не помню...
Вдруг лицо его изменилось, и он осторожно поднял левую руку:
— Чуваки, точно... Там бомба! Они же, суки, мне часы подменили! «Ченч, говорят, ченч...» Там бомба... — И он обреченно обнажил мощное запястье.
Мы ахнули. На его руке сверкал настоящий «Ролекс» с золотым браслетом. Именно такой мы полчаса рассматривали в ювелирном магазине — на нем висела бумажка с ценой: «4.000?»...
Последующие издевательства над Лехой стали основным развлечением обратной дороги. Вымещая свою зависть, мы бесчисленное количество раз спрашивали у Штырева, как бы невзначай:
— Слушай, Леха, а чего ты на таможне-то скажешь? Тебе же тридцать фунтов выдали, а ты на пять тысяч везешь?
— Скажу — подарили! — бурчал он в ответ.
— Ну это еще ладно, — кивали мы. — А вот когда спросят, куда ты свои задекларированные ходики дел... С двадцатью, между прочим, камнями?! К тому же марки «Полет», а?! Вот тут-то и.. Это уже, понимаешь, пахнет!.. Это тебе не шуточки...
Как-то вечером к нам в кубрик пришел летёха, чтобы выдать по три «беломорины» на предстоящие сутки. Это были последствия тотальной продажи командой «Перекопа» всех запасов отечественного табака. Ирландцы, как безумные, скупали «Стрелу», «Приму» и особенно «Беломор». Сигареты «Друг» шли по такой цене, что даже наши «водочные» цены казались пустячком, а пачка «Любительских» просто вызвала давку на причале.
Разумеется, мы не только продавали, мы менялись на «Мальборо», «Винстон» и прочее невиданное нами доселе курево. Но, во-первых, все хотели довезти его до дому, а во-вторых — никто толком не помнил, куда его запихал.
Все то же самое творилось и в экипаже. Поэтому командир похода принял волевое решение: матросский «чепок» закрыть, запасы курева поделить и раздать командирам подразделений для последующего распределения.
Самой ходовой валютой на корабле стал «Беломор». Самыми богатыми людьми — некурящие.
Понятное дело, что ежевечернего визита нашего начальника все курильщики ждали как появления мессии. В этот вечер начальник сказал:
— Это последняя порция. До захода на Кронштадтский рейд еще трое суток. Но, скажу по секрету, есть у боцмана кое-какие запасы. Так что если есть с чем расстаться в обмен на курево — вперед. Только не забудьте, что занесено в декларации, а то потом будете на таможне объяснять, что сигареты на часы у боцмана выменяли. — Он хихикнул и подмигнул Лысому.
— Да, Леха, — неожиданно ляпнул Фалишкин. — Ты про декларацию-то подумай...
Начальник нахмурился и посмотрел на Штырева. Тот невинно пожал плечами. Летёха потоптался еще немного и вышел. В коридоре ему показалось, что в кубрике после его ухода раздался какой-то смутный шум. Но пора было спать, и он пошел к себе в каюту.
А шум действительно был. Леха методично колотил Фалишкина. После этого над ним никто не шутил.
Как только корабль вышел в открытое море, весь личный состав был построен на верхней палубе. Увидев строй, начальник похода схватился за сердце. Командир корабля икнул, а глаза старпома стали наливаться каким-то странным лиловым оттенком.
Назвать то, во что был одет экипаж, — военной формой, не рискнул бы даже Нестор Иванович Махно. Однородность строя не наладило бы даже объявление «формы ноль — трусы, пилотки»: многие продали и пилотки.
Кто стоял в чем-то среднем между робой и «парадкой», кто вроде бы и по форме, но без тельняшки и почему-то в зимней шапке. Отдельные военнослужащие стыдливо прикрывали срам, ни много ни мало, шинелью — из-под нее предательски торчали контрабандные джинсы.
И лишь оркестр сверкал на левом фланге — новехонькая парадная форма даже немного мозолила глаза на общем фоне.
— Во мудаки... — сокрушенно вздохнул боцман. — Это ж сколько денег упустили!..
Мы были с ним совершенно согласны. Но, к сожалению для нас, концертная парадная форма хранилась у летехи в каюте, и надеть нам ее пришлось один-единственный раз — на концерт в супермаркете. А торговать там советской формой было бы неестественно.
