Война в зазеркалье - - (книга жизни .TXT) 📗
– Я разыскиваю одного друга, – сказал Лейзер. – Его фамилия Фритше. Он когда-то здесь работал.
Охранник нахмурился:
– Фритше?
– Да.
– А зовут его как?
– Не знаю.
– А лет ему сколько, ну примерно?
Он сказал наугад:
– Сорок.
– Фритше, здесь, на этой станции?
– Да. У него был домик ниже по реке, он не женат.
– Целый дом? И работал у нас на станции?
– Да.
Охранник покачал головой:
– Никогда не слышал. – Он внимательно посмотрел на Лейзера. – Вы уверены? – спросил он.
– Так он мне сказал. – Он сделал вид, что что-то вспомнил. – Он писал мне в ноябре… жаловался, что фопо закрыли станцию.
– Вы ненормальный, – сказал охранник. – Доброй ночи.
– Доброй ночи, – ответил Лейзер.
Удаляясь от станции, он все время чувствовал спиной взгляд того человека.
На главной улице была небольшая гостиница под названием «Старый колокол». Не найдя никого в холле, Лейзер открыл какую-то дверь и оказался в большой комнате, дальний конец которой был погружен в сумрак. Посередине, за столом, сидела девушка. Сгорбившись, опустив голову на сложенные на столе руки, она слушала старый проигрыватель. Над столом горела лампочка, единственная в комнате. Когда пластинка кончилась, девушка, не поднимая головы, переставила звукосниматель опять на начало.
– Мне нужен номер, – сказал Лейзер. – Я только приехал из Лангдорна.
На стенах висели чучела птиц: фазаны, цапли и зимородок.
– Мне нужен номер, – повторил он. Музыка была танцевальная, старинная.
– Спросите в холле.
– Там никого нет.
– У них все равно ничего не найдется. И вам нельзя здесь останавливаться. Но рядом с церковью есть дешевая гостиница. Идите туда.
– А где церковь?
Глубоко вздохнув, она остановила пластинку, и Лейзер почувствовал, что ей хочется поговорить.
– Ее разбомбили, – сказала она. – Церковь – одно название, осталась только колокольня.
– Может быть, все-таки мне удастся остановиться у вас? – сказал он, помолчав. – Гостиница не такая ух маленькая.
Он поставил рюкзак в угол и сел на свободный стул у стола. Медленно пригладил рукой свои густые волосы.
– Вы выглядите измученным, – сказала она.
Его синие брюки покрывала корка грязи, прилипшая на границе.
– Я весь день в дороге. Ужасно устал.
Она смущенно встала и пошла в глубину комнаты, там видна была деревянная лестница, а над ней – полоска бледного света. Она позвала кого-то, но никто не отозвался.
– «Штайнхегер» пьете? – спросила она из темноты.
– Да.
Она вернулась с бутылкой и стаканом. На ней был плащ, старый коричневый плащ военного образца, с эполетами и квадратными плечами.
– Откуда вы? – спросила она.
– Из Магдебурга. Держу курс на север. У меня работа в Ростоке. – Сколько раз еще произносить эти слова? – А в той гостинице можно подучить отдельную комнату?
– Если захотите.
Света было так мало, что он не сразу смог разглядеть лицо девушки. Постепенно глаза привыкали. Лицо оказалось миловидным, но с плохой кожей. Девушка была крепко сбитая, не старше восемнадцати. Тому парню, наверно, было столько же, может, чуть больше.
– Как вы? – спросил он: Они ничего не сказала. – Чем вы занимаетесь?
Она взяла его стакан и отпила, устремив на Лейзера взгляд не по годам зрелой женщины, словно была неотразима. Не сводя с него глаз, медленно поставила стакан, поправила локон. Видимо, ей казалось, что ее жесты заключают в себе какой-то смысл. Он снова спросил:
– Вы давно здесь?
– Два года.
– Чем вы занимаетесь?
– Чем придется. – Интонация была вполне искренняя.
– Что-нибудь интересное здесь происходит?
– Ничего, это дохлое место.
– Что, и парней нет?
– Возникают.
– А военные части? – Пауза.
– Случается. Разве вы не знаете, что об этом спрашивать запрещается?
Лейзер взял бутылку «Штайнхегера» и налил себе еще.
Она взяла у него стакан, коснувшись его пальцев.
