Чекист - Цессарский Альберт Вениаминович (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
— Что вы имеете предложить, месье Панайотти?
— Вагончик мыла «Лориган Коти»!
— Беру!
Седоусый капельмейстер рисовал своей палочкой в золотистом воздухе веселые, звенящие медью узоры «Волшебного стрелка». Алчными голосами выли итальянские, греческие, турецкие пароходы. Полногрудые женщины с криком загоняли раскормленных детей в вагончик фуникулера, чтобы спуститься в заведение теплых морских ванн.
А над всем этим сиял и плавился под солнцем черный бронзовый Дюк, одной рукой подхватив тяжелые складки тоги, другой благословляя веселое возрождение коммерции и маклерства.
— Вам нравится это? — с болью спросил Медведев своего спутника, на правах старожила показывающего ему город. Зайдель, наборщик типографии одесской газеты, любил неожиданные сопоставления. Показав на памятник Пушкину, перед которым шумел и суетился бульвар, он едко прошепелявил:
— Будьте уверены, Пушкину не нравится!
Этот молодой человек, недавно поселившийся в квартире Зайделя, очень симпатичен. Значит, он приехал в Одессу поступить в институт? Очень похвально! А одновременно по вечерам он где-то работает? Правильно! У него же наверняка нет дяди Бродского, который будет его содержать! К тому же надо еще и старушке матери деньжат послать. Есть у него старушка мать? А-а, в Бежице! Постойте, где эта самая Бежица находится? Возле Брянска. Скажите пожалуйста!
Короче говоря, молодой человек пришелся Зайделю по душе. И уже не кивая на Пушкина, он откровенно высказывал ему собственное недовольство нэпом.
— Не для того я при белых рисковал жизнью и печатал большевистские листовки, чтобы эти цацы снова стали плевать на меня! Вот я вам расскажу о своем сыне. Мальчик с детства увлекался футболом. Спросите, кто лучший нападающий на Базарной улице? Организовали в клубе футбольную команду. Мой Гришуня приходит и просит: «Запишите меня тоже». А что ему отвечают? «Пошел вон!» — ему отвечают. Вы спросите, почему? А потому, видите, что в этой команде дети благородных родителей — сыночек мадам Родневич, племянничек их благородия господина Половодова. Разве это справедливо?
Так Медведев впервые услышал о юношеской футбольной команде. Вот почему он с интересом разглядывал на заводе капитана этой странной команды, куда не брали лучшего нападающего с Базарной улицы и усиленно вербовали не умеющих играть рабочих судоремонтного завода.
Выслушав эту историю, Брицко удовлетворенно сказал:
— У тебя есть классовое чутье, Медведев.
Когда Медведев попросил:
— Поручите это дело мне, — Латышев подчеркнуто сухо ответил:
— Хорошо. — И добавил почти неприязненно: — Посмотрим, что тебе удастся. Помни, я твердо убежден: под угрозой жизнь многих людей, надо спешить.
Он старался оберегать себя от приливов симпатии, которую так часто вызывали в нем люди, ибо это, как говаривал Брицко, мешало верному представлению о них.
А Медведев ему понравился — у него оказалось горячее сердце!
Жители Одессы после рабочего дня с гоготом и свистом спускались к морю с обрывистых холмов Отрады и Ланжерона, чтобы, сверкая коричневыми телами, нырять с плоских ноздреватых плит или укрываться от солнца под смолистым дном рыбачьей шаланды, среди поднятой на весла паутины белесых сетей.
Белые в розовых пупырышках телеса нэпманов нежились под натянутыми простынями на сахарном песке Аркадии, где пахло шашлыком и звуки шимми заглушали шорох волны, тающей под ногами.
Но тот, кто понимал, что такое Черное море, уходил в дикие, острые скалы Малого Фонтана, где только окаменелые фигуры в подвернутых штанах маячили с удочками над водой. Разве есть что-нибудь вкуснее на свете, чем знаменитые одесские бычки, обжаренные в сухарях?! Здесь было Черное море с его пьяным запахом преющих под солнцем водорослей, с прибоем, распарывающим грудь о зубья скал. Здесь был безмолвный зной полдня с лениво переползающими по песку крабами, с белыми чайками — точно взмывшими в небо хлопьями морской пены; здесь по ночам голубое мерцание струилось в морской глуби у черных каменных глыб и ровный могучий шум навевал покой...
