Птица не упадет - Смит Уилбур (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Вскоре между Марком и генералом установилось взаимопонимание, и за несколько дней последние опасения Шона исчезли. Редко бывало так, что постоянное соседство другого человека не раздражало Шона, но тут он обнаружил, что сам ищет общества юноши. Вначале он полагал поручить Марку только повседневную корреспонденцию и другие обычные и утомительные дела, освободив себе дополнительное время для важных сфер бизнеса и политики.
Теперь же он в самое разное время заходил в библиотеку, чтобы обсудить с Марком какую-нибудь мысль, наслаждаясь возможностью бросить на проблему молодой свежий взгляд. Или он отпускал шофера и просил Марка отвезти его на одну из лесопилок или на собрание в городе; в таких случаях он садился рядом с Марком и пускался в воспоминания о днях во Франции или о том времени, когда Марк еще не родился; ему нравился интерес Марка к рассказам о добыче золота или об охоте на слонов в глуши на севере, за рекой Лимпопо.
— Сегодня в Ассамблее будут интересные дебаты, Марк. Я собираюсь задать жару этому ублюдку Хендриксу из-за бюджета железных дорог. Отвези меня туда и можешь сам послушать с галереи для гостей. Письма подождут до завтра.
— На лесопильной фабрике Умвоти авария, прихватим дробовики и на обратном пути попробуем добыть несколько цесарок.
— Сегодня в восемь вчера в тренировочном зале. Если у тебя нет ничего важного.
Это были приказы, сколь бы вежливо они ни были сформулированы, и Марк обнаружил, что втягивается в жизнь военной бригады в мирное время. Совсем не такую, как во Франции, ведь у него теперь был могущественный покровитель.
— Ты не бесполезный лентяй, как посредственный солдат. Ты должен знать, как я работаю, сынок, и помогать мне, даже когда я играю в солдатики. К тому же, — тут глаза Шона озорно блеснули, — тебе нужно время для тренировок.
И на следующем сборе еще не привыкший к тому, как стремительно все происходит в мире, которым правит Шон Кортни, Марк обнаружил, что на нем мундир лейтенанта с портупеей и блестящими звездочками на погонах. Он ожидал встретить враждебность или по крайней мере снисходительное отношение со стороны других офицеров, но, когда ему поручили вести тренировки по стрельбе, все встретили это с энтузиазмом.
В доме Кортни положение Марка вначале было не очень понятным.
Он побаивался хозяйки Эмойени с ее зрелой красотой и холодной деловитостью. Первые две недели она держалась отчужденно, но вежливо, называла его «мистер Андерс» и любую просьбу предваряла обязательным «пожалуйста», а потом неукоснительно благодарила.
Когда генерал и Марк во время обеда оказывались в Эмойени, слуга приносил еду на серебряном подносе Марку в библиотеку, а по вечерам, попрощавшись с генералом, Марк садился на купленный им старый мотоцикл, громыхал по холму вниз, в горячий бассейн города, и возвращался в свою отвратительную квартиру на Пойнт-роуд.
Руфь Кортни наблюдала за Марком еще внимательнее и проницательнее, чем ее муж. Если бы он хоть в чем-то отступил от ее стандартов, она использовала бы все свое влияние на Шона, чтобы немедленно удалить его.
Однажды утром, когда Марк работал в библиотеке, Руфь пришла из сада с букетом срезанных цветов.
— Я постараюсь вам не мешать.
Она стала расставлять цветы в серебряной вазе на центральном столе. Первые несколько минут она молчала, потом естественно и непринужденно начала болтать с Марком, искусно выпытывая подробности его быта: где он спит и ест, кто стирает его одежду. Втайне она пришла в ужас.
— Вы должны приносить грязное ко мне, здесь слуги постирают.
— Вы очень добры, миссис Кортни, но я не хочу обременять вас.
— Ерунда, у нас два парня-дхоби, которым нечем заняться, кроме стирки и глажки.
Даже Руфь Кортни, одна из первых леди Наталя, все еще очень красивая в свои пятьдесят с лишним лет, не осталась равнодушной к естественной привлекательности Марка. Свою роль тут сыграло и благотворное воздействие Марка на ее мужа.
Шон в эти последние недели стал словно бы моложе, легкомысленнее, и Руфь понимала: причина не только в том, что его избавили от части рутины.
