Время крови - Ветер Андрей (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
– Стало быть, про месть ты говорил серьёзно? – Иван нахмурился. – Я почему-то думал, что ты пошучивал. Юмор у вас тут своеобразный. Получается, что ты… Да, мне пора бы уже свыкнуться с мыслью, что жизнь человеческая в лесу стоит не дороже сухого дерева, а то и дешевле. Но ты… Как такое возможно? Я же видел, как ты с оленем разговаривал… Хорошо, хорошо, не с оленем, а с Матерью звериной, но для меня она всё равно обыкновенный олень или олениха. Если тебя подпускают к себе звери, если ты понимаешь их язык, то разве может внутри тебя жить сила, несущая разрушение и убийство? Не верю.
Эсэ пожал плечами.
– Я не прошу, чтобы мне верили.
Когда Селевёрстов покинул чум, Эсэ тяжело вздохнул. Настроение у него было дурное. Он ничего не помнил из того, что произошло утром, хотя шаманил целенаправленно. Это настораживало его и пугало. Он хотел поговорить с Матерью-Зверем. Он сильно нуждался в таком разговоре, нуждался в подсказке. Но к своему глубочайшему сожалению, Эсэ запомнил только одно: Мать-Зверь сказала ему, что он ошибся и пошёл не по той тропе. Эсэ не понял её слов. Сидя сейчас почти в полной тишине, он пытался припомнить что-нибудь ещё. Ведь не только с этими словами обратилась к нему Мать-Зверь! Она должна была сказать что-то ещё, как-то пояснить. Он сбился с пути? Но где? Когда? Куда теперь идти? Почему Мать-Зверь ничего не объяснила? О чём она говорила? Что ему делать теперь? Уехать ли прямо сегодня с зимовья? Или же начать сию же секунду стрелять во всех подряд? Что ему делать? В чём заключалась ошибка Эсэ? Что имела в виду Мать-Зверь?
***
– Саша! – Иван сел за стол. – Медведь ушёл.
– Он постоянно уходит куда-то, – отмахнулся Галкин. – Я дважды видел, как он на противоположную сторону ходил и сидел неподвижно на горе, думал о чём-то или с духами своими общался. Вот и теперь колдовать куда-нибудь отправился.
– Нет. Я думаю, что он ушёл из-за тебя. Ты же прогнал его вчера, велел убираться прочь.
– Мало ли что я сказал. – Александр что-то записывал в тетрадь. – Проклятые чернила совсем застыли… А что, он лошадей своих увёл?
– Нет, на лыжах ушёл. Куда же в такой снег верхом-то?
– Значит, возвратится. Обиделся, должно быть. А что говорят Тонги?
– Хмурятся. Боятся, что оюн со злым сердцем ушёл, – ответил Иван с расстановкой. – Они думают, что он отправился охотиться. Сам себе пищу добывать будет.
– Значит, и впрямь обиделся, раз из нашего котла есть не хочет. Ну ладно… Время покажет.
– Не учудит он теперь чего-нибудь дрянного? – осторожно спросил Иван.
– Нет, что мы дурного сделали ему? Впрочем, кто его знает? Ты слышал, как он на жизнь смотрит. Лишнего оленя не посмеет завалить, а человека всё же прибьёт, чтобы закон мести исполнить. – Галкин задумался и стукнул, обмакивая стальное перо, о дно чернильницы. – Нет, не будет он вредить нам. Не настолько я задел его.
Минуло три дня. Эсэ не появлялся.
Никому в голову не могло прийти, что он устроился на противоположном берегу Олёкмы в нескольких километрах от зимовья, поставив для себя крохотный шалаш и плотно обложив его снегом. Эсэ не чувствовал себя ни обиженным, ни обозлённым. Он ждал. Галкин намеревался в ближайшие дни отправить к перевалу очередную партию рабочих. Её-то и поджидал Эсэ. Его шалаш стоял чуть в стороне от санного пути, скрытый густыми елями. Эсэ имел прекрасную возможность обозревать окрестности и особенно поворот, из-за которого могли показаться сани, покинувшие зимовье. Никто из провожавших не пошёл бы так далеко, и Эсэ был абсолютно уверен в успехе задуманного дела.
На четвёртый день после того, как он устроился, его глаза уловили далёкое движение, и вскоре из-за белого склона холма выкатила пара саней. Утренний воздух беспокойно двигался, разбрасывая мелкие снежинки и предвещая бурю. Эсэ повесил через плечо сумку с патронами для ружья и винтовки и быстро побежал на лыжах наперерез саням, держась в низине и оставаясь невидимым для путников. Выбрав такую позицию, чтобы стрелять можно было наверняка, он сбросил лыжи и залёг в снегу. С каждой минутой сани приближались, доносился звон бубенцов, даже храп оленей стал различим.
