В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Март Михаил (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
— Бандеровец. Тарас Негода. Брали его в сарае, тоже с песнями. Матерый волчара, с такими не договоришься. Этого упекли за дело, стучал на своих же, и тех вешали.
— Был и четвертый?
— Троцкист. Пятьдесят восьмая, десять и одиннадцать. В зоне с тридцать восьмого. В руки не дался, с террасы маяка сиганул — канаты перерубили и другого выхода не оставили.
— Сколько же они на маяке чалились?
— Около двух лет. Поразительно другое, Харитон Петрович. Ушли они в конце ноября 48-го из Оротухана, с сопки верхом на бревнах по сплаву, вырубленному в склоне — и прямо в реку с высоты трехсот метров. Их даже искать не стали. Выжить нереально, а они выжили. Вода ледяная, поток бешеный, что там говорить, самоубийство.
— Оротухан из Ягодинского управления?
— То-то и оно.
— До мыса Чирикова километров пятьсот будет.
— Не меньше. И перевал Шайтан не обойдешь. Гибельное место.
— Сколько же времени они добирались до маяка?
— Одному богу известно. Я бы не поверил, но факт — вещь упрямая.
— В каком они состоянии?
— Все здоровы как быки, колхозник их витаминами потчевал. Летом картошку выращивали, эвенки рыбу ловят и оленину добывают. Крупу в Магадане покупают. Жить можно.
— Объясни мне, Никита, как может волк договориться с козлом?
— Договор такой уже был, в басне Крылова. Там вроде бы тоже козел присутствовал. Волк его вину точно определил: виновен в том, что волк хочет жрать.
— Да, да, что-то в этом роде. Как могли сговориться контрик, предатель, партизан и крестьянин и уйти в бега в общей упряжке?
— На Колыме все равны, если есть одна цель — выжить.
— Значит, хозяин ошибается.
— О чем это ты, Харитон?
— О том, что земные законы у нас не срабатывают.
— Что будем с ними делать? Они же списанные.
— Бандеровца в расход. Латыша и казака переправь в центральную больницу, сопроводиловку я составлю.
— Придется завести на них карточки.
— Нет нужды, их судьбу хозяин решать будет. Отчет я ему предоставлю.
— Скажи, Харитон, Важняк мой там же?
— Там.
— Что задумал генерал?
— Кто бы знал, Никита. Думается мне, они выживут. Не зря же он их откармливает. На убой и голодные сгодятся.
— Сколько их?
— С твоими двумя — восемь. Камер — десять.
— Знаменитые одиночки?
— Детище Никишова. Так никто и не понял, для чего он их создал. Тоже со своими выкрутасами мужик был.
Челданов глянул на стол, где лежали папиросы «Север», взял пачку и покрутил ее в руках.
— Продолжаем бороться с космополитизмом и засильем иностранных словечек. Ничего западного. Были папиросы «Норд», стали «Севером». Что изменилось? Дрянь осталась дрянью. Фокстрот теперь называется быстрый танец, а танго — медленный танец. Забыли, что слово «танец» тоже не русского происхождения. Назвали бы танго «медленной пляской».
Полковник отбросил пачку в сторону.
Сорокин выдвинул ящик стола, достал коробку «Герцеговины флор» и пододвинул ее начальнику.
— Вот и ты с двойным дном, Никита, — сказал Челданов, открывая свой портсигар.
13.
Апрель выдался на редкость теплым, но зима сопротивлялась и позиции сдавала неохотно. Снег еще лежал на дорогах, он стал грязным, тяжелым и липким. Солнышко выглядывало часто, ветра беспокоили редко, и Елизавета Степановна пересела в седло, отказавшись от саней. В белой кавказской бурке и залихватской папахе она со своей многочисленной свитой прискакала в центральную больницу ближе к полудню. Весь медперсонал собрался у центрального входа встречать императрицу Елизавету. Кличка к ней прилипла быстро, и не удивительно, что она ей самой нравилась. Ее побаивались все без исключения. В отличие от мужа, она свои угрозы претворяла в жизнь, так что в споры с ней никто не вступал, себе дороже выйдет.
Лиза соскочила с коня и передала уздечку солдату.
— Давненько я у вас не была, Илья Семенович. Главврач поклонился:
— Рады вас видеть, Елизавета Степановна.
