Тарантул - Матвеев Герман Иванович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

– Вы останетесь здесь? – спросил Бураков.

– Да. Я вам позвоню.

Помощник понимал начальника с полуслова и молча вышел за стенографисткой.

Чтобы дать арестованному свыкнуться с его появлением, Иван Васильевич несколько раз прошелся по комнате и сел на место Буракова. Арестованный, смущенный неожиданным вмешательством, оправился и с любопытством разглядывал Ивана Васильевича. Раньше, ослепленный яркой лампой, он его не видел.

– Если вы хотите курить, пожалуйста, – предложил Иван Васильевич, кладя на край стола папиросы и спички.

Арестованный, не разгибаясь, подошел к столу, взял папиросу, прикурил, пятясь, вернулся на место и с наслаждением затянулся.

– Спасибо.

– Вы, конечно, догадались, что я человек не посторонний, – медленно начал Иван Васильевич. – Слушал я ваш допрос и размышлял про себя. Откуда у нас берутся преступники? Ведь человек рождается не преступником. У каждого из них есть хорошее детство, юность, молодость, и каждый хочет себе добра. В чем дело? Вы никогда не задумывались над этим вопросом?

– Нет, – настороженно сказал арестованный.

– Сейчас мы говорим один на один и никакого протокола не ведется. Я вам задал этот вопрос не случайно. Есть русская пословица: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся». Она, может быть, в какой-то степени и устарела, но по существу правильная. Бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. Наш закон это предусматривает и судит строго, но справедливо. Закон дает преступнику возможность искупить свою вину и вернуться в общество. Это зависит от воли и характера… Неужели вам не приходилось думать об этом, когда вы сидели в тюрьме?

– Здесь? – с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.

– Нет, раньше. Перед войной, – уже уверенно сказал он.

– Откуда вы… Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?

– Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.

Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.

– До войны у вас была растрата*, что ли? – спросил подполковник.

– Да. Было такое дело… Проворовался.

– Ну а кто виноват в том, что вы проворовались?

– Никто… Сам виноват.

– А если виноваты, то надо и отвечать… Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?

Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:

– Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?

– Не будем торговаться, – строго сказал Иван Васильевич, – у вас два пути. Продолжать запираться и этим поставить себя в ряды самых презренных преступников.

Второй путь – правда.

Чистосердечным признанием и полной правдой вы искупите часть своей вины. Суд это примет во внимание.

– Хорошо. Я признаюсь! – твердо сказал арестованный. Он хлопнул себя по коленкам и встал, но тотчас же спохватился и, чтобы замаскировать невольный жест, попросил: – Разрешите еще закурить?

– Курите.

Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.

– Хотите есть?

– Не до еды сейчас.

– Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.

– Ну ладно. Если можно, поем.

Иван Васильевич снял трубку телефона.

– Перерыв можно кончать. Стенографистку на место. Казанкову пришлите поесть.

Когда Бураков и стенографистка вернулись, Иван Васильевич сидел откинувшись на стуле, а пальцами постукивал по столу. Глаза его весело блестели. Бураков знал, что начальник обожает музыку и в минуты приподнятого настроения в голове у него всегда какая-нибудь мелодия.

Арестованный сидел сгорбившись, опустив голову на грудь, и даже не поднял ее при их приходе.

3. ДОПРОС ПРОДОЛЖАЕТСЯ

– При каких обстоятельствах освободили вас из тюрьмы и что вы делали при немцах, расскажете позднее, – начал Иван Васильевич, когда арестованный поел. – Сейчас меня интересует задача, с которой вы приехали в Ленинград.

– В Ленинград меня послали потому, что я здесь жил до войны, – сказал Казанков, глядя прямо в глаза следователя.

– У вас есть родные?

– Здесь живет жена. Хотя я, конечно, не уверен. Может, она уехала или с голоду умерла.

– Что знали немцы о вашей жене и знакомых?

– Они меня спрашивали подробно обо всех.

– Вы им назвали фамилии и адреса?

– Да. Некоторых назвал.

– Кого именно?

Арестованный сообщил несколько адресов и фамилий.

– У вас есть дети? – продолжал Иван Васильевич.

– Нет.

– Люди, о которых вы говорили там, ваши друзья или просто знакомые, сослуживцы?

– Друзьями я не могу считать их. Гуляли вместе, когда деньги были, а когда под суд попал, отшатнулись.

– Больше вы никого не называли там?

– Нет.

– Говорите дальше. Зачем вас послали сюда?

– Послали меня с письмом. Я должен был разыскать одного специалиста, Завьялова Сергея Дмитриевича, проверить, где он живет и где работает, а потом передать письмо. Будто мой родственник привез его из Москвы.

– Дальше?

– Потом надо было сходить в аптеку на Невский, спросить там провизора*, по фамилии Шарковский, и сказать ему так: «Григорий Петрович заболел и просил шесть порошков аспирина». На порошках он напишет или отзовет в сторону и скажет, когда и где с ним можно встретиться. Потом я должен ему сказать, что Григорий Петрович зайдет двадцатого ноября, если выздоровеет, и рассказать про письмо… которое привез.

– Что именно рассказать про письмо?

– Ну, как у меня все получилось… Нашел ли я Завьялова, передал ли письмо, живет ли он по старому адресу.

– Все это можно рассказывать своими словами?

– Да.

– Дальше?

– Потом я могу делать что хочу. Искать жену, знакомых… Велели найти всех, кого могу, и восстановить старую дружбу. Денег дали, чтобы угощать.

– Как вы должны были объяснить свое появление в Ленинграде вашим знакомым и жене?

– Объяснить так, что, дескать, выпустили раньше срока из тюрьмы ввиду войны.

– Значит, предполагалось, что вы приехали с Большой земли?

– Почему с Большой земли? – не понял Казанков.

– Ленинградцы так называют всю страну, – пояснил Иван Васильевич.

– Да, да. Мне говорили, – вспомнил арестованный. – Правильно. Нужно было сказать, что я вернулся из Сибири. Будто бы туда меня эвакуировали при наступлении немцев.

– Почему вы выбросили бумажник?

– Мне велели уничтожить письмо, если что-нибудь случится. А письмо я не успел вынуть. Моряк меня захватил врасплох.

Казанков отвечал охотно и даже несколько торопливо, видимо боясь, что его могут заподозрить в неискренности. Иван Васильевич не спускал с него глаз, и малейшее изменение в выражении лица не ускользнуло бы от его внимания. Без сомнения, он говорил правду.

– Что вам сообщили про Завьялова?

– Ничего особенного. Просто приказали передать ему письмо… Разрешите еще закурить?

– Курите.

Пока арестованный закуривал, Иван Васильевич делал пометки на листе бумаги. Бураков сидел, сжав губы, стараясь не пропустить ни одного слова. Стенографистка, записывавшая показания, подняла голову и с любопытством разглядывала арестованного.

– Я попрошу вас повторить слово в слово ту фразу, которую вы должны были сказать при явке в аптеку, – продолжал Иван Васильевич.

Арестованный повторил.

– Ее нельзя перефразировать или переставить слова по-другому?

– Нет. Заставили выучить наизусть и несколько раз спрашивали. Это как пароль.