Мы идем по Африке - Корпачев Эдуард (читать книги полные TXT) 📗
Как жаль, что он не помнил дальше!
Будто кто-то выгонял темноту из ущелий. Она быстро заполняла дорогу, гасила небо; и казалось странным: ехать в потемках было не так боязно, потому что обрывистый край дороги не выступал четкой границей тверди и бесплотности, не обнажал глубину ущелья, и можно было представить все лежащее по ту, опасную сторону дороги ровной темной поверхностью.
Мальчонка опять задремал или просто смежил угольные глаза, откинувшись к спинке сиденья. И по тому, как бережно, без лишних толчков притискивался он к Володе на поворотах, когда упругая сила кренила его набок, Володя ощутил, что Омар уже не дремал, что для него наступило время вечернего раздумья и что все его двенадцать лет жизни собрались вот сейчас на горной темной дороге, пригорюнились и смотрят вдаль, вопрошают у гор, у дороги, у неба, звезд, какие годы ждут впереди.
— Мальчик, мальчик! — чуть гортанно, точно перекатывая леденец во рту, сказал Володя. — Ну что же ты? Гляди вперед, помогай вести машину, да не клони головы. Смотри веселей!
И Омар, будто поняв все до единого словечка, тотчас вздернул голову и подался вперед, и глаза его наполнились теплым блеском. Но в ту же секунду он отпрянул, и с тревогой взглянул на Володю, и поддел локтем: «Смотри, смотри!» Но Володя уже и сам видел впереди, на гребне восходящей дороги, темные фигуры людей. Их было не меньше пяти, и стояли они так, что занимали весь проезд, стояли в твердом ожидании. Володя принялся сигналить, но никто из них не сдвинулся, не отступил, а расстояние сокращалось, и Володя, снижая скорость и вовсе притормаживая, вскоре увидел их с карабинами за плечами и, не различив на рукавах знакомых ему нашивок солдат революционной армии, напрягся, и частый молоточек где-то у виска застучал: «Контра! Контра!»
Они не сдвинулись с места и тогда, когда грузовик почти уперся одному из них бампером в ноги; и тот, который так непреклонно стоял на пути, небритый, с вскинутым карабином, первый шагнул к дверце и зло хватил ее на себя, звякнув карабином по дверце. Он приблизил свое заржавевшее щетиной лицо, и Володя тоже зло и с любопытством обернулся к пришельцу и очень хотел рассмотреть его подробно, хотел, чтоб этот пришелец тоже увидел смелость в его, Володиных, глазах. Это был горный бродяга, и по тому, как неровно дышал он, как сглатывал слюну, унимая волнение, Володя понял, что жизнь его не гладка, и это ободрило Володю, он отвернулся и сильно потянул дверцу на себя. Он хотел сразу дать газ и вывести машину за поворот, но здесь небритый, уже с другой стороны кабины, вскочил на подножку, вышвырнул Омара; и пока Омар взбирался наверх, все остальные с карабинами посыпались в кузов, гремя ботинками, громко, раздраженно бормоча.
Небритый что-то произнес совсем усталым голосом и показал рукой: «Вперед!», но Володя вдруг решил, что пусть этот небритый бродяга станет кричать, стрелять в него — он никуда не повезет эту контру.
Небритый опять произнес что-то удивленно и требовательно и выбросил руку вперед; и вот то, что было Володиным планом сопротивления секунду назад, получило в один миг совсем иное решение, и Володя газанул, бросил свою машину словно в бреющий полет. Он знал, что не сбавит скорости, и говорил себе: «В одну дорогу, в одну дорогу захотели! Скоро доставлю…»
Это были контрреволюционеры, и Володя понимал, что это они жгли по ночам костры в горах, из студенческого лагеря виден был их отблеск, и это они отстреливались по ночам, когда волонтеры окружали их в пещерах.
Руки его цепко держали руль, и ничем не хотел показать он своего страха или покорности.
Карабинер сидел в кабине тихо, его дыхания Володя не слышал. Но когда оставалось до лагеря километров пять или семь, неожиданно зачах мотор. Володя выскочил, приподнял капот, стал что-то налаживать, хоть ни к чему все это было: кончился бензин. На обратном пути он нерасчетливо слишком много отлил бензина, когда у него попросил шофер встречного грузовика. И вот теперь у самого кончился бензин. И если раньше, как только вооруженные остановили машину, Володя хотел, чтобы им не удалось проехать ни метра на его машине, то теперь он подосадовал и с грохотом обрушил капот.
