Знак Вишну - Черкашин Николай Андреевич (серия книг TXT) 📗
Спустя три дня Дмитриев сообщил начгенмору подробности угона:
«В официальном заявлении мне Фиат отрицает причастность к краже. Объясняет припадком острого нервного возбуждения командира, увлекшегося фантастическим планом, для исполнения которого воспользовался выходом на пробу радиотелеграфной станции. Лодка еще в Аяччио. Следствие продолжается. Подробности еще не выяснены.
Франция рассматривает дело кражи подводной лодки как гражданское, предоставляя заинтересованным сторонам искать судом. Прошу сообщить, уплатило ли морское министерство что-нибудь за лодку, так как только в этом случае Россия может начать дело».
30 сентября. Секретная телеграмма русского посла из Франции: «Из объяснений со здешним МИДом выяснилось, что французское правительство во избежание щекотливых пререканий с Италией полагало бы рассматривать дело об угоне нашей подводной лодки из Италии в качестве гражданского правонарушения. Если русское правительство уже внесло фирме Фиат часть стоимости лодки, то это дает ему право обратиться во Франции в суд секвестра...
Ввиду уже дважды предъявленного Италией требования о возмещении подводной лодки, желательно по возможности получить скорее ответ по существу настоящей телеграммы».
Чувствуя, что подводная лодка уплывает, что называется, из рук, чины генмора решаются на авантюрный шаг, смысл которого изложен в служебной записке без подписи, но, судя по почерку, принадлежавшей перу вице-адмирала Русина:
«Морской генеральный штаб опасается, что если подводная лодка Фиат будет возвращена в Италию, то она может попасть Турции или нашим неприятелям, ввиду этого желательно принять всяческие меры, чтобы задержать подводную лодку во Франции.
Морское министерство вошло в переговоры с представителем Фиата, чтобы уплатить ему как бы задним числом задаток (подчеркнуто мной. — Н. Ч.) с тем, чтобы предъявить указанный иск».
1 октября 1914 года последовало прямое указание начгенмора Русина своему агенту в Италии Врангелю:
«...Предлагаю Вам переговорить доверительно с Фиатом, что Морское министерство готово уплатить 40 000 франков в виде задатка за лодку. Деньги будут внесены представителю фирмы в Петрограде Асвадурову условным депозитивом на его имя. Фиат, получив телеграмму о взносе Асвадурова, должен выдать Вам временную записку о получении денег задним числом до войны в счет следуемой по контракту суммы... Позаботьтесь, чтобы форма расписки была такова, чтобы ее можно было предъявить французскому суду. Если лодка будет присуждена, будет послана команда для приема лодки, после чего Фиат получит остальные деньги.
Морской генеральный штаб полагает, что в случае, если суд не признает прав на лодку за Россией и вернет последнюю в Италию, итальянское правительство ввиду огласки всей истории принуждено будет иметь особый надзор за подводной лодкой и вряд ли позволит передать ее кому бы то ни было».
Странное молчание морского агента в столь критической ситуации озадачило начальника генмора и вызвало дополнительное напоминание:
«Благовольте на № 1817 ускорить переговоры и ответ».
Врангель молчит. Сутки. Вторые. Наконец 4 октября из Рима приходит долгожданная шифровка.
«Телеграммы (обе) получены сегодня одновременно семь вечера. Первую не могу расшифровать. Термин «Альфа» не известен. Врангель».
Затем через сутки начгенмору приходит еще один тревожный — время уходит! — запрос:
«Прошу сообщить, каким ключом набрана телеграмма № 1817. Несмотря на помощь канцелярии посольства, телеграмма не разбирается. Врангель».
Только 10 октября начгенмору приходит из Рима ответ по существу: «Преполагаю отказ. Морскому министерству известно от завода, что за лодку не поступало взносов. Следствие закончено. Администрация завода привлечена к уголовному суду за действия, могущие нанести вред дружеским отношениям страны с иностранными державами. Завод привлек командира к суду за кражу собственности завода, энергично отрицая в печати причастность к замыслам. Дело получает огласку. По моим частным сведениям, министерство предполагает лодку реквизировать по возвращении. Прошу срочного ответа. Врангель».