Якут поднялся над сугробом и выстрелил из ружья, свалив оленя и остановив тем самым движение первых саней. В следующую секунду он сделал то же самое со вторыми санями. Бросив ружьё, он схватил винтовку и двумя пулями сразил погонщиков.
– Это же Медведь! – услышал он чей-то голос. – Эй, Миша! Ты рехнулся! Брось палить! Мы же свои, сукин ты сын! Слышишь?
Он увидел, как к нему побежал, размахивая руками, один из рабочих. Остальные распластались на санях, боясь поднять головы. Кто-то громко матерился. Эсэ дотянулся до ружья, уверенными движениями загнал в стволы два новых заряда и добавил недостающие патроны в винтовку.
– Медведь! Ты что? Это же мы! – На вторых санях кто-то приподнялся и тут же рухнул на спину под звук грохнувшего ружья.
Бежавший человек остановился. Ружьё выстрелило второй раз, и человек схватился за грудь и опрокинулся навзничь.
– Братцы, – донёсся сильный голос, – да он рехнулся. Он всех нас уложит сейчас, как щенков. А ну, где ружья? Лупи в него.
Якут проворно опустился в снег и нацепил лыжи. В считанные секунды он пробежал по низине и выполз наверх в другом месте. Отсюда до русского отряда было значительно дальше, но никто из попавших в западню не ожидал нападения с этой стороны. Через пару мгновений рабочие дали дружный залп, целясь туда, где недавно стоял перед ними Эсэ.
– Будь ты проклят, тварь косоглазая! Затаился где-то там.
Эсэ взял на мушку человека, поднявшегося выше остальных. Под звук колыхнувшегося эха пуля ударила человека и свалила его поперёк саней. Не дожидаясь, пока его враги сообразят, в чём дело, Эсэ выстрелил снова. И опять цель была поражена.
– Какого дьявола? Он не один здесь, что ли? Кто же с ним? Получайте, сволочи!
Бухнуло ружьё, и Эсэ скатился за сугробы, прячась. Пуля жарко пробуравила снег возле его ноги, и он отполз чуть в сторону.
Спокойными, точными движениями он выбросил гильзы из ружья и вогнал в стволы новые патроны. Перезарядив оружие, он пожалел, что не украл у Галкина его скорострельный «винчестер». Впрочем, Александр непременно догадался бы, кто посягнул на его собственность, и дорога на зимовье была бы закрыта для Эсэ.
Вокруг яростно клубились снежинки. Ветер заметно усилился, будто хотел изгнать из людей, попавших в засаду, последние крохи мужества.
– Я никого не вижу, – послышался голос с саней. – Может, я попал в него?
– Попал или не попал, мне наплевать теперь. Мы с тобой едем назад. Отрезай постромки и поворачивай обратно. Осторожнее, Матвей, осторожнее ты, чёрт криворукий. С другой стороны заползи, иначе он тебя подцепит.
Эсэ осторожно приподнял голову и увидел распластавшуюся на снегу фигуру, торопливо разрезавшую ножом ремни упряжки, чтобы освободить сани от застреленного оленя. Эсэ осторожно поднял ружьё и прицелился. Одновременно с прозвучавшим выстрелом фигура на снегу издала возглас удивления и дёрнулась, прижавшись к полозьям. Однако раненый человек оказался сильным и через несколько секунд он поднялся на ноги, чтобы забраться обратно в сани. Якут пустил в него ещё одну пулю, и здоровяк затих.
Последний оставшийся в живых мужчина попытался, продолжая лежать на спине и не подниматься над санями, тронуть оленей и пустить их бегом. Это ему почти удалось, но полозья вдруг упёрлись в тушу мёртвого оленя. Как ни кричал мужчина, тыча оленей шестом, сани не двигались. Эсэ поднялся над сугробом во весь рост.
– Ах, поганый бес! – Мужик вскинул своё ружьё.
Эсэ стоял, крепко прижав приклад винтовки к плечу. Два выстрела прозвучали одновременно. Эсэ услышал, как пуля ударила в макушку его шапки. Если бы противник не поспешил и опустил ствол чуть ниже, пуля бы попала прямо в лоб Эсэ.
Поправив лыжи, он побежал к убитым. Один из людей лежал возле полозьев, истекая кровью, и судорожно кашлял; пуля пробила ему горло. Раненый не обратил внимания на Эсэ, возможно, он просто не видел его, окутанный предсмертным туманом. Якут сильно ударил раненого прикладом по голове, прекратив его агонию.
