Собрание сочинений в 14 томах. Том 2 - Лондон Джек (е книги .TXT) 📗

Сочетание физической и духовной красоты действует неотразимо на нормального мужчину. Так было и с Вэнсом Корлиссом. Из того, что ему были по душе одни качества Фроны, совсем не следовало, что он высоко ценил другие. Она нравилась ему за все вместе, ради самой себя. А последнее значило, что он любил ее, хотя сам и не сознавал этого.

Глава IX

Вэнс Корлисс постепенно приспосабливался к жизни на Севере, и оказалось, что многое далось ему без труда. Хотя сам он был неизменно корректен, он скоро привык к крепким выражениям других, даже в самом веселом разговоре. Керзи, маленький техасец, который иногда у него работал, начинал и кончал каждую фразу добродушным пожеланием: «Будь ты проклят!» Этим же восклицанием он выражал удивление, радость, огорчение и все прочие свои чувства. В зависимости от высоты тона, ударения и интонации это выражало всю гамму человеческих переживаний. Вначале это было для Корлисса постоянным источником раздражения и отвращения, но понемногу он не только примирился, но даже привык и ждал с нетерпением очередного проклятия. Однажды в схватке собака Керзи потеряла ухо, и когда юноша наклонился к ней, чтобы увидеть рану, то сочетание нежности и сочувствия в его «Будь ты проклят!» было прямо-таки откровением для Корлисса. Не все плохо, что исходит из Назарета, глубокомысленно решил он и, как некогда Джекоб Уэлз, в соответствии с этим пересмотрел свою жизненную философию.

Жизнь общества в Доусоне протекала по-разному. Наверху, где поселились офицеры, у Уэлзов и в некоторых других местах, жены наиболее состоятельных людей устраивали приемы. Чаепития, обеды, танцы, благотворительные собрания были там обычным явлением. Однако мужчины не могли довольствоваться только этим. Внизу, в городе, все шло совсем по-иному и занимало мужчин ничуть не меньше. Клубы еще не успели появиться здесь, и мужская часть общества проявляла свойства своего пола, собираясь табунами в трактирах; только священники и миссионеры составляли исключение. Все сделки и договоры заключались в трактирах. Здесь же в товарищеском кругу обдумывались планы новых начинаний, велись переговоры о покупке, обсуждались последние новости. Золотые короли и погонщики собак, старожилы и чечако встречались здесь на равной ноге. Вероятно, это происходило еще и потому, что в Доусоне было немного больших помещений, а в трактирах стояли столы для карточной игры и полы были натерты для танцев. И ко всему этому, в силу необходимости, Корлисс приспособился очень быстро. Керзи, который весьма ценил его, высказался так: «Самое лучшее, что все это ему чертовски нравится, будь он проклят!»

Но всякая необходимость приспосабливаться имеет свои неприятные стороны. И в то время как в целом перемена в Корлиссе проходила гладко, в отношении Фроны дело обстояло хуже. У нее были свои собственные представления о морали, не похожие на принятые в ее кругу, и она считала, что женщина может делать вещи, которые шокировали даже завсегдатаев трактиров. Это и явилось причиной первой ссоры между ней и Корлиссом.

Фроне нравилось бегать с собаками в жестокий мороз. Щеки ее горели, кровь кипела, все тело как бы летело вперед, и ноги быстро поднимались и опускались в бешеном беге. В один ноябрьский день, когда был первый сильный мороз и термометр показывал шестьдесят пять ниже нуля, она запрягла в нарты собак и помчалась вниз по реке. Выехав за город, она пустилась бегом. И вот так, то на нартах, то бегом, она миновала индейскую деревню, дважды сделала по восемь миль вокруг Мусхайд-Крика, пересекла реку по льду и через несколько часов поднялась на западный берег Юкона прямо против города. Она хотела вернуться по накатанной нартами дороге, но за милю до нее попала в мягкий снег и заставила разгоряченных собак идти тише. Она двинулась по реке, под нависшими утесами; порой ей приходилось делать крюк, чтобы избежать скалистых выступов; порой, наоборот, крепко прижиматься к стенам, чтобы обойти попадавшиеся полыньи. Идя таким образом впереди своих собак, она вдруг наткнулась на женщину, которая сидела на снегу и смотрела через реку на окутанный дымом Доусон. Женщина плакала, и этого было вполне достаточно, чтобы заставить Фрону прервать свою прогулку. Слезы, струившиеся по щекам незнакомки, превращались в ледяные шарики, и в глазах ее, мокрых и затуманенных, было выражение неизмеримой и безнадежной скорби.