11 октября. «Ожидаю директора завода завтра в субботу. Врангель».
В тот же день дополнительная информация от Врангеля:
«Директор Фиата телеграфирует: ожидает лодку сегодня в Специи. Лодка в 5 вечера вышла из Аяччио».
Третья депеша, полученная в тот же день, гласила: «Лодка пришла в Специю сегодня в час дня. Врангель».
Итак, авантюра с Асвадуровым и французским гражданским судом не удалась. Генмор полагал было отказаться от заказа, не веря уже ни в какие сроки. Война приобретала затяжной характер. А после ее окончания надобность в устаревшей подводной лодке наверняка отпадет. Но события, произошедшие на морских театрах первой мировой войны, заново предрешили судьбу субмарины.
Летом 1915 года на русском Севере (в Белом море) на главном морском пути, связывавшем Россию с союзниками, и прежде всего с Англией, появились немецкие мины. Открываю папку с надписью:
«Дело Архангельского Контр-Разведывательного отделения о минах в Белом море...» Начинается оно с вырезки из газеты «Архангельск» за 5 июля 1915 года «Мины на Белом море»: «Объявляется для сведения мореплавателей, что в горле и бассейне обнаружены плавучие мины...»
Следующий лист «Дела...» представляет секретную телеграмму из Петрограда в Архангельск подполковнику Кашинцеву от генерал-майора Бонч-Бруевича:
«По сведениям нашего великобританского военного агента, служащий по транспорту грузов в Гамбурге немецкий офицер руководит разбрасыванием мин на Белом море. Совершенно срочно примите меры».
Первыми жертвами немецких минеров пали трое поморов-рыбаков. Даже казенный язык полицейского донесения, полученного начальником Архангельского отделения контрразведки подполковником Кашинцевым, передает драму, разыгравшуюся на берегу Белого моря:
«Пристав села Кузомени Горшков донес, что в селении Пулонге наносной береговой миной разорваны на мелкие части трое крестьян и что по заявлению крестьян-промышленников Умбы замечена на море по направлению к Кандалакше подводная лодка».
29 июня 1915 года в районе Городецкого маяка взорвался на мине шедший в Архангельск финский пароход «Урания» с грузом динамита и бензина.
Печальный список пароходов, подорвавшихся на немецких минах в Белом море, рос с каждой летней неделей 1915 года.
Вслед за «Уранией» отправились на дно английские транспорты «Твейлэит», «Друмлойсон», «Арндель», груженные углем и лесом, подорвались русская парусная шхуна «Николай» и норвежский углевоз «Лисекер», затем снова англичанин — пароход «Мадура» с русской пшеницей и льном в трюмах...
Плавучие немецкие мины наносили ощутимый ущерб российскому и союзническому мореходству на главной северной коммуникации. А тут еще в районах Ледовитого океана, прилегающих к горлу Белого моря, появились германские подводные лодки. С волнением читаю телеграмму, отбитую подполковнику Кашинцеву со Святоносского маяка 6 августа 1915 года: «Капитан пришедшего парохода «Беттш» имеет подобранного тяжело раненного человека с английского парохода «Гродно», уничтоженного германской подводной лодкой U-422. Требуется немедленная медицинская помощь».
11 августа 1915 года на стол начальника разведотдела штаба главнокомандующего 6-й армией легла такая телеграмма:
«По уверениям рыбаков-промышленников, мины эти разбросаны каким-то норвежским пароходом, идущим с грузом в Архангельск. Штабс-капитан Петров».
Этот же штабс-капитан Петров составил архангельскому генерал-губернатору обстоятельный доклад, весьма красноречиво характеризующий охрану водных районов близ Архангельска и Мурмана.
«Специально командированный в Белое море агент отделения сообщил: охраны Кольского залива абсолютно нет никакой ни на берегу, ни на море, а потому легко и безнаказанно возможна постановка мин, и пароходы, приходящие в Семеновские острова с грузом для новостроящейся железной дороги, могут быть потоплены и загородят фарватер, чем лишат на сравнительно большое время возможности подвоза необходимых для постройки материалов и провианта рабочим.
