На равнинах Авраама - Кервуд Джеймс Оливер (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Старый сенека бесшумно скрылся в темноте. Некоторое время Джимс и Туанетта боялись вслух высказать мысль, от которой у обоих сердце замирало в груди.
«Дети ваши и дети ваших детей…»
В ту ночь Туанетта лежала без сна, глядя в небо широко раскрытыми глазами.
Глава 17
Ченуфсио, Потаенный Город сенеков, находился на Литтл-Сенека-Ривер, в семидесяти милях от озера Онтарио. По реке жители города могли спуститься на каноэ к берегам великого озера или подняться вверх по течению на юг, почти до самой реки Огайо, которую выше Форт-Питта называли Аллигейни. От города в. густые заросли девственного леса уходили четыре тропы в человеческую ступню шириной: ими пользовались многие поколения индейцев, и местами они были так утоптаны, что отпечатки следов сохранились через столетие после того, как люди, чьи обутые в мокасины ноги их проложили, отошли в мир иной. Одна тропа вела к реке великих водопадов Ниагаре, вторая — в земли Огайо и к свинцовым копям Пенсильвании, третья — на север, к озеру Онтарио, четвертая уходила на многие сотни миль к востоку через земли каюгов, онандагов и онейдов, туда, где лежали владения белых людей — богатые угодья, влекущие охотников за скальпами, откуда и возвращался теперь Тайога со своим отрядом. Как ни странно, ни одна тропа не вела к озеру Эри, хотя его восточный берег лежал едва ли дальше от города, чем песчаные отмели Онтарио. Охотники и воины отваживались добираться до Большого Моря, как называли озеро индейцы, добираться через леса и болота, но по какой-то неведомой причине не проложили к нему общего пути.
Бдительно охраняемый со всех сторон — потаенный город по сути своей, а не только по назначению, — Ченуфсио был одним из крупнейших центров своеобразного общественного устройства индейцев, куда они приводили белых пленников, принятых ими в свою семью. Как в Английских, так и во Французских Колониях совсем недавно поверили в существование таких мест. Только в 1764 году полковник Боке отправился освобождать «белых»в первом из этих таинственных поселений. Как известно, избавление, которое он принес на штыках своих солдат, повлекло за собой куда больше трагедий, чем радости, поскольку жизненный уклад и связи, разрушенные им по требованию Колоний, уходили корнями в прошлое до третьего и четвертого поколений. Разбитыми оказались не только оковы, но сердца и семьи.
В тот период своей истории, когда Тайога привел туда Джимса и Туанетту, Ченуфсио был настоящим Римом обширной территории. В нем жило триста человек и в общей сложности насчитывалось шестьдесят боеспособных мужчин. Город удобно примостился на краю большого луга в излучине реки. В его центре находилась окруженная частоколом цитадель с длинными общими вигвамами, хижинами и семейными вигвамами. В случае опасности там могло укрыться все население города.
На расстоянии полета стрелы от ворот цитадели тянулась граница величественного зеленого леса. Весну, лето и осень люди предпочитали проводить не за частоколом, а прямо под вековыми деревьями леса, чьи суковатые ветви огромным куполом нависали над их жилищем. В основании подковы, образуемой рекой, высился холм, и все пространство между ним и водой занимали сады и поля, возделываемые дикарями. У сенеков были виноградники, прекрасные яблоневые, вишневые и сливовые сады. Обширные участки земли занимали табак и картофель. С трех сторон от Чепуфсио раскинулись поля общей площадью около двухсот акров. Половина этой земли была отведена под несколько разновидностей зерновых, сахарную кукурузу. На полях и по склонам холма росли тыквы, горох, патиссоны, кабачки, повсюду к небу тянулись карликовые подсолнухи, которые выращивались для получения масла из их семян.
Когда выдавался удачный сезон, все долгие зимние месяцы Ченуфсио не знал забот. Амбары были полны, кладовые доверху забиты сушеными фруктами, погреба ломились от яблок, тыкв, картофеля;
Когда сезон был плохим, жители Ченуфсио на пять месяцев туго затягивали пояса; из них три месяца — голодали.