– О! – воскликнула Фрона, оставляя собак и подходя к ней. – Вы ушиблись? Не могу ли я помочь вам?

Незнакомка покачала головой.

– Вы не должны сидеть здесь! Почти семьдесят ниже нуля, и вы замерзнете через несколько минут. У вас уже отморожены щеки. – Фрона крепко потерла побелевшие места снегом и увидела, как кровь снова прилила к ним.

– Простите! – Женщина с упрямым видом поднялась на ноги. – Благодарю вас, мне совсем не холодно. – Она поправила свою меховую шапочку. – Я просто присела на одну минуту.

Фрона заметила, что она очень красива. Ее женский глаз в одну минуту оценил великолепные меха, покрой платья и вышивку бисером на мокасинах. Оглядев незнакомку, она инстинктивно отступила назад.

– Я не ушиблась, – продолжала женщина. – Просто испортилось настроение из-за бесконечной пустыни.

– Я понимаю, – ответила Фрона, овладев собой. – Я вас понимаю. Этот ландшафт, должно быть, навевает тоску, хотя я лично никогда этого не чувствую. Угрюмость и суровость его производят на меня сильное впечатление, но тоски не вызывают.

– Это потому, что у нас разная жизнь, – задумчиво возразила незнакомка. – Тут дело не в том, как выглядит ландшафт, а в том, как мы его воспринимаем. Если бы нас не было, то ландшафт остался бы тот же, что и раньше, но потерял бы всякое значение для людей. Важно то, чем мы его наделяем.

Глаза Фроны заблестели, и она продолжала:

– Как дальше? Я забыла.

Женщина внезапно остановилась и залилась серебряным смехом, в котором послышались нотки горечи. Фрона вздрогнула и сделала движение, как бы желая вернуться к своим собакам. Женщина приветливо дотронулась до нее, и это настолько напомнило Фроне самое себя, что тотчас же нашло отклик в ее сердце.

– Подождите минутку, – сказала она с мольбой в голосе. – Поговорите со мной. Я давно уже не встречала женщины… – она остановилась и, казалось, искала слов, – …которая знает наизусть «Парацельса». [19] Вы видите, я угадала. Вы дочь Джекоба Уэлза, Фрона Уэлз, если не ошибаюсь.

Фрона кивнула головой и внимательно посмотрела на нее. Она отдавала себе отчет в этом вполне простительном любопытстве, проистекавшем из откровенного желания узнать как можно больше. Это существо, похожее на нее и. в то же время такое отличное, с душевным миром, древним, как древнейшая раса, и юным, как новорожденный младенец, такое далекое, как костры наших предков, и вечное, как человечество, – в чем различие между этой женщиной и ею? Ее пять чувств говорили, что его нет. По всем законам природы они были равны, и только глубоко укоренившиеся предрассудки и мораль общества не. разрешали признавать это. Так думала Фрона, рассматривая незнакомку. Она испытывала возбуждающее чувство опасности, как бывает, когда откинешь вуаль и смотришь на таинственное божество. Ей вспомнилось: «Ее стопы опираются на ступени ада, ее жилище – дорога к могиле, к обители смерти». И в то же время перед ее глазами был глубоко понятный ей жест, с которым в немой мольбе обратилась к ней женщина. Фрона посмотрела на печальную белую пустыню, и день ей также показался тоскливым.