А карабинеры уже соскочили вниз, уже разминали ноги, прохаживались, мочились прямо под колеса, перекидывались словами неохотно и с раздражением, а когда собрались все вместе, окружили Володю; он сунул руки в карманы и снова попытался заглянуть небритому в глаза пристально, чтобы увидеть его недовольство и ненависть. Небритый приблизился к нему вплотную, коснулся живота дулом карабина, а Володя не вынул рук из карманов. И в эту же секунду выскочил на свет фар арабчонок и, падая на колени, что-то произнося задохнувшимся голосом, принялся обвивать руками Володины ноги, потом ноги карабинера, но Володя, сильно толкнув дуло карабина своим телом, поднял Омара с земли.
— Есть бензин, есть, да ехать не хочу! — крикнул Володя гневно, совсем не заботясь, что его не поймут, но ведь поймут и его взгляд, и его интонацию. — Прочь с машины!
Уже кто-то снова громыхнул капотом, склоняясь над мотором, уже кто-то сел в кабину на Володино место и попробовал завести, но ничего не получилось; и вот кто-то гортанно сказал небритому несколько слов, тот стукнул ногой по колесу, недобро засмеялся. И вскоре все пятеро повернулись и шагнули в обратную сторону, прочь, вскоре пропали в горах, и ночь не доносила стука их ботинок.
Володя невольно бросился вперед по дороге, освещенной фарами, но потом вернулся к машине. Он бы направился с арабами к лагерю, если бы не знал, что ночью охрана лагеря стреляет без предупреждения по любому, кто идет с гор.
А кругом уже стоял туман, машина казалась застрявшей в облаке, и этот туман будет сгущаться, и холод будет мучителен, как мучительна днем жара. Все это знал Володя, но он должен дождаться рассвета, а холод не даст уснуть.
— Эй! — крикнул он, созывая всех в кабину. — Сюда!
Омар уселся ему на колени. Володя ощутил его острые косточки, а рядом на сиденье устроились Мурзук и другой парень, имени которого Володя не знал. Теперь Володя будто впервые увидел Мурзука и хотел найти перемену в его лице, проблеск какого-то скрытого чувства, но лицо загадочного Мурзука казалось непроницаемым.
«Мы дома, мы в своей машине», — думал Володя, дыша арабчонку в смоляную голову и губами чувствуя жесткие, пружинистые волосы.
Четверо сидели тесно, и человек согревал человека.
4
Это курчавое дитя Африки, этот полиглот Омар по всему лагерю разнес весть о ночном случае в горах, и Володе пришлось без конца повторять историю. Он и без того сразу же, наутро, поведал обо всем бородатому командиру Генке Ледневу. А к вечеру уже не было отбоя от слушателей, они приходили и приходили в палатку, с замиранием, с блистающими глазами выслушивали, а кто не понимал — тому переводили.
Володя облизал губы и приготовился еще раз вернуться во вчерашнюю ночь, только с улыбкой приостановил ребят, чтоб не давили на него. Рассказывая, он опять увидел тусклую черноту карабина, ощутил своим телом тычок железом, и эта наглость врага ощутилась теперь еще острее.
— А в полночь, когда туман остудил нашу кабину, мы выскочили на дорогу и стали плясать. Мы плясали, чтобы согреться, и горланили так, что эхо катилось по горам, точно обвал. Холод был страшный, каждый зубами клацал, но мы и потом плясали. Ладно, как бы там ни было, мы на той дороге остались хозяевами, а контра пошла заметать следы!
Румянец не сходил с Володиного лица, и Омар снизу смотрел на него остановившимися ликующими глазами.
— Ну, мы пойдем. Хватит, не буду больше вспоминать, не то завираться начну! Пустите нас, ребята, — сказал Володя.
И они с Иваном Рунке выбрались на простор, на землю этой долины, вокруг которой лежала нераспаханная степь, а дальше зеленели холмы, а еще дальше подымались горы, и пошли мимо палаток. Володя знал, куда они идут, знал и Ваня, знал и прибившийся к ним Омар: к Спартаку Остроухову.