— Так уж и рады? Шуткуете, доктор. Хочу навестить своих подопечных. Без моего ведома муж новеньких прислал.
— Какие же они новенькие, месяц как на довольствии.
— Все живы-здоровы?
— Можно сказать, человеческий облик обрели. Варвара Трофимовна старается, мне-то к ним заходить не положено.
Лиза полоснула взглядом по фигуре миловидной женщины, стоящей за спиной Бохнача.
— Помню тебя, красна девица, ты на новогоднем балу с генералом вальсировала.
Варя не знала, о ком идет речь. Танцевала она лишь с одним человеком, но он был в штатском. Солидный интересный мужчина, очень добрый. Понятно, что начальник — с медикаментами помог и в больницу приезжал. Варя слышала о генерале, все говорили, что это жестокая личность.
Лиза продолжала поедать глазами голубоглазую красавицу. Варя смутилась.
— Люди ожили. В глазах мысли появились.
— Мысли? — Императрица засмеялась. — А раньше что ты в них видела?
— Злобу, отчаяние, ненависть, безысходность.
— И страх?
— Нет. Страха не видела. Все больше душевная боль просматривалась. Сейчас по-другому, они сердцем смотрят.
— Ну, ну. Интересно увидеть.
Больничные ворота распахнулись, на территорию вкатила полуторка, поднимая в воздух брызги из грязных луж, резко развернулась и сдала кузовом к дверям. Из кабины выскочили конвоиры, откинули борт и вытащили носилки с человеком, накрытым шинелью. Невиданная дерзость в присутствии самой Мазарук. Лиза подняла руку, и только тогда конвой с носилками ее заметил.
— Кого привезли, обалдуи?
— Зека.
— С такой помпой? Откуда?
— Штрафной лагерь Нижний Хатыннах.
— Других больничек мало на пути? Вы бы еще с Чукотки сюда хлам свозили. Кто приказал?
— Комендант Ягодинского УЛ капитан Адоскин.
— За что такие привилегии штрафнику?
— В тоннеле третьего забоя обвал произошел, так этот мужик на плечах поперечные балки держал, когда подпоры рухнули, тридцать два человека из шахты выпустил, проверяющих в том числе. Трех офицеров. Потом надломился, его и завалило. Всю ночь откапывали. Живучий, псих.
Варя подбежала к носилкам и откинула шинель.
— В операционную срочно.
Конвоиры не тронулись с места. Мазарук кивнула, и только тогда они побежали по ступеням наверх, Варя за ними.
— Извините, Елизавета Степановна, у нас такое бывает, — оправдываясь, сказал главврач.
— И этот доходяга балку выдержал?
— Вряд ли он выживет. В предсмертной агонии силы умножаются, я слышал о таких случаях. Один смертельно раненый солдат состав с места столкнул и освободил переезд от вагонов. Человек — существо еще мало изученное.
— Да, сколько ни изучай, загадок все больше. Проводите меня, доктор, к одиночкам.
По лестнице они поднимались молча. У дверей Лиза остановилась.
— Если этот штрафник выживет, переправьте его сюда. Здесь условия лучше. Дальше видно будет.
— Большое спасибо, Елизавета Степановна.
Она так и не поняла, за что ее благодарил врач. Ему-то какое дело?
Обход Лизы носил формальный характер. Она хотела видеть, как люди могли поменяться за короткий срок, если им предложить нормальную еду, не принуждать к тяжелому физическому труду, не выгонять на мороз и дать подумать. Первым навестила узника каменного мешка, который поразил ее своей стойкостью.
— Привет, Кистень! Помнишь меня?
Дверь за спиной Лизы оставалась открытой, автоматчик порог камеры не переступал.
Лизу поразила чистота. У бывшего доходяги отросли волосы, лицо бритое, под кожей появилась плоть, но взгляд не изменился, зек смотрел на нее с той же усмешкой и снисходительностью, будто не она, а он пришел к ней в камеру.
— Как можно тебя забыть, Кожаная фея? Вшей больше не боишься?
— Здесь их нет. О чем думал?
— О том же, о чем в каменном мешке. Следствие веду. Хочу перед смертью выяснить, кто убил мою жену.
— Получается?
