Не открывая лица - Далекий Николай Александрович (читать книги бесплатно .txt) 📗
Будто бы случилось что-то невероятное и ужасное — армия фюрера разбита в пух и прах. Маурах попадает в плен. Его допрашивает молоденький советский следователь — младший лейтенант. “Вы, обер-лейтенант Герман Маурах, долгое время служили в гестапо и лично уничтожили многих ни в чем не повинных мирных советских граждан. Вы зарегистрированы в списках преступников”. “Господин следователь, вы шутите или ошибаетесь, — отвечает дрожащий от страха Маурах. — Я не знаю никакого Маураха, я рядовой…” Он называет первую попавшуюся на ум чужую фамилию и сам дивится своему наглому обману — ведь стоит следователю только взглянуть на его мундир, и он разоблачит его.
Но что это: на нем форма рядового. Ага, он успел вовремя переодеться. Теперь пусть докажут, что он гестаповец. Нет, он рядовой, пожилой, несчастный, ни в чем не повинный человек, которого оторвали от семьи и послали на войну. Он спасен! Русские гуманно относятся к пленным, кроме тех. кто занесен в списки военных преступников и подлежит суду народа. Теперь Маурах в безопасности. Его не будут пытать, морить голодом и жаждой, над ним не будут производить те ужасные эксперименты, какие производили над советскими военнопленными некоторые немецкие врачи и ученые. Он кое-что слышал об этих “научных опытах” — людям прививали различные болезни, садили их в камеры и выкачивали оттуда воздух или постепенно снижали температуру до минус 60 градусов по Цельсию Брр! Нет, он не умрет, он будет жить, его будут кормить… Какое счастье!
И вдруг на стол советского следователя одна за другой падают фотографии. Что это? Ведь это знакомые снимки. Ведь это он, Маурах, в мундире гестаповца… Он — на фоне виселиц, он — у трупа женщины и ребенка, он — с пистолетом, приставленным к затылку старика Боже мой! Откуда, откуда взялись эти снимки? Маурах оглядывается и видит Эльзу. Эльза смеется и шепчет: “Осторожно, там пистолет. Он заряжен…” И показывает розовый язык.
Маурах во сне скрипит зубами, стонет, ворочается. Сон не принес ему отдыха и покоя — его мучит кошмар.
27. “ДОМА”
Через три дня на зорьке Тарас и Курт явились в расположение партизанского отряда “Учитель”. Взглянув на их исхудалые, обмороженные лица с запавшими, лихорадочно блестящими глазами, можно было понять, что испытали они в пути.
Первыми подростка и солдата заметили бойцы, сидевшие в секрете. Тарас, в длинном не по росту полушубке, шагал, прихрамывая, опираясь на руку немецкого солдата. Курт устало передвигал ноги, губы его были упрямо сжаты. Бойцы в секрете молча проводили глазами этих двух, людей, из последних сил бредущих по снегу к отряду.
Затем их увидел стоявший за елкой часовой Федор Бойченко.
— Тарас! — крикнул он, выходя из-за елочки.
— Дядя Федя! — слабым, срывающимся голосом отозвался хлопец. — Дошли, Курт. Дома!
Он побежал, но, запутавшись в полах полушубка, упал, зарылся в снег руками по локти. Партизан бросился ему навстречу и помог подняться.
— Не забыли?.. — спросил Тарас. Он улыбнулся запекшимися, в темных струпьях, губами, по его щекам катились слезы. — Это — Курт, немецкий коммунист, — торопливо добавил подросток, заметив, что партизан враждебно смотрит на приближающегося солдата. — Знакомьтесь!
— В самом деле коммунист? — спросил Бойченко удивленно.
— Да. Не сомневайтесь. Проверено. Он на моих глазах партвзносы заплатил… Ага! Пропал один эшелончик у Гитлера.
Партизан с уважением пожал руку солдата.
— Дядя Федя.
— Курт Мюллер.
— Хорошая фамилия, — одобрительно кивнул головой дядя Федя. — Муляр, это по-нашему, по-украински — каменщик.
— А что с рукой, дядя Федя? — спросил Тарас, увидев, что кисть левой руки у партизана забинтована.
— Задело… На засаду напоролись, — помрачнел Бойченко и обратился к солдату. — Вы, товарищ Муляр, карабин дайте сюда. Такой порядок… До разрешения командира. — Он забрал у солдата карабин и вздохнул. — Десяти человек у нас недостает, Тарас. И все хлопцы, как на подбор.
