Шесть серых гусей - Кулонж Анри (список книг .TXT) 📗
— Но вы это сказали!..
— Я же говорила, что со мной было трудно, — прошептала она. — Все было бы по-другому, если бы с нами была мама. Но он осквернял меня своим грязным взглядом.
— Только взглядом?
Она задумалась:
— Не только. Может, для того, чтобы отомстить за мое к нему отношение, или для того, чтобы заставить смириться с его постоянным присутствием, он пользовался любой возможностью дотронуться до меня, потискать. Он входил в мою комнату именно тогда, когда я вставала с постели, поскольку знал, что в хорошую погоду я сплю голой.
— И только?
— И только… Или я не заметила! — прибавила она, и Ларри не понял, прозвучал в ее ответе сарказм или ирония.
— Мне стало легче от сознания того, что он не опустился до… То слово, которое вы употребили… Мне это показалось… таким отвратительным…
— Это слово пришло мне на ум, когда я увидела, как его тело медленно погружается в море.
— Замолчите.
Наступила тишина. Ларри слегка затошнило. Он поднял с пола пожелтевший номер газеты «Рома» за 12 сентября. «Германские войска приняли на себя всю полноту власти в городе Неаполе», — гласил заголовок пламенного воззвания полковника Шолля. Ларри решил было рассказать Домитилле о порнографических фильмах, которые ее отец поставлял гауляйтеру, но передумал.
— По крайней мере теперь ясно, что он был здесь двенадцатого сентября… — сказал он. — Тогда в городе было уже жарко, верно?
Глаза Домитиллы блеснули.
— О да! Не забывайте — мы освободились сами, не дожидаясь вас, лейтенант, — ответила она, смеясь.
— Он мог тогда же искупить свою вину…
— Ты что! Он думал, что немцы наведут порядок… и целый месяц не выходил из дома. Он был слишком большим трусом для того, чтобы…
— Но не тогда, когда пришел сюда!
— Потому что бои шли уже на площади Ванвителли, и он боялся, что это барахло используют для строительства баррикад. Особенно он опасался за каноэ. — Она показала в глубь гаража. — Выжившие в катастрофе «Италии» использовали его для рыбалки. Отец купил каноэ в тридцать шестом и боялся, что партизаны употребят его для баррикады на виа Чимароза. Он поднялся сюда, чтобы его охранять. Я все помню, потому что воспользовалась его отсутствием, чтобы сбежать.
— Я знаю, что вы маленькая беглянка, — произнес Ларри в порыве нежности.
— Была еще одна баррикада, на виа деи Милле, я была там. Я даже целовалась с партизанами, — добавила она возбужденно. — Какой день! У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Пойдем посмотрим на знаменитое каноэ, я его вычистила ради тебя.
Они прошли в глубь гаража. В противоположность другим предметам, покрытым пылью и плесенью, отполированное суденышко блестело так, словно только что плавало по фьорду с серебряной водой. Он заметил, что Домитилла тщательно выложила внутренность меховыми одеялами.
— Это первая вещь, которую он сюда перевез, и я любила лежать здесь, когда была маленькой. Я прижимала к себе плюшевого пингвина, которого подарил мне Нобиле, и мне казалось, что о борт бьются волны, словно я плыла среди ледяного крошева.
Она нежно взяла Ларри за руку.
— Мне хочется, чтобы мы легли туда, как я делала в детстве, — сказала она просто.
— Спасибо, вы сможете тогда обнять меня, как пингвина; и потом, здесь, наверное, полно блох.
— Нет, — возразила она, — я вытрясла одеяло.
— Вижу, вы обо всем подумали…
— На этот раз нам не помешают.
Странно, но ее тщедушное тельце плохо кормленного подростка казалось более чувственным под тканью блузки с помятыми оборками, чем вчера, когда она разделась. Должно быть, она потратила много времени, отдраивая каноэ и лелея свою мечту. Как и накануне, он пытался сопротивляться:
— Нет, Домитилла, не думаете же вы… Вы что, ничего не понимаете?
— Идем, прошу тебя, — умоляла она.
Чтобы отвлечь ее, он вернулся за сумкой и начал выкладывать ее содержимое прямо на пол.