Тот сезон был плохим. Весенние заморозки убили ранние овощи и сбили цвет яблонь и слив. Зерновые дали настолько скудный урожай, что его едва хватило для весеннего сева. Пришлось перейти на бобы и картофель, но и от этих запасов уже оставалась только треть. Для лесов, болот и равнин год был таким же черным, как и для полей. Орешник почти не плодоносил, дикий рис едва поднялся над землей; с сезона земляники до созревания мелких красноватых слив удалось собрать совсем немного фруктов. Из-за грядущей бескормицы обитатели Ченуфсио готовились к «разделу», который начнется с первыми осенними заморозками.
«Раздел»— трагическое событие в жизни индейского селения. Он означал сокращение ежедневного рациона, а то и — как в случае с Ченуфсио — необходимость трем сотням мужчин, женщин и детей разбрестись по бескрайним просторам девственных лесов группами, как правило, состоящими из членов одной семьи. Такие группы, стараясь дотянуть до весны, в борьбе за выживание целиком зависели от самих себя. Каждая семья искала отдельную территорию для охоты, но это отнюдь не значило, что все ее члены собирались вместе. Если в какой-нибудь семье было двое или больше охотников, то глава селения выделял одного из мужчин сопровождать менее удачливую группу, состоящую из стариков или вдовы с детьми, и тот должен был отвечать за их благополучие, как если бы был одной с ними крови. То было сражение с голодом. Когда приходила весна, битва оставалась позади, все жители селения возвращались к родным очагам и жизнь продолжалась своим чередом.
Обычно «разделу» предшествовали дни тягостного и мрачного ожидания. С его приходом родственники и друзья прощались на долгие месяцы. Не все доживали до дня встречи. Разлучались влюбленные. Отец расставался с сыном. Мать видела, как ее дочь становилась членом семьи, способной лучше позаботиться о пей, чем ее родные. Слабых и больных оставляли в селении, снабдив достаточным запасом пищи, чтобы они могли продержаться до весны.
Но в день, когда Тайога и его доблестные воины должны были вернуться с востока, на лицах жителей Ченуфсио не было ни тени уныния. Они проснулись на рассвете, на время забыв о несчастье и горе. Возвращалась половина мужчин города, возвращалась с победой. Гонец Тайоги сообщил, что в набеге на земли врагов отряд не потерял ни одного воина. Такое случалось нечасто, и радостная весть вселила мужество в сердца людей, которых весь год преследовали неудачи. В том, что Тайога возвращается с богатыми военными трофеями, они видели доброе предзнаменование, и его удача в некоторой степени служила компенсацией за пустые погреба и амбары.
Все знали, что в качестве одного из трофеев Тайога ведет с собой дочь, которая займет место Серебряной Тучки; люди воспряли духом и поверили, что удача обязательно улыбнется им снова. Все обитатели города любили Сои Ян Маквун. С ее смертью пришли плохие времена. Но теперь духи непременно дадут им легкую зиму, и следующий год увидит землю, расцветшую добрыми всходами.
Ченуфсио готовился к празднику. Запас земных плодов еще не подошел к концу, и специально для этого случая было припрятано несколько корзин поздней зеленой кукурузы в початках. Утром в день прибытия Тайоги проверили все барабаны в городе, и жители, как один человек, занимались подготовкой к торжественной встрече. Под огромными дубами разложили костры, и ребятишкам доставляло огромное удовольствие собирать для них топливо. Дети без устали били в игрушечные тамтамы; повсюду заводились разные игры, звучали добродушные шутки, веселый смех, громкие крики — взрослые тоже превращались в детей. Гораздо сдержаннее вели себя белокожие жители города — как дети, так и взрослые. В Ченуфсио их было двадцать человек. Они почти не отличались от индейцев, кроме цвета кожи и едва уловимых особенностей в одежде. Они совсем не походили на пленников, и если в поведении их чувствовалось нетерпение, то проявлялось оно не так бурно, как у их смуглолицых соседей. Среди них были женщины с детьми, рожденными от мужей-индейцев, и девушки, с детства живущие в Ченуфсио, чьи глаза загорались при виде покоривших их сердца молодых воинов. К этой группе принадлежало несколько человек с более темной кожей, что говорило о крови белого человека, унаследованной во втором или третьем поколении, и двое или трое — с глазами, все еще затуманенными тоской и горем, — то есть тех, кого до смерти будут преследовать образы любимых и память о далеком доме.
