Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Вероятно, таким же образом в тень уплыло множество подобных кладов, – предположил Анатолий Георгиевич, когда я поведал о смоленском леваке.
– Не исключено, – сдержанно отозвался я, с удовлетворением отметив, что Маринка больше не выглядит как побитая собака. Отношения с родителями налаживались, и она не чувствовала вины за нашу гоп-компанию.
– Давайте, мужественные мужчины, выпьем за вас, – поднялась Валерия Львовна, обводя нас испытующим взглядом.
Ждала, как отреагируем. Вели мы себя на редкость хорошо, что, видимо, настораживало.
Отреагировали положительно. Слава подтянул новую бутылку.
– Илья, – отставив рюмку, доверительно наклонился ко мне тесть. – Мариша рассказывала, что у вас в библиотеке есть много старинных книг…
Повеселевшие дамы заговорили о своем. Лишь Слава молчал, закусывая и делая вид, будто не интересуется их беседой. Сидел корефан слишком далеко от нас, и привлечь его к разговору не представлялось возможным.
– Есть, а что? – прикинул я, чего Маринка вчера могла наболтать. Получалось много, и я приготовился отвечать на самые каверзные вопросы.
– Да вот, просто хотел узнать… В связи с этим вы ведь, наверное, увлекаетесь всякими древними учениями, например каббалистикой?
– В какой-то мере, да, – изо всех сил избегая опрометчивых заявлений, отозвался я.
– Я тоже, по роду своей профессии, все-таки физмат за спиной, – похвастался Анатолий Георгиевич. – Вы имеете представление о нумерологии?
– В определенной степени.
– Наверное, больше как гуманитарий?
– В некотором роде, – я старался не задевать болезненного самолюбия, свойственного большинству представителей точных наук.
– Но немножечко в курсе?
– Так, самую малость.
В своих ответах я был сама осмотрительность.
– И как вы относитесь к каббализму имен?
– К Каббале, как к таковой, отношусь с почтением.
«Что мне твой физмат? – подумал я. Во мне проснулся историк. – Да, я гуманитарий, но разве от этого стал хуже? Как бы не так, уважаемый».
– Вообще-то Каббала Каббале рознь, – продолжил я, раз уж захотелось тестю помусолить сию тему. – Та, что была создана в Аквитании, сильно отличается от древнеиудейской, которая, в свою очередь, имеет мало общего с египетской инвариацией. А китайская Каббала, в силу совершенно иного мышления ее создателей, просто небо и земля по сравнению с ближневосточными аналогами, хотя принципиальной разницы меж ними нет, ибо суть их одна.
– Гм… – Анатолий Георгиевич замялся, подавленный неожиданно открывшимся многообразием священного трактата, но алкогольная раскованность взяла свое, и он безоглядно продолжил: – Я, собственно, имел в виду соответствие между буквами и числами.
– Похвальная тема, – сказал я. – Каббала – точная наука.
– Я говорил о нумерологии. – С двухсот граммов тестя влекло в профессиональное русло. – Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А – один, бэ – два и так далее до десятой, а потом все сначала.
– Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, – догадался я. – В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырехсот.
– Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, – согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.
«Вот тебе и гуманитарий, – мелькнула у меня самодовольная мысль. – Что, съел?»
– Я все-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы. – Преподавательская спесь Маринкиного отца быстро улетучивалась. – Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.
– Безусловно, – молвил я, когда мы пришли к согласию.
– ? – глянул на меня Слава.
– Конечно, наливай, – позволил я, словно был хозяином за этим столом.
Дамы пропустили, за исключением Ксении, которая хлестала водку как лошадь – сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.
Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.
– Пифагор Самосский, – с важным видом воздел он указательный палец, – собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.
– Тетрактис, – вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. – Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.
– Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», – продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, – в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.
– Борн вообще был гений, – высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. – И фамилия у него весьма символическая: «Born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.
– Как и Эйнштейна, – заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. – Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.
– Ему ли быть в печали? – усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами – характерный признак амбициозной заурядности. – Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет от роду. Они все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.
– Борн умер пятого января, – оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. – Смотрите, как раскладывается эта цифродата. – И он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.
– Верю без калькулятора, – сказал я.
– У меня голова не хуже счетной машины, – довольно изрек Анатолий Георгиевич. – Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.
– Девятка у многих народов считается цифрой смерти, – ввернул я.
– Великие умы жили по всей Земле, – неожиданно рассудительно заметил тесть. – То, до чего додумался один человек, могут додуматься многие другие и наверняка додумывались прежде. А такие вот числовые следы судьбы при желании можно найти во всех знаменательных датах. Кстати, присутствие этого приоритетного числа мы обнаруживаем и в Тетрактисе. – Анатолий Георгиевич снова пустил в ход вечное перо: 1234 = 137 • 9 + 1.
– Логично, – резюмировал я и налил всем по рюмке, не давая увлечь себя в дебри нумерологии. Пора было поправить кукушку. С непривычки от одного прикосновения к Каббале могла сдвинуться крыша.
– А на кой хрен нужна вся эта… нумерация? – опростав посудину, полюбопытствовал у тестя доселе молчавший Слава. Он уже давно прислушивался к нашему разговору и, улучив удобный момент, сподобился проявить интерес.
– Гм… видите ли, – пустился в объяснения Анатолий Георгиевич. – Надеюсь, вы понимаете, насколько важное значение имеет математика как метод описания процессов…
– Ну да, – перебил Слава, – а вот нумерация, на хрен она нужна?
Анатолий Георгиевич не нашелся, что ответить. Наверное, впервые повстречался ему столь грубый невежда, задающий абсурдные вопросы потрясающе безапелляционным тоном.
– Гм, гм, – малость поблекнув, покашлял Анатолий Георгиевич. Слава в своей простоте мог смутить кого угодно. – Знаете ли, да как вам сказать…
Корефан бесхитростно пялился на него, и на морде читалось бессмертное йостовское: «Когда я слышу слово – „культура", моя рука тянется к пистолету».
Я с удовольствием отметил, как быстро тесть утратил преподавательский налет. Слава умел без слов разить наповал. Малахольная интеллигенция под ним трещала и ломалась, как гнилые доски!