— Я принес вам еды на три-четыре дня, больше не смог. Ореховое масло, мясные консервы, печенье с фруктовым желе и лимонад. Не очень по-неаполитански, но все же лучше, чем ничего…
— А апельсины? — спросила она разочарованно.
— Терпение! Я приберег их напоследок. Вот два, и походные приборы, кружка и блюдце. Теперь вы можете выдержать осаду или как минимум продержаться до поступления на службу в Баньоли. Я оставлю вам денег, раз уж случилось, что они у меня есть.
Она встревожилась:
— Ты ведь не уйдешь прямо сейчас?
— Я уже сказал, что не могу остаться надолго, — сухо ответил Ларри.
Она вздрогнула как от удара, потом овладела собой и подошла к Ларри, пристально глядя на него, словно пытаясь заколдовать. Ее лицо приняло безмятежное выражение, грациозно и плавно, как танцовщица у перекладины, она перешагнула через борт и протянула ему руку, предлагая следовать за ней. Серьезно и мечтательно глядя на Ларри, словно она разыгрывала свою последнюю карту, она ждала. Он покорно подошел. Почти грубо она толкнула его, и он очутился на дне. Шкура щекотала ему щеки, а в нос ударил едкий запах дегтя.
— Тут воняет, и мне щекотно! — воскликнул он.
— Блох я беру на себя, а о запахе не думай, — сказала она, вытягиваясь на нем. Он почувствовал, как прижались к нему ее груди, и тут она с жадностью поцеловала его. В тот же миг он понял, что ее рука забралась под форменные кальсоны.
— Надо же! — восхитилась девушка.
— Вы все сделали для этого. Вы же знаете, я не святой.
— К счастью, — ответила она.
Не снимая юбки, она изогнулась, чтобы снять трусики, и проделала это круговое движение с той ловкостью и безупречной точностью, которые были ей свойственны, когда она начинала действовать (как накануне, когда она приводила в порядок тело Амброджио и мыла комнату). Закрыв глаза и чуть заметно улыбаясь, она жадно вобрала его в себя и начала волнообразно, медленно и ритмично, двигаться, словно лодочка, приютившая их, поплыла по северному, густому ота льда морю. Слабый свет подчеркивал возбуждающую и чувственную полноту ее груди под блузкой, и то, что она осталась одетой, показалось Ларри кокетливой уловкой, в которой, впрочем, уже не было нужды.
Его оборона рухнула, и, глядя на тонкую линию ее плеч, за которыми он уже не замечал царящего кругом беспорядка, он перестал сдерживаться, и его хриплый крик — насколько он мог судить по ее торжествующему взгляду — доставил ей такое же удовольствие, как и волна наслаждения, вскоре накрывшая их обоих. Когда все кончилось, он впал в блаженное оцепенение.
— Как давно… — прошептал он.
Она придвинула к нему восторженное личико.
— Как давно что?
— Как давно я не занимался любовью.
Она, казалось, была удивлена.
— Но здесь… здесь хватает соблазнов…
— Вот именно. Я становлюсь похожим на моего друга-американца, потому что все, что я вижу в этом городе, начинает внушать мне отвращение. На каждом перекрестке, у подножия каждой лестницы только и слышно: «Зайди ко мне, Джо. У меня есть для тебя красивая девушка, Джо. Тебе было хорошо, Джо?»
Она коротко рассмеялась, он не понял, одобрительно или насмешливо. Когда ей показалось, что он хочет из нее выйти, она чуть было не расплакалась.
— Останься, останься во мне, — сказала она торопливо, изо всех сил прижимаясь к нему. — Ты понял, что стал моим первым мужчиной…
— Да, — услышал он собственный шепот.
— Впервые то, что я чувствую, заставляет меня краснеть! Посмотри, я вся красная!
— Как печка, — согласился он. — Знаешь, ведь я считал, что твои щеки горели и по милости других, старика Креспи в частности! Мне казалось, что он лишил тебя невинности. Одна эта мысль внушала мне такое отвращение, что я не хотел, чтобы ты встречалась с ним!
Ларри внезапно разволновался, а лицо Домитиллы осветилось, и на него вернулось то выражение полупрозрачного совершенства, которое он заметил в день, когда впервые ее увидел.
— Ты сказал мне «ты»! — воскликнула она восхищенно. — И ты, кажется, ревнуешь. Я знала, что так будет!
