День пламенеет - Лондон Джек (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— Ну Боб, — обратился он к животному, вытирая пот, слепивший глаза, — должен сознаться, что ты — самое проклятое и проворное существо, какое мне когда-либо приходилось встречать. Я знаю, чтобы тебя выпрямить, нужно только коснуться шпорой… Ах ты, скотина!
Едва шпора коснулась его, как Боб поднял заднюю ногу и больно ударил по стремени. Несколько раз Пламенный из любопытства повторял опыт, и каждый раз копыто Боба ударяло по стремени. Тогда Пламенный, решив последовать его примеру и прибегнуть к неожиданным мерам, внезапно вонзил в него обе шпоры и подхлестнул снизу хлыстом.
— Видно, тебя еще никто не брал в работу, — пробормотал он, когда Боб, недовольный, что так грубо прервали его забаву, полетел вперед.
Раз шесть Пламенный пускал в ход шпоры и хлыст, а затем стал наслаждаться бешеной скачкой. Не получая больше ударов, Боб через полмили перешел в легкий галоп. Волк, слегка отстававший, нагнал их, и все шло прекрасно.
— Я тебе еще покажу, мой мальчик. Ты у меня узнаешь, как кружиться, — говорил Пламенный лошади.
Но тут Боб повернулся. Он это сделал в самый разгар галопа, внезапно остановившись с широко расставленными ногами.
Пламенный, застигнутый врасплох, снова обхватил руками шею животного, и в ту же секунду Боб, оторвав ноги от земли, повернулся кругом. Только великолепный наездник мог усидеть в седле, и Пламенный едва не слетел на землю. К тому времени, как он выправился в седле, Боб несся в карьер назад по дороге, по какой они только что ехали, а Волк, с трудом поспевая, бежал в кустах.
— Ладно, проклятый, — ворчал Пламенный, работая шпорами и хлыстом. — Хочешь ехать назад, ну и поезжай, и будешь ехать, пока я тебя не загоню.
Когда, спустя некоторое время, Боб попытался замедлить бешеный ход, снова в него вонзились шпоры и хлыст и поддали жару. Решив, наконец, что лошадь достаточно наказана, Пламенный резко повернул ее и пустил легким галопом вперед по дороге. Спустя немного он натянул повод и остановил ее, чтобы посмотреть, не задыхается ли она. Постояв с минуту, Боб нетерпеливо повернул голову и шаловливо ткнулся носом в стремя, словно желая сказать, что пора уже трогаться в путь.
— Ах, черт бы меня побрал! — воскликнул Пламенный. — Ни злости, ни раздражения, ни усталости — и это после такой переделки. Ты — сокровище, Боб!
И снова Боб повел себя как подобает примерной лошади. Так продолжалось около часу, и опять Пламенный проникся к нему доверием, когда, без всякого предупреждения, Боб начал крутиться и закусывать удила. Пламенный прекратил эти выходки, пустив в ход шпоры и хлыст и заставив его пробежаться несколько миль в обратном направлении. Но когда он повернул его и снова пустил вперед, Боб сделал вид, что все его пугает — и деревья, и коровы, и кусты, и Волк, и его собственная тень, — короче, каждый предмет, попадавшийся на пути. В таких случаях Волк ложился в тени и наблюдал, а Пламенный сражался со своей лошадью.
Так прошел день. У Боба развилась привычка притворяться, будто он хочет кружиться, но на самом деле не кружился. Это было ничуть не лучше, ибо всякий раз Пламенный шел на удочку, сжимал ноги и напрягал все мускулы своего тела. А после нескольких таких провокаций Боб действительно начинал кружиться, и Пламенный, застигнутый врасплох, должен был снова обнимать его шею. Весь день Боб переходил от одного трюка к другому; пропустив с дюжину автомобилей по дороге в Окленд, он вздумал смертельно испугаться при виде самой обыкновенной маленькой повозки. Перед возвращением в стойло он завершил прогулку, завертевшись и поднявшись на дыбы одновременно; при этом мартингал лопнул, что дало ему возможность стать на задние ноги почти вертикально. Стременной ремень не выдержал, и Пламенный едва не слетел.
Но лошадь ему понравилась, и он не жалел о своей прогулке. Он понял, что Боб не коварен и не зол; вся беда была в том, что жизнь била в нем ключом, а по уму он превосходил обычную среднюю лошадь. Этот избыток жизненных сил и ум, соединенный с беспорядочной резвостью, сделали его таким, каков он был. Чтобы им управлять, нужны были сильная рука, умеренная строгость и некоторая жестокость, необходимая для утверждения своей воли.
— Или ты, или я, Боб, — несколько раз говорил ему Пламенный в течение этого дня.
А конюху он сказал в тот вечер:
— Ну не красавец ли? Видали вы такого? Лучшая лошадь, на какой мне когда-либо приходилось ездить, а я кое-что видал на своем веку.