Поэтому никого не должно было удивить, что именно здесь, в рыбачьем домике, сложенном из желтого ракушечника, стал проводить все свободное время будущий студент Дмитрий Медведев. Из маленького окошка он мог спокойно наблюдать за стройным белокурым юношей, часто приезжавшим купаться в это безлюдное место.
Володе Родневичу было лет семнадцать. Когда он приходил один, то, быстро раздевшись, долго и бурно купался, нырял, брызгал водой и резвился, как все одесские мальчишки. Потом до сумерек лежал на плоской, как стол, круглой скале и быстро писал карандашом на листках бумаги, очевидно, сочинял стихи. Но если с ним приходили товарищи, он преображался: не резвился, не писал стихов, а, развалясь на песке в тени скалы, как молодой патриций, небрежно, через плечо изредка обращался то к одному, то к другому. А те слушали его почтительно и держались на расстоянии.
Таков был капитан футбольной команды «Орел». Медведев избегал пока встречи с Родневичем. Он помогал хозяину домика в несложном рыбацком хозяйстве, купался, а потом брался за книгу — готовился к экзаменам.
Занимался Медведев у окна за импровизированным столом, устроенным из старого ящика. Хозяин домика, рыбак, которого, несмотря на солидный возраст — лет за пятьдесят, — по всему берегу называли Жорой, обычно возился в углу: штопал сети или мастерил грузила. Они вели неторопливый разговор о погоде, о том, что скумбрия теперь уже не ходит большими косяками, не то, что в прежнее время, и настоящую рыбу уже не ценят, и о многом другом. Иногда Жора рассказывал о сбежавших одесских богачах, чьи дачи белели над морем. Десятки лет таскал он им серебристую скумбрию и бурую камбалу, каждый раз до одурения торгуясь у черного входа.
Жора был один-одинешенек на всем белом свете. Небольшого роста, сухой, жилистый, с остатками рыжих волос на круглой голове, с изрытым лицом, похожим на ракушечник, из которого был сложен его дом, с всегда поджатыми в иронической улыбке губами и тремя гнилыми пеньками вместо зубов, Жора отнюдь не был красавчиком. Но все же он утверждал, что в молодости не знал отбоя от девок. А не женился так просто:
— А чего в них есть, в бабах? Один звон.
При этих словах лицо его еще больше сморщивалось и выцветшие глазки, зеленоватые, точно две капли морской воды, внезапно искрились озорно и насмешливо. В такие минуты верилось, что девки когда-то липли к нему...
Жора ни о чем не расспрашивал, и Медведев вел свои наблюдения через окно беспрепятственно, маскируясь учебниками физики и математики, и не посвящая в дело хозяина дома.
Как-то раз, это было дней через пять после первого знакомства с Жорой, Медведев пытался разглядеть сквозь засиженное мухами окно татуировку, которой были расписаны Володя и его друзья. Дело обычное: половина мужского населения Одессы с детства накалывает на собственной коже всевозможную живопись, от изображения сердца, пронзенного якорем, до Синопской баталии. Но Медведеву показалось, что почти у каждого из ребят на груди вытатуировано небольшое пятнышко одинаковой овальной формы. Однако на стекле было столько грязи, что ничего не удавалось разобрать. Внезапно из-за его плеча протянулась рука с тряпкой и быстро протерла окно.
Медведев вздрогнул, обернулся — Жора уже как ни в чем не бывало сидел в углу, низко нагнувшись над сетью. Неужели он что-нибудь заметил?
— Да, темновато было читать, — возможно естественнее проговорил Медведев. — Спасибо!
Жора утвердительно кивнул:
— Вот именно.
Не взглянув на Медведева, он встал и вышел.
Через окно было видно, как Жора неторопливо спустился к шаланде, постоял возле нее, потом пошел по берегу, что-то разыскивая под ногами. У самых скал, где лежали ребята, он нашел то, что искал, — плоский кругляк с отверстием, вполне пригодный для грузила.
Вернувшись, Жора снова устроился в углу, молча стал подвязывать найденный камень.
