Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (книги без регистрации TXT) 📗
Алекс скинул ее на перину истлевшей плоти — синяя пыль взметнулась, заплясала, облепляя шлем черным вороном — и велел:
— Стой смирно.
Качались деревья, расправляли крылья истлевших знамен. Осокой прорастали из праха стрелы, голые остовы копий подпирали небо. Щербатые щиты смыкались плотно, сдерживая туман, и шептали черепа:
— Идите, идите…
— Идем, — Джек тронул плечо. — Надо уматывать.
— А бык?
Бык каменел. Задние ноги его обрели гранитную серость, прилип к боку хвост и трещины поползли по рогам. В лиловых глазах еще теплилась жизнь, но надолго ли хватит ее?
— Почему? — Алекс провел по широкой голове, тронул мягкие ноздри, из которых торчало кольцо. Горячее дыхание зверя грело руку.
— По кочану, — огрызнулся Джек, перекидывая через плечо сумку.
Он просто не хочет говорить вслух. Если бык умирает, значит, и Ульдра мертва. И Бьорн тоже. Он не пустил бы мертвеца в ее дом. И если так, то…
— Надо идти, — повторил Джек.
— Можно крови дать.
Крови в человеке много. Литра четыре. Или больше даже. Хватит пары капель, чтобы бык ожил, поднял их на спину и понес сквозь лес. Или вернулся к холму, к хозяйке, дал бы ей немного жизни.
Алексу не жалко крови.
— Хильд Хитроумная руду жил лила щедро. Открыла путь бурану Хьядингов…
— Давай. Режь, если свербит, — Джек переложил копье в левую руку. — Им тоже охота. Выжрут досуха.
— …Хёгни и Хедин не знают покоя…
Юльку пришлось взять за руку. Она ступала, дико озираясь по сторонам, иногда останавливалась, вырывала руку и говорила. А что говорила — не понять.
Земля же, чем дальше, тем сильней хватала за ноги, норовя удержать от следующего шага. И каждый давался с боем. Молот выл. Копье кричало, и Алекс слышал его крик. Но шел и шел, тянул за собой Крышкину, а когда устал тянуть — снова на плечо закинул.
Джек шагал впереди, выбирая дорогу меж одинаковых белых стволов. От ветвей он отмахивался, через кости переступал, а порой шел и по костям, и тогда голоса затихали. Становилось слышно, как всхлипывает Крышкина.
— Вот и вы, — Снот сидела в огромном черепе, сохранившем остатки волос. Они свисали до самой земли ярко-рыжими воздушными корнями. — Я уж испугалась, что не дойдете.
— Дошли, — Джек оперся на копье. — Ты нас бросила.
— Отлучилась. По делу… по очень важному делу…
— …Мьёлльнир… мой Мьёлльнир… здесь мой Мьёлльнир…
Кошачий хвост смахнул пыль с черепа, и голос умолк.
— Вас тут не заговорили? Они умеют.
— Что это за место? — спросил Алекс.
— Просто место. Одно из многих. В Ниффльхейме великое множество всяких мест, которые раньше имели имя, но потом потеряли. Имена — они как вещи, тоже имеют обыкновение теряться.
— Нет! Нет… нет… нет… — все голоса слились в один, и Алексу пришлось зажать уши руками, чтобы не слышать этот отчаянный крик.
И Крышкина закричала вместе с ними.
— Что это за место?! — он и сам теперь орал, выплескивая на кошку злость.
Она ушла, зато появился драугр, и Бьорн погиб, и Ульдра с ним. А кошка жива, сидит, улыбается. Издевается.
— Ну… прежде звалось это поле — Нидавеллир. Долина мрака. Ныне, пожалуй, имя негодно. Мрака хватает везде. Чуть больше, чуть меньше… разница невелика.
Кошка улыбалась. А клыки у нее длинные. Острые. И когти — чем не ножи?
— Сменим его? Назовем это место… долиной забытых героев. Кто знает теперь о Хёгни, убившем Сигурда? Или о мстительной дочери Гьюки? Или о Сванхильд, которую Атли под копыта коней бросил? О самом Атли, поедателе сыновей? О Хельги, убийце Хундинга? Хёдбродде, победившем Инсунга? И славном младшем брате его. Оглянись, человечий детеныш. Здесь некогда эйнхерии Вальгаллы бились с инеистыми великанами и йотунами. А дети Хель добивали слабых. Асы сошлись с асами, и рухнули чертоги Имира. Здесь море пахали два корабля, равновеликих славой и силой. Скидбландир стремился пробить грудь Нагльфара. А тот пламенем волны палил. Змей же Ёрмунганд, восстав со дна, грозился изничтожить всех. Здесь великан Сурт увидел, что нет в бою ни правых, ни виновных. И собрав весь жар мира, выплеснул его на берег. Берег теперь далеко, правда? Здесь некогда закончился мир. Но кто теперь помнит об этом? На твоих ногах прах героев. Но на что он годен? Деревья и те не растут.
