Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник) - Лондон Джек (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

Вдруг человек поднял его с земли, подхватив с боков и снизу. Майкл не успел еще как следует испугаться, когда очутился обратно на земле.

– Двадцать шесть или двадцать семь, во всяком случае – больше двадцати, готов пари держать на два шиллинга и полпенни. Полный вес будет тридцать, когда вырастешь, – обратился к нему Дэг Доутри. – Но не все ли равно? Многие ценители настаивают именно на тридцати фунтах. И во вся ком случае, тренировкой можно всегда спустить несколько унций. Твое, песик, сложение в самый раз; годен для охоты, вес для драки и лапы в полном порядке.

Нет, сэр, вес этот только нам на пользу, а ушко ваше нам пригладит любой порядочный ветеринар. Бьюсь об заклад, что сейчас в Сиднее найдется сотня-другая людей, готовых раскошелиться на двадцать монет за право называться вашим хозяином.

Затем, чтобы Майкл не вообразил себе ничего лишнего, Доутри откинулся на песок, разжег свою трубку и, по-видимому, забыл о нем. Он не хотел больше делать шагов к сближению и ждал заигрываний со стороны Майкла.

И Майкл не обманул ожиданий: он терся боком о колено Доутри и тыкался мордой в его ладонь, как бы предлагая повторить очаровательную игру со своими ушами и хвостом. Но вместо этого Доутри охватил руками его морду и медленно, двигая ее вверх и вниз, проговорил:

– Кому же ты принадлежишь, песик? Может быть, твой хозяин какой-нибудь негр, тогда плохо дело. Впрочем, он мог тебя украсть, но это ужасно! Как жестока судьба к некоторым собакам. Позор! Ни один белый человек не допустит, чтобы такая собака принадлежала негру, а белый человек как раз здесь, и он этого не допустит. Придет же в голову, чтобы негр владел такой собакой, – негр, который даже не знает, как обходиться с ней. Конечно, он украл тебя, песик. Попадись он мне на глаза, я бы из него все кишки выпустил. Наверняка бы выпустил! Покажи мне его только – и увидишь, что я с ним сделаю. Только подумать, что такая собака слушается приказаний негра и таскает для него всякую дрянь. Нет, сэр, вы этого больше не будете делать, вы пойдете со мной, и я думаю, что мне не придется упрашивать вас.

Дэг Доутри встал и спокойно побрел вдоль берега. Майкл посмотрел ему вслед, но не двигался с места. Ему хотелось побежать за Доутри, но он ждал, чтобы его позвали. Наконец Доутри чуть слышно чмокнул губами. Звук был настолько слаб, что он сам едва его услыхал и положился скорее на доверие или же на движение своих губ. Ни один человек не услышал бы его на том расстоянии, где находился Майкл, но Майкл услыхал – и в восторге помчался за Доутри.

Дэг Доутри побрел вдоль берега, а Майкл бежал за ним по пятам, в избытке радости описывая круги при каждом повторении тихого, странного призыва. Доутри остановился вне освещенного фонарями круга, где работали темные фигуры, разгружавшие вельбот, и где клерк резидента и старший кладовщик «Макамбо» спорили относительно накладной. Когда Майкл пытался двинуться дальше, человек удерживал его тем же нечленораздельным, еле слышным причмокиванием.

Ведь Доутри совсем не хотелось быть пойманным в качестве собачьего вора, и он раздумывал, как бы ему незаметно пробраться на борт парохода. Он обошел снаружи освещенный круг и пошел вдоль берега к туземному поселку. Как он и предвидел, все работоспособное население ушло на разгрузку судна. Все хижины казались вымершими, но под конец из темноты раздался жалобно дребезжащий старческий голос:

– Кто там?

– Мой ходил много, – ответил Доутри на испорченном английском языке, принятом на юго-западных островах Тихого океана. – Мой приехал пароход. Твой захочет повезти мой на лодке, мой дает два стебель табак.

– Твой захочет дать десять стебель, мой будет доволен, – последовал ответ.

– Мой дает пять стебель, – торговался шестиквартовый баталер. – Твой не хочет пять пачек, пусть убирается к черту.

Наступило молчание.