Мальчик возвращал ему дух молодости, свежесть мысли, энергию и энтузиазм для того в жизни, что устоялось и стало казаться уже не стоящим усилий.
У Шона была привычка час перед сном проводить в будуаре Руфи; он сидел в стеганом халате, смотрел, как она расчесывает волосы и смазывает кремом лицо, курил последнюю сигару, обсуждая события дня и любуясь ее по-прежнему стройным гибким телом под тонкой ночной рубашкой, чувствуя, как в нем просыпается желание; он ждал, когда жена повернется к нему, вместо того чтобы смотреть на него в зеркале, возьмет за руку и поведет в спальню, к большой кровати с четырьмя столбиками, с широким балдахином с кистями и бархатным пологом.
С тех пор как Марк появился в доме, Шон три или четыре раза высказывал столь радикальные замечания, так непохожие на его обычный консервативный образ мыслей, что Руфь роняла щетку на колени, оборачивалась и смотрела на него.
Всякий раз он смущенно смеялся и поднимал руку, предупреждая ее насмешки.
— Ладно-ладно, я знаю, что ты собираешься сказать. Да, я обсуждал это с молодым Марком. — Он снова усмехался. — У парня здравые мысли.
Однажды вечером (Марк работал у них уже больше месяца) они некоторое время сидели молча, потом Шон неожиданно сказал:
— Молодой Марк не напоминает тебе Майкла?
— Не замечала. Нет, не думаю.
— Да я не про наружность. Про то, как он думает.
Руфь почувствовала, как в ней темной приливной волной поднимается знакомое чувство вины. Она так и не подарила Шону сына. Это было ее единственное подлинное горе, единственная тень, омрачавшая их совместные годы. Плечи ее поникли, словно под тяжестью этого сожаления, и она посмотрела на себя в зеркало, как будто желая увидеть свою вину и неспособность.
Шон ничего не заметил и блаженно продолжал:
— Ну, жду не дождусь февраля. У Гамильтона лопнет селезенка, когда ему придется отдать нам большой серебряный кубок. Марк изменил настрой всей команды. Ребята знают, что теперь, когда он стреляет первым номером, они победят.
Руфь внимательно слушала и ненавидела себя: ведь она не смогла дать ему то, чего он так хотел; потом она бросила взгляд на маленькое резное изображение бога Тора на своем туалетном столике. Статуэтка — талисман плодовитости, подарок Шона — стоит здесь много лет. Буря была зачата в сильную грозу и поэтому получила свое имя. Шон смеялся, что Руфи необходим гром и молния, и подарил божка. «Не очень-то ты мне помог, — с горечью подумала она и посмотрела в зеркало на свое тело под тонким шелком. — Такое красивое и такое чертовски бесполезное!» Руфь никогда не бранилась, и подобная мысль свидетельствовала о степени ее отчаяния. Ее тело все еще красиво, но никогда уже не выносит дитя. И теперь годится лишь на то, чтобы служить Шону утехой. Руфь резко встала, не закончив свой вечерний ритуал, подошла к сидящему Шону, вынула у него изо рта сигару и решительно погасила ее в пепельнице.
Он удивленно посмотрел на нее, хотел о чем-то спросить, но слова так и не дошли до его губ. Веки Руфи были полуопущены, раскрытые губы обнажали мелкие белые зубы, на щеках рдели пятна.
Шон знал и это выражение, и что оно предвещает. Сердце его дрогнуло и забилось, словно зверь, в клетке ребер. Обычно их любовь была глубокой, полной взаимопонимания, за годы она стала окрепла, упрочилась, это было полное слияние двух личностей, символизирующее абсолютное единение их жизней… но иногда Руфь опускала веки, выпячивала губы, на ее щеках появлялась краска, и продолжение бывало таким диким и неуправляемым, что напоминало Шону стихийные бедствия.
Она просунула тонкую белую руку ему под халат и легонько провела длинными ногтями по животу, наклонилась, взялась другой рукой за бороду, повернула голову мужа лицом вверх и поцеловала в губы, глубоко засунув ему в рот розовый язычок. Шон зарычал и схватил ее, пытаясь усадить к себе на колени и одновременно распахивая ее ночную рубашку, так что высвободились маленькие острые груди, но Руфь, быстрая и сильная, вырвалась из его объятий. Ее розовая кожа светилась сквозь прозрачный шелк, грудь колыхалась, когда она стремительно порхнула в спальню, насмешливо и зазывно смеясь.