И кошка звонко рассмеялась. Только из глаз ее текли слезы. Прах глотал их, выпуская белесые, похожие на червей, ростки.
— Помни… помни нас… — умоляли голоса. Алексу же хотелось убраться подальше.
Прах героев прочно прилип к сапогам из черной кожи. Впитался в волчий плащ и в волосы.
Хуже, чем сигаретный дым.
Горше на вкус.
— Идем, — кошка соскочила на землю, и прах выдержал ее. — Здесь и вправду не стоит задерживаться. Когда-нибудь это место исчезнет, и всем станет спокойней. К слову о забытых… Алекс, твой отец весьма о тебе беспокоится. Я посоветовала ему завести другого детеныша, но он как-то не захотел. Пока во всяком случае. Он еще не знает, что норны дали виру за тебя. Хотя если и узнает… Вы, люди, бываете упрямы.
— Ты видела отца?
— Конечно, видела. Не скажу, что успела соскучиться. Он мало изменился. Такой же трус, как прежде.
Алекс остолбенел. Врет! Отец — не трус. И никогда не был трусом. Это Алекс всего боится и ревет, как девчонка. А отец… отец сильный. Сильнее всех!
— Ему было начертано владеть Ниффльхеймом, — сказала Советница. — И тогда Бьорн остался бы жив.
Глава 4. Вересковый мед и святая горечь
Драугр дотянул до края леса и упал, распластавшись в пыли. Он лежал, дрожа и прижимаясь к земле. Из-под сомкнутых век сочилась гниль, похожая на слезы. Но Брунмиги не верил, что драугры способны плакать.
— Больно? — спросил он, склоняясь над мертвецом. Преодолев брезгливость, Брунмиги развязал шейный платок. — Лежи, лежи уже.
Нити прорвали кожу, и на шее черным пятном расползалась рана. Брунмиги попытался стянуть края ее, но старая шкура сошла.
— Линяешь?
Драугр не шелохнулся.
— Линяешь, — повторил Брунмиги для себя уже. Звук его голоса тревожил покой ушедших, они перешептывались, звали, манили. Пускай себе.
— Отдохнем? Им ведь от нас не уйти, верно? А раз так, то надо отлежаться. Ты вот вылиняешь, вырастешь. Сильным станешь. Ты и так сильный.
Дернулись веки, приоткрывая черные щели-глаза.
— Погладить? — тролль провел по жестким волосам, колючим и ломким. — Когда-то… давным-давно у меня был сом. Огромный, что это дерево… каждый ус с мою руку толщиной. Он жил в моем омуте. Мог бы уйти, но жил. Сом катал меня по реке, до самых порогов и назад. Я ему лягушек ловил. И шкуру чистил. Вечно она за зиму зарастала зеленью…
Кожа с драугра слазила легко, стоило поддеть когтем, как отпадала, обнажая свежую, мягкую. И мертвец перевернулся на спину, подставляя брюхо и грудину. Четко проступали переломанные ребра, а одно, проткнув плоть, торчало наружу.
— Потерпи, сейчас мы его, — Брунмиги брался аккуратно, трясясь от ужаса. Вдруг да кинется безмозглая тварь? Но драугр лежал смирнехонько, глядел только, и не понять было, о чем он думает.
Если думает.
— А потом пришли люди. Перегородили сетями реку, стали кричать, воду баламутить… не помогло. И тогда дохлого петуха в омут бросили. И сом проглотил. Я говорил ему, что нельзя людям верить…
Осколок вошел с хрустом, повернулся и сам приклеился к другому. Брунмиги вытащил палец из дыры и та затянулась.
— Отравили моего сома. Страшно это было. Он мучился, метался в ямине, а ослабнув — поднялся наверх. Там его и ждали. Били копьями, дубинами. Крюками протыкали шкуру, волочили… а ихний главный, с крестом который, все твердил, что отродье демона они одолели. Только какой же из сома демон? Рыбина он, хоть и большая.
— Большая, — повторил драугр.
— Без него река опустела… и лягух развелось. Есть хочешь?
— Хочешь!
— Тоже безголовый. На вот, пей.
Драугр хлебал из плошки, а Брунмиги тряс флягу, пытаясь на слух определить, много ли в ней осталось. Должно было много, столько, чтоб до самого края мира дойти. А когда понадобится — то и за край. Но дальше что?