– Твой хочет пять стебель? – настаивал Доутри, обращаясь к темной внутренности шалаша.

– Хочет, – отвечал голос; затем из темноты появился обладатель голоса, и одновременно послышались такие странные звуки, что баталер зажег спичку, чтобы посмотреть, в чем дело.

Перед ним стоял, качаясь на одном костыле, старик с гноящимися глазами. Эти глаза были наполовину закрыты разросшейся болезненной пленкой, а то, что еще оставалось, было красно и воспалено. Слипшиеся волосы торчали седеющими космами на покрытой коростой голове. Морщинистая кожа была вся в рубцах и пятнах, причем ее красновато-синеватая поверхность местами была как бы покрыта белой штукатуркой, которая казалась наложенной сверху, но на самом деле составляла неотъемлемую ее часть.

«Прокаженный», – подумал Доутри, и его острый взгляд пробежал по рукам и единственной ноге, отыскивая следы недостающих разрушенных болезнью суставов. Но здесь как раз у старика все оказалось в порядке, хотя одна нога кончалась как раз посередине между коленом и бедром.

– В чем дело? Где твой нога остался? – осведомился Доутри, указывая на пространство, где полагалось быть ноге.

– Большой акула взял мой нога, – засмеялся старик, открывая ужасную беззубую пасть. – Мой старый очень, – шамкал одноногий Мафусаил [37]. – Мой давно не курил табак. Твой белый господин захочет дать один стебель табак, мой скоро-скоро подает лодка на пароход.

– А если мой не захочет дать? – нетерпеливо воскликнул баталер.

Вместо ответа старик повернулся на костыль и, размахивая в воздухе своей культяпкой, поскакал в шалаш.

– Ладно, мой дает, – поторопился Доутри, – мой дает табак, твой торопится ехать.

Он полез в карман куртки за ходовой монетой Соломоновых островов и вытащил стебель табаку.

Старик жадно потянулся за табаком. Получив свою долю, он весь преобразился и заурчал, прерывая урчание резким вскрикиванием, как бы в экстазе. Из дыры в ушной мочке он вытащил черную глиняную трубку и дрожащими пальцами стал крошить табак и набивать трубку плохим и дешевым продуктом Виргинии.

Крепко нажимая большими пальцами на табак, он, уронив костыль, вдруг уселся на землю и, поджав под себя единственную ногу, казался безногим обрубком. Из маленькой плетеной кокосовой корзинки, болтавшейся на его впалой иссохшей груди, он вытащил кремень, огниво и трут и, не глядя на коробку спичек, поданную ему нетерпеливым баталером, высек из кремня искру, подхватил ее на фитиль, раздул и раскурил свою трубку.

С первой же затяжкой он перестал стонать и охать и успокоился. Внимательно следивший за ним Доутри заметил, как руки старика перестали дрожать, отвисшая губа больше не подергивалась, слюна перестала течь из углов рта и даже воспаленные глаза как будто прояснились.

Доутри не старался разгадать, о чем мечтает старик в наступившей тишине. Он был слишком занят своим видением. Перед ним быстро пронеслась картина нищенской обстановки богадельни, и старик, такой же старик, каким будет он сам, бессвязно клянчащий крошку табаку для своей старой трубки; но страшнее всего то, что в таком месте нельзя достать и глотка пива, не говоря уже о шести квартах.

Майкл разглядывал двух стариков, освещенных слабым светом вспыхивающей трубки, переводя глаза со скорчившегося на земле негра на ожидающего его белого человека; он ничего не подозревал о трагедии старости и был абсолютно поглощен чувством бесконечного обожания двуногого белого бога, который завладел его сердцем одним прикосновением своих магических пальцев к его ушам и хвосту.

Выкурив свою трубку, старый негр с необыкновенной быстротой вскочил с помощью костыля на свою единственную ногу и заковылял к берегу. Доутри пришлось помочь ему столкнуть крошечную лодчонку с песчаного берега в море. Лодчонка была под стать своему хозяину, и, чтобы не опрокинуть ее при посадке, Доутри промочил одну ногу по щиколотку, а другую по колено. Старик ловко и быстро перекатывался с одной стороны лодки на другую, удерживая своим телом ее в равновесии в те минуты, когда катастрофа казалась неминуемой.