Обряд - Крашенинников Александр (читать книги без сокращений TXT) 📗
Многих Дьякон уже знал. Вот поп-расстрига, в свое время обрюхативший не одну богомолку. Вдвое старше почти любого из них, он мстил выпнувшей его церкви с увлечением семнадцатилетнего. Случалось, хулиганил и с монашками, а священнику Алексею выбил однажды зуб. Сейчас он шептал что-то соседке, ведьме с распущенными желтыми волосами, и глазки его посверкивали. А вот татуированный сирота Сережа двадцати двух лет. В свое время он не поладил с паханом, когда-то в доисторическую эпоху поступившим по-свински и с Отцом, и когда пахан вышел за ворота, порезал его. Вообще-то, уголовных не брали, но Сережу от подручных пахана защитили, и он с тех пор соблюдал законы Братьев свято. Как и его сосед, школьный отличник Савельев, расплевавшийся с родителем, который вдруг полюбил политику так горячо, что баллотировался на выборах.
Дьякон, неприметно оглядывая собравшихся, вдруг услышал стонущий крик сбитого им на землю пластилинового, на мгновение мелькнула финка в груди хрипящего Дикого. Он провел рукой по вискам — и все пропало. Странно, что не болело ухо, задетое пластилиновым. Должно быть, тут ЕГО метка, она и снимает боль.
Внезапно в дверях часовни появился Отец. Его белый плащ кроваво переливался в свете факела. В проеме незастекленного окна над его головой качнулся и замер блестящий металлический шар. По бокам площадки вспыхнуло еще несколько факелов, и толпа, словно по сигналу, замерла.
Отец взмахнул большим черным вымпелом, конец которого был зажат в его руке. Внезапно где-то за часовней ухнула сова, и ее протяжный глухо-жестяной голос странно оцепенил Дьякона. Он недвижными, широко открытыми глазами уставился на Отца, поднявшегося на каменное возвышение возле часовни. Теперь его голова была точно под металлическим шаром, резко, ярко пылавшим в свете факелов. Отец вскинул подбородок и пронзительным, завораживающим взглядом посмотрел на паству. Неясный шорох прокатился по рядам, лица напряглись, будто сошло на толпу некое вдохновение.
— Братья! — крикнул Отец, выбрасывая руку с вымпелом над головой. — Освободим наши души! Прочь мораль глупцов и ублюдков! Новая жизнь может быть построена лишь на отрицании старой. Железный дух спасет нас, железный дух! Освободимся, чтобы сбросить власть лицемеров…
Дьякон почувствовал, как под прицелом аспидных сверлящих глаз Отца что-то сладко растекается в нем и он перестает быть Дьяконом, превращаясь в некое новое существо. Краем глаза он заметил, что необъяснимое оцепенение охватило и других. Отличника Савельева, казалось, намертво приковал к себе горящий шар над головой Отца, он радостно раскачивал туловищем, не сводя с него взгляда.
— Прочь идиотов, управляющих нами! — голос Отца взвился. — Прочь маразм святош и замшелых девственников, забывших, с какой стороны у человека половой орган! Освободим себя! Соединимся с тем, кто незримо стоит среди нас!
Он выпрямился и вскинул руки:
— Помолимся! Помолимся Сатане! Помолимся!
Повернувшись лицом к черным дырам часовни и шару в ее окне, он трижды перекрестился, ведя крест снизу вверх и справа налево.
Долго и с какой-то отчаянной веселостью молились. У Дьякона начало ломить шею. Плащ Отца отдавал алым и туманил голову.
Внезапно Отец опять повернулся лицом к своему клану. Теперь в руках у него была большая зеленая чаша. Толпа застыла, глядя на него. Он медленно поднес чашу к губам. Казалось, перестал и дышать. Кадык Отца двигался ритмично, с короткими остановками. Вдруг край чаши резко накренился, жидкость плеснулась на плащ, пятная его темно-красным.
— Кровь! — завороженно прошептали рядом с Дьяконом.
— Кровь! — отозвалось в толпе. «Откуда на этот раз?» — подумал Дьякон.
Отец отбросил чашу, и она, со звоном ударившись об утоптанную глину, раскололась.
— Шатан, кра шадай! — крикнул кто-то пронзительно.
— Шатан, кра! — сказал Отец и опустил руки.
Будто освобождаясь от некоего наваждения, толпа шумно вздохнула, качнулась.
— Шатан, кра шадай! — сказал Дьякон трубно, так что рядом вздрогнули.