– Что происходило у вас в городе? – спросил он. – Полтора месяца назад я хотел сюда приехать – меня не пустили. Мне сказали, что Калькштадт, Лангдорн и Волькен закрыты. Что здесь происходило?
Кончиками пальцев она гладила его руку.
– Что здесь было? – повторил он.
– Ничего не было закрыто.
– Ну, хватит, – рассмеялся Лейзер. – Говорю вам, меня близко к городу не подпустили. Дороги сюда и в Волькен были перекрыты. – Он подумал: «Сейчас двадцать минут девятого, осталось всего два часа до первого сеанса связи».
– Ничего не было закрыто. – Вдруг она прибавила:
– Значит, вы приехали с запада, приехали по дороге. Как раз ищут кого-то вроде вас.
Он встал, собираясь уходить.
– Я, пожалуй, пойду поищу ту дешевую гостиницу.
Он положил на стол немного денег. Девушка прошептала:
– У меня есть своя комната. В новой квартире, за Фриденсплатц. В доме, где живут рабочие. Мне там никто не мешает. Я сделаю все, что вы хотите.
Лейзер покачал головой. Он взял свой багаж и пошел к двери. Она все еще смотрела на него, я он понял, что она о чем-то догадывалась.
– До свидания, – сказал он.
– Я ничего не скажу. Возьмите меня с собой.
– Я выпил, – пробормотал Лейзер. – Мы ни о чем не говорили. Вы все время слушали свою пластинку.
Им обоим стало страшно. Девушка сказала:
– Да, все время играла пластинка.
– Вы уверены, что город не закрывали вообще? Лангдорн, Волькен и Калькштадт – полтора месяца назад?
– Кому надо закрывать наш город и зачем?
– Даже станцию не закрывали?
Она быстро проговорила:
– Насчет станции не знаю. Район был закрыт на три дня в ноябре. Никто не знает – почему. Здесь стояли русские, военные, человек пятьдесят. Их разместили в городе. В середине ноября.
– Пятьдесят? Какое снаряжение?
– Грузовики. По слухам, севернее проходили учения. Оставайтесь у меня на ночь. Оставайтесь! Давайте я пойду с вами. Куда угодно.
– Какого цвета погоны?.
– Не помню.
– Откуда приехали военные?
– Они были новенькие. Двое из Ленинграда, два брата.
– Куда отправились?
– На север. Послушайте, никто никогда не узнает. Я не болтлива, я не из таких. Я все для вас сделаю, что угодно.
– В сторону Ростока?
– Они сказали, в Росток. Сказали – никому не говорить. Потом партийные товарищи обошли все дома.
Лейзер кивнул. Он вспотел.
– До свидания, – сказал он.
– А завтра, а завтрашняя ночь? Я все для вас сделаю.
– Может быть. Никому не говорите, вы поняли?
Она кивнула.
– Я никому ничего не скажу, – проговорила она, – потому что мне все равно. Спрашивайте многоквартирный дом за Фриденсплатц. Квартира девятнадцать. Приходите в любое время. Я открою дверь. Два звонка, чтобы соседи знали, что ко мне. Платить не нужно. Будьте осторожны, – сказала она. – Везде люди. В Вильмсдорфе убили одного парня.
Он дошел до рыночной площади – пока все сходилось. – дальше ему предстояло найти колокольню и ту дешевую гостиницу. В темноте вокруг сновали сутулые фигуры; на некоторых были обноски военной формы; шинели и пилотки времен войны. То и дело в бледном свете уличных фонарей мелькали хмурые лица, и он пытался разглядеть в них те качества, которые ненавидел. Он говорил себе: «Вот этого надо ненавидеть, у него как раз тот возраст», но ничего не получалось. Они для него были пустотой. Может быть, в каком-нибудь другом городе, другом месте он найдет тех, что нужно, и будет ненавидеть, но не здесь. Эти были просто пожилые люди, ничего больше; такие же несчастные, как он, и одинокие. Колокольня была черной и пустой. Вдруг ему вспомнилась сторожевая вышка на границе и его автомастерская в двенадцатом часу, вспомнился тот миг, в который он убил часового: просто мальчишку, каким Лейзер сам был во время войны, даже моложе Эйвери.
– Сейчас он уже должен быть там, – сказал Эйвери.
– Верно, Джон. Уже должен, а как же иначе? Час ходьбы. Да реку пересечь.