— Сынка нет… Знаете?
— Знаем… Иди к командиру. Он уже давно вас ждет.
Тарас сбросил полушубок и, волоча его за собой по снегу, повел Курта к землянке командира. Хлопец на ходу здоровался с выбегавшими из землянок партизанами. Он повеселел, подбодрился и даже лихо сдвинул набок свою шапчонку.
Командир уже шел им навстречу. Радостное оживление исчезло с лица подростка, когда он увидел глаза Учителя. Темные, так похожие на глаза Сынка, они были спокойны, печальны и строги.
Торопливо подтянув сползающий ватный чулок, Тарас твердые шагом подошел к командиру.
— Я все знаю… — сказал Учитель, поняв, что подросток хочет отдать ему рапорт. — Все! От имени Родины благодарю за подвиг.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Тарас. Командир взглянул на немца.
— Спасибо вам, товарищ, за помощь.
Курт растерялся на мгновение, но тут же вскинул руку к виску.
— Пролетарии фсех стран, соединяйтесь! — произнес он взволнованно и торжественно.
Командир повел их в свою землянку. Шахмат на столе уже не было, не видно было и шапки, полушубка Сынка. Только его автомат висел на стене.
— Сейчас вас накормят и — спать! — сказал Учитель. — Ночью — марш. Приказано покинуть Черный лес.
Он хотел уже выйти из землянки, но тут увидел устремленные на него глаза Тараса, полные тоски и страдания.
Несколько секунд они, не тая скорби, смотрели друг другу в глаза, читая в них то, что было понятно только им двоим.
— Иван Петрович… — глотая слезы, подступающие к горлу, произнес подросток.
— Не надо… — остановил его Учитель. — Я знаю, я все понимаю.
Командир шагнул к подростку и, крепко прижав его к груди, поцеловал в голову.
— Возьмешь его автомат, — сказал он и вышел из землянки.
Через час Учитель, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящих на постели из хвои подростка и солдата, зашел в землянку. Тарас сейчас же поднял голову. Смазанное гусиным жиром лицо его блестело.
— Не спишь? — удивился командир.
— Не могу, — признался хлопец. — Не верится, что я дома, у своих.
Учитель присел к нему.
— Ну, расскажи. Немножко… — попросил он и закрыл лицо рукой.
Тарас поднялся и сел, опершись спиной о стенку.
— Вышло так, Иван Петрович, что нас заметили. Ласточка предупредила меня — будьте осторожны, полицаи обыскивают с ног до головы. А я уже знал это — ночью была облава. Я сказал Васе. Он приказал: “Бери мой мешок, иди в лес, спрячь мину. Если что случится — разбейся в лепешку, но выполни задание”. Я не хотел его оставлять одного, но он на меня зверем: “Я старший. Приказываю!” Я подчинился приказу. Отошел уже далеко, слышу выстрелы.
— Потом ты его видел?
— Да, в комендатуре.
— Как он держался? — Учитель наклонил голову. — Говори правду. Не бойся… Его били?
— Да. Его сильно били еще до того, как меня привели. Но он смеялся.
— Смеялся?
— Ага. Он смеялся над ними и надо мной. Увидел, что я плачу… А я плакал, Иван Петрович, брехать не буду. Мне страшно стало, когда я его увидел. Ну, думаю, если они за меня так возьмутся — я не выдержу, силы воли не хватит. А он смеется и говорит: “Чего ревешь, дурак! Дерьмо ты, а не партизан. Держись своей линии, выкручивайся. Мне — каюк. А ты должен отомстить”.
— Я не понял: где он тебе так говорил?
— В комендатуре при немцах и полицаях. Он, конечно, мне другими словами сказал, но я все понял… Тут он еще двух самых главных гадов уложил: обер-лейтенанта — умный дьявол был — и начальника полиции.
— Расскажи мне об этом… Как ему удалось?
— А я и не рассмотрел хорошенько. Это все в одно мгновение произошло. Вижу: Вася кидается под ноги офицеру, и сразу — выстрел. Тут каша получилась, заорали все, кто к нему, кто от него бросились. Стрельба, автомат затрещал. Вася упал… Гляжу: офицер и Сокуренко тоже лежат. У немца кобура открыта, а у Васи из рук фельдфебель пистолет вырывает. Я гляжу на Васю, подбородок у меня от страха отвис, не могу поднять. Меня фельдфебель по затылку, коленкой под заднее место. Заперли в сарай. Вечером ведут в комендатуру, вижу — висит Вася на столбе…