Эти слова были первыми, что выучил он, когда появился здесь. «Сатана, рви всевышнего!» Тогда, в первую его ночь, было так же тепло, даже душно, но безоблачно, и невдалеке просто разрывался на части соловей…
— Кра шадай! — звеняще вытолкнула толпа.
Поп со своей соседкой внезапно быстрым шагом Двинулись вперед, огибая площадку против часовой стрелки. Устремились за ними и остальные, словно боясь опоздать. Вскоре вся прихожая вытянулась по кругу кольцом вдоль елей и лиственниц. Дьякон очутился меж двух аспидно накрашенных отроковиц, одна из которых вдруг схватила его за руку, вонзив ноготь в тыльную сторону ладони.
Колыхаясь, сбегаясь в узлы, людская цепь сделала еще несколько шагов и вдруг встала. Вторая ведьма вцепилась в Дьякона, и они обе разом вскинули его руки вверх. Дьякон на мгновение почувствовал себя как бы распятым, удивляясь силе этих немощных с виду девиц. Волна взлетевших рукавов, кулаков, растопыренных пальцев пробежала вкруг площадки. Дьякон обернулся к первой ведьме, и ее яркие зубы сверкнули ему из-за черных, точно бархатных губ. Она убрала ноготь, не отпуская однако его руки. Дьякон чуть усмехнулся ей в ответ и отвел взгляд. С кем она будет сегодня, через полчаса?
Он пробежал по цепи глазами, отыскивая Игуменью. Она стояла слева, недвижно, но как-то беспокойно глядя на часовню. Он стиснул ладонь соседки и коснулся бедром ее бедра, как бы что-то обещая — если не на сегодня, то на будущее. Бедро у ведьмы было крепким, почти жестким. Она прижалась к Дьякону и тут же отодвинулась, уколов взглядом влажно-фиолетовых глаз. Оранжевый отблеск пробежал по ее зрачкам.
Внезапно Пан в два огромных шага подошел к факелу и мощно выдернул его из земли. Прихожая замерла, лишь у некоторых, самых неистовых, уже готовых к гульбищу, беззвучно шевелились губы.
Два сатанинских подпаска в фиолетовых рясах проворно подтащили хворост к вкопанному в землю вверх основанием кресту.
Пан повернулся, огромный, зловещий в жарком сиянии факела, и нетерпеливо, требовательно, почти яростно посмотрел на покорную, застывшую в ожидании прихожую. Подпаски отбежали от креста. Пан, опустив факел пламенем вниз, ткнул им в кучу хвороста. Поползли золотые змеи, разбегаясь в разные стороны. Ярко осветились желтые кости черепа, лежащего на торце креста. Прихожая вскрикнула, взмахнув руками и судорожно-сладострастно извиваясь. Ноготь, пронизывая, казалось, руку до плеча, впился в кисть Дьякона.
— Сатана с нами! — закричала звонко его соседка с другой стороны. — Сатана!
Внезапно все смешалось. Прихожая рассыпалась на пары, тройки, четверки. Один из подпасков, хилый, смешной в своей огромной рясе, уже тащил за часовню белокурую ведьму, ходившую с кадилом, и она, обернувшись и как бы прощаясь с кем-то, зловеще-радостно улыбалась золотыми зубами. Сирота Сережа блаженно размазывал по щеке жирный кладбищенский чернозем.
Только туг Дьякон заметил, что большинство, если не все, пьяны. Из дальнего угла донесся гомон, там встревоженно сбилась целая толпа, и Пан, скинув клобук на плечи, быстро пошагал туда. Гомон стих, толпа разбежалась. Мимо Дьякона прошел поп-расстрига, держа за ножку деревянный крест и пользуясь им, как тростью. Его подруга, уже полуголая, головокружительно встряхивая обнаженной грудью, плясала посередине площадки. Дьякон встревоженно огляделся. Прежде такого никогда не было. Море трясущихся, кричащих, поющих. Казалось, здесь собралось полгорода. А ведь давно ли Магистр служил обедню лишь перед какими-нибудь двумя дюжинами, и каждый был проверен.
Тощая ведьма с ногтем еще стояла рядом с Дьяконом, весело глядя вокруг. Неподалеку, как бы выжидая, прохаживался высокий малый в клетчатой рубашке. Дьякон поспешно отошел к часовне и встал в ее тени.
Крест уже полыхал от основания до верхушки, череп наверху почернел и обуглился. Свет пламени пробивал кладбищенскую рощу далеко, почти до свежих могил. К Пану подошла Игуменья и взволнованно, торопливо о чем-то заговорила с ним. Толпа редела, взвизгивания, смех и крики слышались уже меж могильных оград и деревьев.