Потом он обратился к Бобу, который повернул голову и ласково тыкался об него носом:
— Прощай, молодец! Увидимся в следующее воскресенье. Не забудь прихватить с собой весь запас твоих шуток!
Глава XII
Всю неделю Пламенный почти столько же интересовался Бобом, сколько и Диди; а так как захватывающих дел у него в это время не было, то они оба интересовали его, пожалуй, больше деловой игры. Особенно занимала его манера Боба кружиться. Как с этим справиться — вот в чем вопрос! Предположим, он встретится на холмах с Диди, и предположим, по воле судьбы ему удастся поехать вместе с ней, — а тогда это кружение Боба было в высшей степени неуместно и поставило бы его в неловкое положение. Ему не слишком улыбалась мысль, что она увидит его обнимающим шею Боба. С другой стороны, внезапно ее оставить и стрелой понестись назад, работая хлыстом и шпорами, тоже не годится.
Здесь нужен был метод, с помощью которого можно было предупредить этот молниеносный поворот. Он должен остановить животное прежде, чем оно выполнит этот фокус. Повод тут не поможет. Шпоры тоже бессильны. Оставался хлыст. Но что с ним делать? В течение этой недели Пламенный несколько раз погружался в размышления, сидя в своей конторе. Мысленно он видел себя верхом на своей удивительной гнедой лошади и пытался предотвратить ее выходку. Один из таких моментов, в конце недели, совпал с разговором с Хегэном. Хегэн, развивавший новый ослепительный план, заметил, что Пламенный его не слушал. Глаза его стали тусклыми — он тоже разрабатывал план.
— Нашел! — неожиданно воскликнул он. — Хегэн, поздравьте меня. Это так же просто, как катать чурбан. Мне нужно только стукнуть его по носу, и посильней.
Он объяснил ошеломленному Хегэну, в чем тут дело, а затем стал внимательно его слушать. Однако он не мог скрыть своего удовольствия и время от времени радостно ухмылялся. План его был таков: Боб всегда поворачивал направо. Отлично. Он сложит хлыст вдвое и в момент поворота щелкнет им Боба по носу. Не было еще такой лошади на свете, которая, раз получив хороший щелчок, вздумала бы повторить свой фокус.
Острее, чем когда-либо, чувствовал Пламенный в течение этой недели в конторе, что с Диди его не связывает ни социальное, ни даже просто человеческое отношение. Положение было таково, что он не мог задать ей самый простой вопрос, — поедет она кататься в следующее воскресенье или нет. Он по-новому ощущал неудобство быть хозяином, нанимателем хорошенькой девушки. Рутинная работа в конторе шла своим чередом, а он то и дело поглядывал на Диди, и на языке у него вертелся вопрос, какой он не мог задать: «Поедет ли она верхом в следующее воскресенье?» И глядя на нее, он размышлял, сколько ей может быть лет и какие любовные истории у нее были — должны же они быть с теми повесами из университета, с которыми, по словам Моррисона, она встречалась и танцевала. В эти шесть дней, до самого воскресенья, он о ней думал и в одном убедился окончательно: она ему нужна, и нужна до такой степени, что исчез былой его страх перед завязками передника. Он, кто почти всю свою жизнь бежал от женщин, теперь так осмелел, что решил ее преследовать. Рано или поздно, но в одно из воскресений он встретит ее вне территории конторы, там, среди холмов, и если тогда они не познакомятся, то только потому, что она сама не захочет этого знакомства.
Итак, на руках у него очутилась еще одна карта, какую сдал ему безумный Бог. Он не подозревал, какое значение будет иметь эта карта, и решил только, что карта очень недурна. Потом он снова начинал сомневаться. Быть может, судьба подставляет ножку, чтобы навлечь на него невзгоды и несчастье. Предположим, Диди не захочет его; а он будет любить ее все сильнее и сильнее, все глубже и глубже… И снова ожил его былой страх перед любовью. Он вспоминал несчастные любовные дела мужчин и женщин, каких знал в прошлом. Вспоминалась Берта Дулитл, дочь старика Дулиттла, безумно влюбившаяся в Дартуорти, богатого владельца участков на Бонанзе, а Дартуорти совсем не любил Берты и безумно влюбился в жену полковника Уолтстона и бежал с ней вниз по Юкону; сам полковник Уолтстон страстно любил свою жену и пустился в погоню за беглецами. А какова была развязка? Конечно, любовь Берты закончилась трагически, но и у тех троих конец был не лучше. Ниже Чинуки полковник Уолтстон нагнал Дартуорти. Дартуорти был убит, но пуля, прострелившая полковнику легкие, так подорвала его здоровье, что на следующую весну он умер от пневмонии. А жена полковника осталась одна, и ей некого было любить.
